Карловацкий Собор и разделение Русской Церкви

Ровно 90 лет назад, 21 ноября 1921 года, в Сремских Карловцах с согласия Сербского Патриарха Димитрия состоялось первое заседание Общецерковного заграничного собрания, потом переименовавшего себя в Русский Всезаграничный церковный Собор. Работа этого собрания, больше известного как Карловацкий Собор, продолжалась до 2 декабря. В обращении Собора к чадам Русской Церкви в рассеянии и изгнании сущим, были такие слова: «И ныне пусть неусыпно пламенеет молитва наша - да укажет Господь пути спасения и строительства родной земли, да даст защиту вере и Церкви и всей земле Русской и да осенит Он сердце народное; да вернет на Всероссийский Престол Помазанника, сильного любовью народа, законного православного Царя из Дома Романовых».

Против этого места из обращения возражали многие члены Собора. Архиепископ Евлогий призывал к благоразумию: «Поберегите Церковь, Патриарха. Заявление несвоевременно. Из провозглашения ничего не выйдет. А как мы отягчим положение! Патриарху и так уже тяжело!» 34 члена Собора, в том числе архиепископы Евлогий и Анастасий, епископы Вениамин (Федченков), Аполлинарий (Кошевой), Сергий (Королев), Максимилиан, 12 священников, сделали письменное заявление: «Мы, нижеподписавшиеся, заявляем, что данная большинством отдела "Духовное возрождение России" постановка вопроса о монархии с упоминанием притом и династии носит политический характер и как таковая обсуждению церковного собрания не подлежит, почему мы в решении этого вопроса и голосовании не считали возможным принять участие».

Карловацкий Собор образовал Высшее церковное управление (ВЦУ) за границей под председательством митрополита Антония (Храповицкого), которому Собор усвоил звание заместителя Патриарха. ВЦУ состояло из архиерейского Синода и Высшего церковного совета. Оно претендовало на возглавление церковной жизни всего Русского зарубежья и составило послание, адресованное Генуэзской конференции, направив его от имени уже закончившегося Карловацкого Собора. В послании, в частности, говорилось: «Народы Европы! Народы мира! Пожалейте наш добрый, открытый, благородный по сердцу народ русский, попавший в руки мировых злодеев! Не поддерживайте их, не укрепляйте их против ваших детей и внуков! А лучше помогите честным русским гражданам. Дайте им в руки оружие, дайте им своих добровольцев и помогите изгнать большевизм, этот культ убийства, грабежа, из России и всего мира».

Несмотря на то, что все постановления Собора начинались со слов: «По благословению Святейшего Патриарха Тихона», на деле ни один из документов Карловацкого Собора не был послан на утверждение Патриарху. 5 мая 1922 года в Москве на соединенном Присутствии Священного Синода и Высшего церковного совета под председательством Патриарха Тихона было вынесено постановление, которое в виде указа Патриарха было выслано митрополиту Антонию и возведенному 30 января 1922 г. в сан митрополиту Евлогию, временному управляющему западноевропейскими русскими приходами: «1) Я признаю Карловацкий Собор заграничного духовенства и мирян не имеющим канонического значения и послание его о восстановлении династии Романовых и обращение к Генуэзской конференции не выражающими официального голоса Русской Церкви. 2) Ввиду того что заграничное русское церковное управление увлекается в область политических выступлений, а с другой стороны, заграничные русские приходы уже поручены попечению проживающего в Германии высокопреосвященнейшего митрополита Евлогия, Высшее церковное управление упразднить. 3) Священному Синоду иметь суждение о церковной ответственности некоторых духовных лиц за границей за их политические от имени Церкви выступления».

Получив указ Патриарха Тихона, митрополит Евлогий писал митрополиту Антонию: «Я за этим документом никакой обязательной силы не признаю, хотя бы он и был действительно написан и подписан Патриархом. Документ этот имеет характер политический, а не церковный. Вне пределов Советского государства он не имеет значения ни для кого и нигде». Сам митрополит Антоний сначала решил подчиниться указу Патриарха, но большая часть членов ВЦУ склонялась к тому, чтобы не исполнять воли Патриарха. 1 сентября 1922 г. в Карловцах состоялось заседание ВЦУ, на котором секретарь ВЦУ Е.И.Махарабалидзе сделал доклад об указе Патриарха и высказал ряд доводов против подчинения патриаршему указу.

Свою оценку Карловацкому Собору дал в интервью «Русской народной линии» заведующий кафедрой церковной истории Московской духовной академии и семинарии, кандидат богословия Алексей Светозарский:

Сама идея организации русского духовенства за рубежом принадлежит будущему митрополиту Вениамину (Федченкову). Это вполне объяснимо, потому что тот же митрополит Антоний (Храповицкий) склонялся к тому, чтобы перейти в юрисдикцию стран рассеяния. А митрополит Вениамин отстаивал идею национального самоуправления, потому что это диктовала сама ситуация. Все еще продолжалась Гражданская война на Дальнем Востоке, и та часть эмиграции, которая была представлена на Карловацком Соборе, жила надеждами на скорое возвращение в Россию. Произошло восстание в Кронштадте, разворачивались события на Тамбовщине, и все это вселяло в людей определенные надежды, что власть большевиков в России временна.

Карловацкий Собор принял Обращение о восстановлении династии Романовых в России при протесте ряда архиереев и участников Собора, в том числе самого епископа Вениамина. На Соборе произошло разделение и противники этой декларации покинули Собор. Это противоречило духу Собора и правилам 1917 и 1918 гг.

Оглядываясь на эти события, становится понятно, что деяния этого Собора служили пунктами обвинения духовенства, которое осталось в России. Оппоненты говорят, что большевики придумали бы какие-то другие обвинения. Ну конечно, придумали бы. Дело совсем в другом. Если посмотреть на ситуацию более широко, то становится понятно, что в тот момент начинается глубинное разделение: часть русских людей, оказавшаяся в изгнании, имели одну реальность, в которой они жили, а наше духовенство, которое оставалось в России, продолжая свое служение, жило совершенно в другой реальности. Отсюда у обеих частей Церкви были совершено разные исторические подходы.

Наша Церковь до окончания Гражданской войны и даже позже не признавала власть большевиков. Просто де-факто она должна была к ней обращаться, как тот же Патриарх Тихон, который делал первые шаги хоть к какой-то нормализации отношений с властями для стабилизации положения Церкви.

Безусловно, присутствуют совершенно разные моменты в мироощущении и оценке исторической ситуации. Это привело митрополита Сергия издать свою декларацию, - естественно, под давлением властей. Но в конце концов это приводит его к единственно правильной церковной политике, которую мы наблюдаем с первого дня Великой Отечественной войны. В эмиграции уже был несколько иной опыт с другими политическими оценками. Представители разных юрисдикций по-разному реагировали на события того времени.

Что касается обращения к Генуэзской конференции, то его авторы производят впечатление людей, которые только что вышли из борьбы, как человек, который продолжает размахивать кулаками, хотя драка уже закончилась. По сути, это призыв к новой интервенции. Но на мой взгляд и даже по моему глубокому убеждению, один из выигрышных моментов большевистской политики – это борьба с интервентами. Что бы то ни было, какую бы идейную базу не подводить, но иностранное вмешательство у русского человека вызывает только протест и противостояние. Естественно, во многом на этом большевики и выиграли, и этот момент всячески использовали в пропагандистских целях.

Собственно, попытки интервенции продолжались, - например, в 1929 году на КВЖД. Время было непростое, но митрополит Антоний призывает взяться за «благословенное Богом оружие». Такие прямые призывы, исходящие от иерархов Церкви в то время, когда общество глубинным образом расколото, постоянно повторялись. Неслучайно в своем послании в первые годы войны митрополит Сергий (Страгородский), прекрасно зная эти настроения, указывает на то, что, возможно, найдутся пастыри, которые будут искать определенных выгод по ту сторону границы.

Часто говорят не столько о позиции иерархов, сколько о позиции людей, - ведь пастыри часто вынуждены были принимать волю своей паствы. В эмиграции было очень много людей воинственного, крайне правого, как бы сейчас сказали, экстремистски настроенного толка, масса генералов, общественных деятелей, которые призывали к новой борьбе и кровопролитию.