Крест Серафима

Аристократ, доблестный офицер, светило народной медицины, прекрасный историк и публицист, выдающийся богослов и пастырь, а еще замечательный иконописец, композитор, администратор, хозяйственник — трудно представить, чтобы столько свойств-дарований соединились в одной личности. Пришедшие 30 ноября 1937-го арестовывать его сотрудники НКВД о подобных вещах не задумывались. Они видели перед собой тяжело больного старика, проблемой для них стало лишь то, что он не мог идти сам. Вместо «воронка» вызвали «скорую помощь», потащили на носилках... 11 декабря наша церковь отмечает память священномученика Серафима (Чичагова), митрополита.

Чичаговы, среди которых были генералы, два адмирала и другие знатные, уважаемые особы, честь своего рода несли высоко. Казалось, что и жизненный путь сына артиллерийского генерал-майора, получившего по рождении имя Леонид, определится его происхождением. До поры до времени так и было: элитный Пажеский корпус, звание камер-пажа Высочайшего двора, примерная служба в лейб-гвардии, офицерский мундир Гвардейской конно-артиллерийской бригады, скорая возможность отличиться на войне, да еще какой — освободительной, по сути священной...

В 1877 году весь русский народ на волне высочайшего подъема, с колокольным звоном, молебнами и бравурными маршами провожал свою армию, выступившую спасать братьев-болгар. В сражениях молодой гвардеец показал себя достойно. Дрался под Плевной, Горным Дубняком, Телишем, переходил по заснеженным кручам через Балканы, участвовал в прорыве последних рубежей турецкой обороны под Филиппополем (нынешний Пловдив). Как итог — три боевых ордена, наградная сабля от императора.

В жесточайших боях подпоручик Чичагов не получил ни единой раны, хотя вокруг лились моря крови, корчились от нестерпимых мук, падали замертво такие же офицеры и простые солдаты. Сопереживая им всей душой, он часто размышлял об истинных смыслах жизни, страданий, подвига. Сразу же после войны судьба свела его с праведным Иоанном Кронштадтским. Тот не только сумел ответить на тревожившие молодого человека вопросы, но во многом оказался близок ему. Леонид Чичагов тянулся к этому священнику, как к чистому, способному утолить душевную жажду роднику. На три десятка лет о. Иоанн станет его духовником и наставником.

Жизнь офицера стала развиваться будто по нескольким направлениям. Он женился на представительнице такого же знатного рода, дочери камергера, внучатой племяннице героя 1812 года Наталье Дохтуровой. Образовалась дружная православная семья, в которой родились четыре девочки. Чичагов оказался в штабе генерал-фельдцейхмейстера (начальника российской артиллерии) великого князя Михаила Николаевича. Важнейшие поручения, в том числе за границей, выполнял безупречно, продвигался в чинах. Помимо российских орденов, мундир Леонида Михайловича украшали награды иных государств, высокую оценку получили его военные и исторические труды «Дневник пребывания императора Александра II в Дунайской армии 1877–1878 г.», «Доблести русских воинов (описание из прошлой войны)» и другие. Также он подготовил к изданию мемуары своего родственника, адмирала Павла Чичагова.

Насмотревшись в военные годы на людские муки, будущий русский святой задался целью найти способы их облегчить. Самостоятельно изучал медицину, прорабатывал горы литературы от древних трактатов и рукописных «лечебников» до новейших монографий. Создал в итоге уникальную систему народной медицины, предполагающую лечение не симптомов болезни или пораженного органа, а организма в целом — через воздействие природными, растительными препаратами на обмен веществ. Вышел в свет его фундаментальный двухтомник «Медицинские беседы». Более того, действующий гвардейский офицер опробовал свои методы на практике, принимал больных, и многим они помогали. О Чичагове быстро распространялась слава как о признанном целителе, число его пациентов достигло 20 тысяч.

Понимал он и то, что основные корни бед и страданий имеют духовную природу. Самостоятельно изучал христианскую литературу, стал высочайшим специалистом в области богословия. Продолжал встречаться и беседовать со св. Иоанном Кронштадтским, все теснее связывал свою жизнь с церковью. Стал старостой Спасо-Преображенского храма в Петербурге, ктитором Сергиевского собора (окормлявшего столичные артиллерийские части). Несмотря на столь талантливую и разностороннюю натуру, в какой-то момент ему стало ясно: спектр занятий слишком широк, нужно выбрать что-то одно, главное. По благословению о. Иоанна Кронштадтского Чичагов сделал окончательный выбор — в пользу церкви. В 1890 году уволился с военной службы в чине полковника.

В 1893-м в московском храме Двунадесяти Апостолов он был рукоположен в сан диакона, а вскоре стал там священником. Служа в этой церкви, о. Леонид реставрировал ее на собственные средства. Супруге недолго довелось быть матушкой — тяжело заболела и в 1895-м скончалась. Поскольку их семья не раз бывала в Дивееве и очень любила это место, покойную отец Леонид похоронил именно там, а рядом, на монастырском кладбище, приготовил место для себя...

Дивеево стало для него еще ближе и дороже. Приезжая туда, несчастный вдовец слышал тамошние предания и решил написать книгу. Спустя годы многие наши соотечественники прочтут ее под названием «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря».

Когда автор начинал собирать материалы, ему подсказали: еще живы три монахини, лично знавшие батюшку Серафима Саровского. Одна из них, старица Пелагия, вдруг встретила священника словами: «Вот хорошо, что ты пришел, я тебя давно поджидаю. Преподобный Серафим велел тебе передать, чтобы ты доложил Государю, что наступило время открытия его мощей, прославления». Отец Леонид опешил, сказал, что не вхож к царю, но та отмахнулась: «Я ничего не знаю, передаю только то, что мне повелел Преподобный».

Это казалось невероятным — процесс канонизации батюшки Серафима уже давно натыкался на всевозможные препоны.

Через некоторое время о. Леонид получил повышение, стал настоятелем церкви Николая Чудотворца в Старом Ваганькове. Храм должен был окормлять московские артиллерийские части, но оказался совсем запущен, 30 лет стоял закрытым. Новый настоятель энергично взялся за дело возрождения — снова на собственные средства, даже иконы взялся писать сам. На стенах этой церкви до сих пор сохранились созданные им изображения Евангелистов. Еще две прекрасные иконы его письма можно увидеть в храме Илии Обыденного.

О. Леонид уже готовил себя к монашеству. Особое значение для него получило имя, которое он обрел в 1898 году при постриге, — Серафим.

Священноначалие обратило внимание на его успехи в деле восстановления святынь, в 1899-м назначило настоятелем Суздальского Спасо-Евфимиева монастыря, находившегося к тому времени в довольно плачевном состоянии. Новоиспеченный игумен и его взялся отреставрировать. Тоже изучал здесь предания, обращался к памяти местных святых, написал житие преподобного Евфимия Суздальского. Авторитет настоятеля быстро рос, он стал архимандритом.

«Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря» способствовала широкой известности как самой обители, так и подвигов батюшки Серафима. Составитель готовил второе, более полное издание, снова посещал Дивеево, а когда завершил свой труд, случилось еще одно чудо, о котором он позже вспоминал: ему явился Преподобный, поклонился и сказал: «Спасибо тебе за летопись. Проси у меня, что хочешь, за нее». «Я ничего другого не хочу, как только всегда быть около Вас», — ответил будущий священномученик. «Батюшка Серафим улыбнулся в знак согласия и стал невидимым».

Обещанная встреча с царем действительно состоялась, ему автор «Летописи...» вручил свою книгу, что в свою очередь послужило толчком к канонизации Серафима Саровского. Архимандрит готовил житие святого, акафист, организовывал церемонию прославления. Все это ознаменовало для него взлет церковной карьеры: сначала назначили настоятелем знаменитого Ново-Иерусалимского монастыря, в 1905-м рукоположили в епископы. В дальнейшем он возглавлял Сухумскую, Орловскую и Севскую, Кишиневскую и Хотинскую епархии, стал архиепископом Тверским и Кашинским, членом Святейшего синода.

Будучи твердым монархистом (почетный член совета Русского собрания, почетный председатель Аккерманского отдела Союза русского народа), пытался противостоять революционной заразе, все глубже разъедавшей страну, наставлял сподвижников: «Сзывайте же народ на мирную борьбу с расплодившимся злом». Он, разумеется, видел ключевую причину скатывания в катастрофу — ослабление, расшатывание веры. Лучшим средством для выправления положения считал налаживание приходской жизни, чему должного внимания не уделялось, собирание людей вокруг храмов ради общего дела во благо Церкви и Отечества. Всюду, где довелось служить, пользовался огромным уважением и любовью. Его избрали членом Государственного совета, в котором владыка примкнул к правому, монархическому крылу.

Когда грянула революция, ему довелось пожинать плоды черной неблагодарности. В апреле 1917-го на Тверском епархиальном съезде радикальная часть духовенства и мирян разбуянилась, требовала выборности священников и епископов, постановила низложить владыку. Синод это решение не признал. Как действующий архиепископ Серафим (Чичагов) был включен в число делегатов Поместного Собора. Однако после Октябрьского переворота «революционная» церковная оппозиция обратилась с жалобой к большевикам, после чего владыку изгнали из Твери как монархиста и черносотенца. Сочувствовавший ему патриарх Тихон понимал, что над архипастырем сгустились тучи, и определил его туда, где не было советской власти, — митрополитом Варшавским и Привисленским. Попасть в свою митрополию он уже не смог, дорогу перерезал фронт.

Начались гонения, чекисты обвиняли владыку то в намерении развернуть антисоветскую борьбу, то в прославлении св. Серафима Саровского, арестовывали, ссылали в Архангельск, Марийскую область. В 1924 году патриарх выхлопотал освобождение владыки, ручаясь за его лояльность. Однако из Москвы митрополита выслали. Он поехал в милый ему Дивеевский монастырь, но... игуменья Александра (Траковская) отказалась принять гостя. Гонимого архипастыря приютили в Воскресенской Феодоровской обители около Шуи. Здесь к нему относились с любовью и почтением, игуменья Арсения приставила к больному старцу монахинь Веру и Севастиану, отныне ставших его келейницами.

В 1928 году им вместе пришлось покинуть монастырь. Положение церкви стало критическим, в заключении оказались большинство архиереев, в том числе патриарший местоблюститель Петр (Полянский). Заместитель последнего митрополит Сергий (Страгородский) силился спасти церковные структуры, создал Временный Синод, подписал декларацию о признании советской власти, что в свою очередь вызвало раскол. Многие священники просоветский документ отвергли. Владыка Серафим декларацию принял, поскольку был уверен: главное — сохранить церковное единство. Временный Синод назначил его митрополитом Ленинградским и Гдовским. Своим колоссальным авторитетом он сумел привлечь на сторону патриархии большинство «иосифлян», противников Сергия (Страгородского), боролся с обновленцами.

Большевики ни с чем и ни с кем не считались, в 1931–1932 годах они нанесли массированный удар по Русской церкви: закрывали и рушили храмы, монастыри...

Основная часть жизни Серафима (Чичагова) прошла в духовном общении со святыми: Иоанном Кронштадтским, Серафимом Саровским, Евфимием Суздальским, царем Николаем II, святителем Тихоном Московским.

В Ленинграде одного из мучеников, умершего в тюрьме архиепископа Илариона (Троицкого) ему выдали для погребения в ужасном виде, в рванье. Владыка Серафим нарядил его в собственное облачение, сам отпевал. Разгром церкви окончательно подорвал его здоровье. В 1933 году он ушел на покой, со своими верными келейницами поселился на Удельной, снимал две комнатки. Не расставался с фисгармонией, сочинял церковную музыку. Его навещали архиереи, священники, миряне — вплоть до 30 ноября 1937-го, когда за ним пришли...

На единственном допросе инкриминируемую ему антисоветскую агитацию он отрицал. А в доносе на него значились сказанные им пророческие слова: гонения на христиан закончатся так же, как прежние; «Церковь снова будет восстановлена, и православная вера восторжествует».

11 декабря среди других приговоренных к смерти владыка Серафим был расстрелян на Бутовском полигоне. Могилка, которую готовил для себя в Дивееве, так и не была востребована. Но путь подвижника привел его именно туда, куда указывал преподобный батюшка Серафим Саровский.