Как однажды писал о. Серафим (Роуз), разница между Православием и инославием наиболее очевидна в том, что Православная Церковь (в лице своих святых) способна различать духов. Более того, распознавание методов падших духов является обязательным при формировании христологии и экклезиологии. Как пишет святой евангелист Иоанн, «для сего-то и явился Сын Божий, чтобы разрушить дела диавола» (1 Ин. 3: 8).
Поэтому в какой степени человек очищается от страстей и озаряется Духом Божьим, в такой степени приобретается им духовное видение и проницательность. Этот дар различения, величайшей из добродетелей, предполагает посвящение в смерть, воскресение и жизнь во Христе, которая пребывает в Его Теле – Церкви. То, что немногие православные христиане обладают в должной мере этим даром, является свидетельством нашествия духа антихриста, что по-другому можно назвать секуляризмом (т.е. обмирщением. - Прим. пер.). Предел мирского духа – отрицание богочеловеческой природы Христа и Его Тела (Церкви), година «искушения, которая придёт на всю Вселенную, чтобы испытать живущих на земле» (Откр. 3: 10) перед приходом человека беззакония – антихриста. Это искушение приходит в мир прежде всего через распространение экклезиологической ереси, известной как экуменизм.
Экуменизм и секуляризм. Экуменизм как экклезиологическая ересь, отрицающая Истину Тела Христова, как методологическое искажение
Пути Христова, возник и вырос внутри обмирщённого «христианства». Как мы говорили, секуляризм – это прежде всего дух антихриста, который уже в мире, а именно:
«всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти» (1 Ин. 4: 3). Это относится не только к тому «христианству», которое прямо отрицает божественность нашего Господа (всевозможные современные «арианства»), но каждый дух, который отрицает, что Иисус Христос
пришёл – то есть пришёл и
остаётся – во плоти, в Его Теле, в Единой Церкви.
По иронии, экуменизм как объединительное движение ищет преодоления соблазна разделения, соблазняясь отрицанием Воплощения. Вместо того, чтобы распинать свой разум на Кресте этого «скандала» (см. 1 Кор. 1: 23: «а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие», где «соблазн» буквально по-гречески «скандал». - Прим. пер.) – что Христос пришёл в истории в конкретном времени и месте, будучи мистически и по плоти «здесь», а не «там» – непосвящённые и рационалистически настроенные последователи Христа представляют богочеловеческое Тело «разделённым во времени», ища полноты, которую они предполагают существующей только в небесном плане. В историческом плане они видят Церковь разделённой, ограниченной «тяжёлой рукой» истории. Они видят в качестве признаков Церкви преимущественно не главные Её свойства, взятые вместе (единство, святость, соборность и апостольство), но внешние факторы, такие как водное крещение (неважно, через кропление, обливание или погружение), литургические обряды, вера в божественность Христа или общий текст Священного Писания. Малозначимо, что эти (и многие другие) внешние признаки сохранялись древними еретиками, такими как монофизиты или иконоборцы, и никогда не рассматривались как достаточные для создания какого-либо «частичного общения» или «уже существующего единства». Также, кажется, их не беспокоит, что «и бесы веруют и трепещут» (Иак. 2: 19), и поэтому «единство в вере в божественность Христа» по их логике обязательно должно включать и бесов.
Эта новая экклезиология, это новое видение Церкви, или, вернее, Самого Христа как Главы и Тела Церкви, может быть охарактеризована как экклезиологическое несторианство, в котором Церковь разделена на две отдельных сущности: с одной стороны Церковь на небесах, вне времени, единая, истинная, сама по себе; а с другой стороны, Церковь, или вернее «церкви», на земле, во времени, несовершенные и относительные, затерянные в тени истории, стремящиеся приблизиться к друг другу и к этому трансцендентному совершенству, насколько это возможно для слабой и непостоянной человеческой воли.
Однако они, по-видимому, не понимают, что в отрицании единства Христа в определённое время и в определённом месте на земле, в единой, святой, соборной и апостольской Церкви, они также отрицают, что Он пришёл во плоти. Они стремятся выковать Церковь из разрозненных элементов или распознать уже существующую, но «разделённую» Церковь вместо единой Церкви, иное тело вместо Тела пришедшего Богочеловека. И в этих убеждениях они – от духа антихриста (т.е. буквально того, который вместо Христа).
Филетизм и секуляризм. Как ни странно, филетизм (филетизм, или этнофилетизм – предпочтение национальных интересов общецерковным; осуждён как ересь на Поместном Константинопольском Соборе 1872 года. - Прим. пер.), часто рассматриваемый как противоположность экуменизму, обладает родственным с экуменизмом духом и возник и развился в той же духовной секулярной среде.
Как и в случае с ересью экуменизма, филетист считает, что Церковь ограничена историей, определяемая не в первую очередь и не столько главными свойствами единства, святости, соборности и апостольства, но скорее национальной идентичностью и её прошлым. Цель Церкви здесь не спасение всех людей от греха и смерти, но спасение их национальной самобытности и народности. С филетизмом, как и с экуменизмом, правильная иерархия идентичностей теряется, становится неуместной или несуществующей (в смысле понимания главного и второстепенного в нашей идентичности), тогда как второ- или третьестепенное получает приоритет.
Филетизм был необходимым предвестником экуменизма. Маятник качнулся вправо, чтобы можно было создать импульс для большого качания влево и последующей апостасии. Необходимо было также, чтобы вместо святоотеческой православной экклезиологии было создано некое подставное «чучело», с тем, чтобы законное противодействие новой экклезиологии могло быть легко маргинализовано и смешано в кучу с различными «измами» на «правом» фланге. Предполагается, что экуменизм исправляет перегибы филетизма, но, как это ни парадоксально, он может быть (и часто это так) «мирно» согласован с филетизмом.
Например, когда кто-то рассматривает свою церковь как по существу отождествлённую с его племенем, он с готовностью признаёт, что племя его соседа также должно иметь национальную церковь (для мыслящих по-мирски это не имеет значения, является ли она «полностью» православной или «частично» инославной). Только в этом контексте можно понять такие явления на Западе, как иммигрант, который не видит проблем с тем, что его собственные дети идут в местную инославную общину, поскольку они «стали американцами» и идут в «американскую церковь». Только тогда, когда человек понимает, что филетисты отождествляют Богочеловеческое Тело Христа со своим языком и своей культурой, он может начать понимать, почему они предпочитают потерять своих собственных детей и позволить своему приходу умереть вместе с ними, нежели изменить одну йоту в этих преходящих аспектах (Мф. 24: 35).
Экуменизм и филетизм: две стороны одной медали секуляризма. Экуменизм и филетизм отнюдь не являются врагами или коррективами друг друга, скорее это две стороны одной медали секуляризма. Оба отрицают кафоличность (в английском тексте – catholicity. - Прим. пер.) единой Церкви и оба стремятся признать вместо неё «разделённую» Церковь, будь то по этническому или деноминационному признаку. Оба сводят Церковь к социологическому и историческому уровню, ставя её на службу падшему миру в противовес служению по спасению человека от мира (и его преодолению), согласно словам Господа: «мужайтесь: Я победил мир» (Ин. 16: 33).
Однако самое большое доказательство того, что экуменизм и филетизм одержимы духом антихриста, заключается в их плодах. Они действуют против спасения мира, потому что они приспособляют Церковь к миру, [а потерявшая силу соль] (здесь и далее слова в квадратных скобках отсутствуют в английском тексте и вставлены для правильного понимания смысла. - Прим. пер.) «уже ни к чему негодна, как разве выбросить её вон на попрание людям» (Мф. 5: 13). С одной стороны, будь то через трайбализм или релятивизм, они отрицают богочеловеческий характер единой Церкви, Её неотмирность, Её крестную силу (подвижничество), которой Она «вознесена» и притягивает всех людей ко Христу (Ин. 12: 32).
С другой стороны, лишённые «магнита» святости и богочеловеческой добродетели, эти два порождения секуляризма лишают инославных спасительного «укола» души, что святой старец Паисий Святогорец называл «доброй обеспокоенностью». Говоря много о любви, каждый по-своему (для нации или мира), экуменизм и филетизм открываются как лишённые любви к спасению своего ближнего, ибо оба оставляют его в его заблуждении и ошибке: один – воздвигая этническую преграду, другой – отрицая для него узкий путь [спасения] (см. Мф. 7:14: «тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их». - Прим. пер.).
Примечания:
Протопресвитер Питер Хирс –
доцент по дисциплине «Священное Писание» в Свято-Троицкой православной семинарии в Джорданвилле (США), руководитель православного издательства Uncut Mountain Press, главный редактор портала Orthodox Ethos.
Перевод выполнен соучредителем Аналитического центра свт. Василия Великого М.С. Козловым-Шульженко и научным руководителем Центра Е.О. Ивановым.
2. Re: О сущностном сходстве экуменизма и филетизма
1. Re: О сущностном сходстве экуменизма и филетизма