Её спектакли о святых собирают полные залы. Чтобы сыграть у неё в постановках, актёры прочитывают тома религиозной литературы. А зрители после премьер открывают - иногда впервые в своей жизни - творения святых отцов.
«Отрок» побывал на спектакле «Отрада и утешение (страницы жизни Сони
Гринёвой)» и спросил у автора, как получается рассказывать
о новомучениках настолько пронзительно. «Революционную» тему номера
закрывает актриса и режиссёр киевского Нового театра на Печерске Елена
Лазович.
- Елена, как ваша жизнь впервые пересеклась с театром, и когда вы поняли, что станете актрисой?
- В третьем классе я сыграла Кошку в «Кошкином доме». Папа подошёл и сказал: «Ты держалась хорошо, свободно, не смущалась». У нас такая патриархальная семья, папа любящий, но строгий. И вдруг так меня похвалил... Не будь тогда этой поддержки, я бы, наверное, не стала актрисой. А так папино одобрение дало мне путёвку в жизнь и сыграло ключевую роль в выборе профессии.
Потом
я очень много думала над тем, как можно рассказать всем людям, что есть
добро на свете. Мы жили на Севере, в посёлке Северо-Эвенск Магаданской
области, из окна было видно Охотское море. И вот я часами сидела
на подоконнике и думала, думала. И придумала. Самый подходящий вариант
рассказать о добре - это театр. Все собрались, сидят и тебя слушают.
И ты можешь выйти и сказать: да, добро есть!
Но как же мне попасть в этот театр? Ведь красотой и талантом я не отличаюсь... И решила, что и не очень красивые актрисы играют разные роли, а талантливой можно притвориться. Приехала поступать в ГИТИС, все экзамены сдала на пятёрки, а на последнем собеседовании мне вдруг поставили двойку. Видимо, надо было кого-то отчислить.
Чтобы не возвращаться домой, я поступила в Московский институт культуры на библиотечный факультет. Потом приехала к бабушке в Киев и увидела объявление о наборе в студию «Чёрный квадрат». Тут же бросила институт в Москве и поступила в студию.
«Чёрный квадрат» воспитал во мне абсолютную сценическую свободу. И через год я уже стала студенткой Киевского театрального института имени Карпенко-Карого. На базе нашего курса у Николая Николаевича Рушковского и был впоследствии организован Новый театр на Печерске, где я до сих пор и служу.
- Повлиял ли на отношение к профессии ваш приход к вере?
- Помню, мой духовник вздыхал, молчал, не понимая, что и зачем я вообще делаю в театре. А потом я поехала в Почаев и там купила книжечку - особую подборку рассказов Антона Чехова. Пришла с этой книжечкой к духовнику, а он так строго: «О чём?». «О мудром, добром, вечном», - отвечаю. «Скрипя сердцем», он благословил. Так появился спектакль «Святой ночью».
Представьте, пасхальная ночь. Монах Иероним работает паромщиком на переправе. И случайному путнику рассказывает, что накануне Пасхи умер его друг - монах Николай, который писал акафисты. Всю дорогу вспоминает, как тот красиво умел слова подбирать, какой у акафистов слог... Этот спектакль я посвятила убитому на Пасху оптинскому иеромонаху Василию (Рослякову). У меня была мечта: встретить того, кто знал отца Василия лично. И спустя десять лет, на краю света - на Севере, в доме своих родителей, совершенно неожиданно я повстречала такого человека, и он мне о батюшке много всего рассказал. Для меня это было настоящим чудом.
Но вернёмся к спектаклю. В «Святую ночь» вошли несколько чеховских историй: мы их объединили вокруг парома. Герои рассказывают каждый о своём, а в финале они вместе плывут на пароме после пасхальной монастырской службы. Этот спектакль очень нравился режиссёру Александру Столярову, он всё хотел снять по нему фильм.
- Вы же снимались у Столярова?
- И снималась, и озвучивала его фильмы. Саша был моим другом. Это вообще был мой режиссёр, он снимал мою душу. Я всегда была у него красивой... Слава Богу, что на моём актёрском пути встретился такой человек. Как он любил своих актёров, как он умел снимать! На первую съёмку меня привела знакомая артистка, и Столяров утвердил мою кандидатуру без проб. Когда я спросила, почему он взял даже без кастинга, Саша ответил: «Ленка, какой кастинг? Неужели ты думаешь, что Бог мне хуже человека пошлёт, чем я сам выберу?». По такому принципу он жил.
Вообще,
знаковый был человек. А на моём режиссёрском пути главным стал
художественный руководитель нашего театра Александр Владимирович
Крыжановский. Его система заключается в том, что актёр сам выбирает себе
роль, и она воспитывает в нём актёра-режиссёра. Он возглавил наш театр
и никогда не препятствовал моим идеям.
- Кстати, как в театре отнеслись к вашему предложению поставить спектакль о святых? Ведь кассовый сбор - упрямая вещь...
- Опасения, конечно, были. Но, слава Богу, зал был полным.
«Отрада и утешение» - спектакль о настоятельнице киевского Покровского монастыря преподобноисповеднице Софии (Гринёвой). Перед этим была постановка ещё об одной удивительной святой - преподобномученице Елизавете.
- Святые Елизавета и София - почему именно они?
- Не мы выбираем, нас выбирают. Новомученики нам по времени ближе всего, они почти наши современники. И, наверное, именно их молитвами мы сейчас имеем возможность свободно ходить в храмы.
Меня в своё время потрясло письмо матушки Елизаветы к отцу, где она просила благословение на принятие православия. Она говорила о православии так, как чувствую я. Внучка английской королевы, принцесса Дармштадтская, Елизавета вместила в себя всё лучшее, чем обладала европейская культура. Долгие годы скрупулёзно, с немецкой педантичностью изучала православие и совершенно осознанно пошла на этот шаг.
И ещё одна деталь меня зацепила. Когда подняли тела Алапаевских мучеников, увидели, что голова князя Иоанна перемотана апостольником матушки Елизаветы. То есть, шахту взорвали, и преподобномученица, сама раненая, оказывала помощь. Такой вот пример служения ближнему до конца. Этот апостольник мне никогда не давал покоя...
Но если жизнь матушки Елизаветы - сама по себе высокая драматургия: убийство мужа, прощение убийцы, то у матушки Софии всё как-то тише, спокойнее. И я боялась, что спектакль не найдёт у зрителя такого отклика. Но однажды в Печорах, по молитвам отца Иоанна (Крестьянкина) (его я тоже считаю исповедником), в день его кончины, который как раз приходится на праздник новомучеников и исповедников русских, я вдруг чётко поняла одну вещь. За матушкой Софией стоят все новомученики, просиявшие на нашей земле в годы репрессий. Её история - это история тысяч, миллионов. Поэтому в финальной сцене у нас идут фотографии святых, которые последуют за ней: и матушка Елизавета в этом сонме, и царственные страстотерпцы.
- Ладно, один, два спектакля... Но как руководство отнеслось к вашей идее создать целый цикл о святых?
- Мученически! Но проект «Киевские святые жены» мы начали по благословению Блаженнейшего Митрополита Онуфрия, и в театре все с интересом и пониманием отнеслись к этому эксперименту. Слава Богу, продолжаем экспериментировать до сих пор. Зритель идёт, а значит, есть для кого работать.
- А для какого зрителя вы работаете: для воцерковленного или неверующего?
- Я всегда ставила себе задачу, чтобы человек, пришедший на спектакль, - неважно, воцерковленный он или нецерковный совсем - не ушёл из зала равнодушным, чтобы спектакль тронул его душу. Только лишь на людей верующих я не ориентировалась. Но тем радостнее видеть, когда они приходят и приводят своих друзей. Были у нас и епископы, и священники, и монахи.
Но самым строгим зрителем, наверное, стала для меня матушка София из Покровского монастыря, постриженная в честь преподобноисповедницы Софии. Она книгу писала о святой, и я очень боялась, что «Отрада и утешение» ей не понравится. Но сестра София одобрила.
Следующий спектакль готовим о матушке Анастасии, тоже из Покровского монастыря.
- Продолжение цикла «Киевские святые жены»?
- Да. Эти святые для меня уже как родные люди. Поскольку я сама женщина, вот и женские судьбы мне ближе. Все разные, у каждой свой крест и свой подвиг.
Есть дева - Иулиания, совсем девочка ещё; есть исповедница - матушка София; есть матушка Димитра, прошедшая войну, раненная, потерявшая мужа, женщина-жена. Есть женщина-мужчина - матушка Досифея, которая тайно подвизалась в мужском монастыре, жила в пещере. Есть матушка Олимпиада Арзамасская. Она с детства мечтала попасть в Киев. Ей явились преподобные Антоний и Феодосий Печерские и сказали: «Ты наша». Человек прожил всю жизнь с мечтой о Киеве, и только уже совершенно недвижимую её переносят сюда на руках, она умирает в Лавре и становится киевской святой. Я так благодарю её за эту любовь к моему городу, которую я, живя здесь, не чувствую так, как она. В её лице - вся древняя Русь. Все паломники за ней стоят - как за матушкой Софией исповедники. Русь, которая пешком, больными ногами идёт в Киев.
Или тихая монахиня Елена Флоровская. Мечтала о монашестве, и ей оно не сразу давалось, но какой кроткой она была! Вот такой сонм разных женских судеб и путей к Богу.
Есть
у меня мечта сделать спектакль о княгине Ольге. Ольга - это Византия,
корни нашего православия. Представьте, человек поехал из бревенчатого
низкого сруба и попал в древнюю Софию Константинопольскую. Увидел эти
светящиеся золотые фрески, это небо на земле. Женщина, которая
встретилась с древней византийской православной культурой и привезла
её сюда. Святой князь Владимир всего этого не видел; заморские гости
могут хоть сто раз рассказывать, что такое Византия, но Ольга поехала
и восприняла всё сердцем. С неё всё началось. Для меня она -
женщина-бабушка, тот «белый платочек», который веками хранит веру
на нашей земле.
- Ваш новый, премьерный спектакль: почему Достоевский, почему именно Алёша?
- Это очень личное, из детства. Роман «Братья Карамазовы» я прочла в 13 лет, и он, наверное, всё определил в моей дальнейшей жизни. Именно тогда решила, что стану актрисой. Всё нравственное, серьёзное, все мои мысли о Боге - из этого романа.
А Алёша в моей жизни главный герой. Хотя, с точки зрения драматургии, он совсем не герой. И в этом - колоссальная проблема. Он не герой, он - праведник. Он сокрыт в себе. Он как зеркало, всегда кого-то отражает. Его поступки косвенны. У всех действующих лиц километры монологов, а Алёша стоит и молчит. Это мука была! И я очень благодарна Богу, что послал мне двух замечательных молодых актёров на эту сложную роль.
- То, что вы сегодня делаете в театре, - это некое личное покаяние или для вас это - миссия?
- Поначалу, конечно, я ставила себе миссионерские задачи. Думала, вот, делаю что-то для людей, для Господа Бога нашего. А сейчас понимаю, что всё это нужно исключительно мне самой. Господь просто смилостивился надо мною: артистка, так артистка. Я не молитвенница, только так вот и могу молиться, что-то понять для себя. Просто беру и читаю жития святых вслух.
