24 августа (ст.ст.) исполняется 205 лет со дня рождения Алексея Константиновича Толстого, старшего из трёх Толстых, вошедших в историю русской литературы. Автор исторических романов и лирических стихов, драматург и один из создателей известной литературной мистификации – Козьмы Пруткова, большую часть своей жизни он вынужден был бороться – за право заниматься творчеством, за свою любовь, сражаться с тяжелейшими болезнями, сообщает пресс-служба Президентской библиотеки.
«А.К. Толстому была уготована необычная судьба, – пишет в размещённой на портале Президентской библиотеки книге «Алексей Толстой и мифотворцы» (2013) филолог и краевед Валерия Захарова. – Рождённый от брака не по любви и разлучённый с отцом в младенчестве, он провёл счастливое детство под опекой матери и дяди, А.А. Перовского, горячо любивших дитя».
По линии родного отца Алексей Константинович происходил из старинного дворянского рода; его родным братом был художник Фёдор Толстой, а троюродным братом - писатель Лев Толстой. Мать будущего писателя, Анна Перовская, была дочерью государственного деятеля Алексея Разумовского. Однако правнук гетмана Кирилла Разумовского Алексей Толстой не мог в светском обществе заявлять о своей принадлежности к славным предкам – мать его была незаконнорожденной.
Детство Алёши, который шести недель от роду был увезён из Санкт-Петербурга сначала в с. Почеп Черниговской губернии, а затем в с. Погорельцы, по его же признанию, «было очень счастливо». В письме итальянскому историку литературы Анджело де Губернатису он рассказывал: «Моей ярко выраженной склонности к поэзии много содействовала природа, среди которой я жил; воздух и вид наших больших лесов, страстно любимых мною, произвели на меня глубокое впечатление, наложившее отпечаток на мой характер и на всю мою жизнь и оставшееся во мне и поныне» («Вестник Европы». Г. 40. 1905, Т. 1 (Кн. 1, январь).
«С шестилетнего возраста я начал марать бумагу и писать стихи, – признавался он Губернатису, – настолько поразили моё воображение некоторые произведения наших лучших поэтов, найденные мною в каком-то плохо отпечатанном сборнике в обложке грязновато-коричневого цвета… Я таскал её с собою повсюду, прятался в саду или в роще, лёжа под деревьями, и изучал её часами». Любовь мальчика к литературе всячески поощрял воспитывавший его дядя, Алексей Перовский, известный под псевдонимом Антоний Погорельский. Он даже написал для племянника повесть «Черная курица, или Подземные жители», в которой главный герой, мальчик Алёша, попадает в волшебное подземное царство.
Детство в тенистом лесном имении оборвалось в 1826 году. По инициативе наставника цесаревича, поэта Василия Жуковского, мальчик был выбран товарищем детских игр наследника престола, будущего императора Александра II, с которым они были одногодками. На долгие годы Алексей Толстой оказался «привязанным» ко двору.
Близость к императорской семье, быстрый карьерный рост – то, о чём мечтали многие, Толстого угнетало. За право «дышать и петь на воле» ему пришлось бороться более 20 лет. Ещё юношей, едва поступив на службу, он тут же подал в отставку, но безуспешно. Во время коронации Александра II в 1856 году Алексей Константинович был назначен флигель-адъютантом – офицером для особых поручений, которые находились при императоре, но, после долгих просьб, был освобождён от этого звания. «Исполнен вечным идеалом, / Я не служить рождён, а петь! / Не дай мне, Феб, быть генералом, / Не дай безвинно поглупеть!» – писал поэт.
«Служба, какова бы они ни была, глубоко противна моей натуре… Из меня всегда будет плохой чиновник», – объяснял он свою позицию императору Александру II, добиваясь отставки.
А вот цитата из письма Толстого будущей жене, Софье Андреевне, написанного в июле 1853 года: «Как работать для искусства, когда слышишь со всех сторон слова: служба, чин, вицмундир, начальство и тому подобное?.. Я не могу восторгаться вицмундиром, и мне запрещают быть художником…»
За счастье быть с любимой женщиной Толстому тоже пришлось бороться. С Софьей Андреевной Миллер, урождённой Бахметьевой, он встретился зимой 1851 года «средь шумного бала, случайно…» (музыку к этим стихам графа Толстого напишет Чайковский, и романс станет одним из самых исполняемых и любимых в России). На тот момент она была замужем за конногвардейским ротмистром, в планы которого вовсе не входило давать ей развод. Союзу Алексея Константиновича с Софьей Андреевной препятствовала и мать Толстого. Они повенчались лишь спустя 12 лет, в 1863 году.
После долгожданной отставки со службы в 1861 году действительный статский советник Толстой только изредка наезжал в столицу. Вместе с любимой женой он поселился сначала в имении Пустынька на берегу Тосны, что «по Николаевской железной дороге на станцию Саблино», а затем переехал в своё любимое поместье Красный Рог на Брянщине. Афанасий Фет, посетивший поэта в родовом имении Разумовских, писал: «Трудно было выбирать между беседами графа в его кабинете, где, говоря о самых серьёзных предметах, он умел вдруг озарить беседу неожиданностью „а ля“ Прутков, – и салоном, где графиня умела оживить свой чайный стол каким-нибудь тонким замечанием о старинном живописце или каком-либо историческом лице, или, подойдя к роялю, мастерскою игрою и пением заставить слушателя задышать лучшею жизнью».
Красный Рог был для Алексея Константиновича примерно тем же, что Ясная Поляна для Льва Толстого. Именно здесь граф задумал или написал главные свои произведения: историческую повесть времён Ивана Грозного «Князь Серебряный», драматическую трилогию «Смерть Иоанна Грозного», «Царь Фёдор Иоаннович» и «Царь Борис», исторические баллады, лучшие стихотворения.
А вот рачительного помещика из графа не получилось: «Если б Вы знали, какой я плохой хозяин! Ничего не понимаю, а вижу, что все идёт плохо», – признавался Толстой знакомым. Это подмечали и слуги: «Мужики у графа были избалованы. Почти у всех избы построены из дарового графского леса».
Мягкий, добросердечный и даже «рыцарски благородный и женственно нежный», как назвал его Афанасий Фет, Толстой обладал удивительной физической силой. В книге «Вслед за Алексеем Константиновичем Толстым: в поисках истины» (2012) Валерия Захарова пишет, что среди старожилов села Красный Рог бытовало много рассказов о богатырской силе графа: «то он мог остановить тройку мчавшихся лошадей, натянув вожжи одной рукой и поставив их на дыбы; то, ради шутки, незаметно возьмёт у мужиков, строивших мост, неподъёмную из кованого железа „бабу“, которой забивают сваи, да и забросит в кусты». Говорили, что в юности он ходил один на один на медведя и помнил, как убил сорокового – а для этого нужны ледяное хладнокровие и недюжинная сила….
Но, как говорится, болезнь не выбирает – у Алексея Константиновича открылась астма. Чтобы спастись от удушья, длившегося иногда по несколько дней, он вынужден был становиться на колени, и, упершись головой в стену, проводить всю ночь в таком положении. Вскоре к этой тяжёлой болезни добавились нестерпимые головные боли. В мае 1873 года Толстой писал: «От Варшавы до Красного Рога у меня болела голова, не переставая, 44 часа, что почти свело меня с ума…». Но и в таком состоянии Алексей Константинович старался относиться к жизни с юмором: «Два доктора… нашли, что у меня в голове подагра. Оно, может быть, почётнее простой невралгии, но я не честолюбив и променял бы её на самый скромный насморк или понос».
Родственник Софьи Андреевны, дипломат Алексей Цертелев, посещавший Толстого в Красном Роге, писал о последних днях поэта: «До последней минуты он остался верен себе, думал и заботился о других; боялся тяготить или беспокоить окружавших… <…> …болезнь никогда не покоряла его – он продолжал быть самим собою и умер, сохранив свежесть ума и чувства».
Алексей Константинович скончался в своём любимом имении Красный Рог 10 октября 1875 года. Непосредственной причиной стала одна из инъекций морфина, назначенного ему врачами для облегчения страданий.
В некрологе на смерть Алексей Толстого Тургенев сказал: «Всем, знавшим его, хорошо известно, какая это была душа, честная, правдивая, доступная всяким добрым чувствам, готовая на жертвы, преданная до нежности, неизменно верная и прямая. „Рыцарская натура“ – это выражение почти неизбежно приходило всем при одной мысли о Толстом…»
