Казалось, пик воровства церковных ценностей миновал вместе с лихими 90-ми. Но в последнее время эпидемия эта вспыхнула с новой, еще большей силой.
Так, в селе Татищев погост Ростовского района Ярославской области в храм, освященный именем Сергия Радонежского, бандиты нагрянули даже не ночью, а в ту пору, когда только-только заканчивалась вечерняя служба. К счастью, священник отец Богдан был предупрежден, что в округе действует банда, промышляющая грабежами церковных ценностей. Он и заметил первым мелькнувшую тень в притворе.
- Не помню, как и крест-то положил, бросился в притвор, - вспоминает батюшка. - Там было трое. У одного, лет 50, в руках нож. Вид у мужика жуткий - в наколках не только лицо, даже уши. Я закричал: «Стоять! Что делаете?!». Загородил собой дверь. В мыслях одно: чтобы ни случилось - не выпущу. Мужики застыли на месте в замешательстве от моей наглости, а я тем временем уже звонил в полицию. Минут двадцать, пока ждал наряд, объяснял этим людям, что лучше быть судимыми людским судом, чем Божьим, что задержание им на пользу, это послужит для них спасением души.
Верил ли иерей Богдан Вахненко, что удастся словом Божиим остановить грабителей? Впрочем, надеяться в тот момент, кроме как на Бога, было не на кого. Хотя признавался позже, что в последние минуты перед приездом полиции было очень не по себе. Бандиты могли и ножом пырнуть, в лучшем случае, сбежать, но, вот чудеса, не попытались сделать даже этого. Смиренно дождались наряда и сдались полиции.
Более драматично сложилась встреча с бандитами в деревне Нагуево Вязниковского района Владимирской области. В сторожку церкви Пресвятой Богородицы они ворвались среди ночи - вооруженные, в масках. Первым под горячую руку попался Ваня Железняков, церковный сторож.
- Давай ключи!
- Нету, - соврал Ваня, - они у дневного сторожа.
Ключи лежали на подоконнике тут же.
Ваню стали бить. Так били, что спина у него, по словам очевидцев, была черная, как болоньевая куртка. На крики сбежались женщины-странницы и матушка Анна Иосифовна.
- Тебе его жалко? - спросил бандит матушку, указывая на Ваню.
- Жалко.
- Тогда давай ключи, иначе порежем его на куски.
- А ты с меня начинай, - дерзко отвечала Анна Иосифовна, - чего невинного-то человека мучить?
Признаться, Ванька Железняков не был таким уж невинным, как рисовала его матушка, и сам в свое время подворовывал и даже сидел в тюрьме, а отсидев, снова попал под следствие. Кстати, за кражу икон. И вот теперь собственной спиной расплачивался за свои недавние грехи.
Женщины плакали.
- Чего ревете? - цыкнула на них матушка. - Читайте молитвы.
Стали читать.
- Давай ключи, слышь, - орал бандит, - иначе мы твоему сторожу руку ножовкой отпилим.
В ответ лишь: «Во имя Отца, Сына и Святаго Духа...»
Бандиты кинулись пилить дужку дверного храмового замка. «Дзик-дзик, дзик-дзик», - пела ножовка. «...И нас от всякого зла избави, яко Един, Всесилен и Человеколюбец», - пели в сторожке.
...Но что-то, видимо, заподозрив, бандиты неожиданно бросили пилить замок и вернулись в сторожку.
- Телефон есть? - спросили Анну Иосифовну.
- Есть.
- Звонила?
- Звонила.
- Куда?
- Господу Богу.
Не поверили. Прыгнули в машину и скрылись в ночи. Позже оказалось, что полтора миллиметра всего и не допилили-то.
Работа церковных служителей в российской глубинке стала опасной. Ведь храмы взламывают не интеллигентные коллекционеры, а суровые мужики чаще всего с богатым уголовным прошлым.
Они сбиваются в банды и вооружены не только ножами, но и современными техническими средствами, позволяющими отключать сигнализацию, вырывать с корнем вмурованные в кирпичную кладку решетки, взламывать кованые двери, И воруют не что под руку попалось, а иконы и утварь старинные, представляющие большую ценность на черном рынке. И воруют, скорее всего, по специальному заказу. Раньше таких называли коклюшниками, Теперь они почему-то сами себя называют клюквенниками. У государства же, впрочем, как и у церкви. нет возможности эти ценности защитить. Мы с протоиереем Федором Лищенюком, настоятелем храма в честь иконы Казанской Божией Матери в поселке Сандово, недавно, возвращаясь из Бежецка, где находится епархиальное управление, проехались по некоторым таким храмам. Возле иных ни одного жилого дома. Деревни исчезают, храмы остаются, как немые свидетели былого величия, как осколки некогда богатой, густонаселенной, православной страны. В некоторых по большим церковным праздникам еще проводятся службы, а в которых уже и не служат. Решетки на окнах таких храмов во многих местах залатаны. Видимо, после каждого очередного взлома и ограбления.
А храмы - старинные, белокаменные, выстроенные когда-то неизвестными талантливыми зодчими на собранные народом копейки. Душа кровью обливается, глядя на их нынешнее сиротское существование.
Выход сельские батюшки и их прихожане чаще всего находят самый простой: особо ценные вещи после службы разбирают по домам, а в храмах на ночь оставляют добровольцев из прихожан, которые молитвой и, главным образом, своим присутствием надеются отпугнуть лихих людей. Другие заводят сторожевых псов. Но и четвероногие помощники оказываются бессильны против нынешних татей. Собаке отца Федора Лещенюка, когда тот служил в таком же отдаленном сельском храме, воры вначале кинули кусок отравленного мяса, дождались, пока она испустит дух, и лишь потом стали пилить решетки на окнах.
Некоторые священники, не оставляя надежды на молитвенную помощь и заступничество небесных покровителей, вступают в общество охотников и покупают ружья. Не для охоты, разумеется, а чтобы при случае отпугнуть незваных гостей.
Так вышло в селе Ильинское Киржачского района Владимирской области, когда прихожане во главе с батюшкой сумели отстоять от разорения свой храм. Ружье в доме приходского священника появилось после того, как из его церкви злоумышленники, взломав ночью замки, унесли несколько икон. А слухи ходили тревожные. То из одного, то из другого района. Некоторые храмы обворовывались по два-три раза. В одну из зимних метельных ночей шестеро вооруженных бандитов вломились в сторожку и его церкви. Сторож - в крик. Батюшка, а дом его стоял на храмовой территории, стал палить через форточку в небо. В ответ - залповый огонь. Словом, война, да и только. А из деревни уже бежали разбуженные стрельбой люди. Навалились всем миром на одного, второго, догнали и скрутили третьего. Приехавшие по вызову полицейские нашли в лесу остальных.
Знакомый отца Федора все же подранил одного из налетчиков, Слава Богу, тогда обошлось без суда.
В деревне Шаблыкино без суда не обошлось. Вначале поймали и осудили налетчиков. А потом завели уголовное дело и... на саму хранительницу храма.
Это случилось 10 июля 2013 года. Бандиты проникли в храм деревни Шаблыкино глубокой ночью, перекусив кусачками металлическую решетку окна. Сигнализация не сработала. Им так казалось. Поэтому они в полной тишине, не спеша, собирали в стопки снятые со стены иконы. А в это время в доме Татьяны Нарубиной в соседней деревне Ульянино, в километре от храма, заливался тревожный звонок. Татьяна посмотрела на часы. Было начало четвертого.
Вся штука в том, что сигнализация в храме все же была. Но она оказалась с секретом. Мастера, которые налаживали ее, специально отключили звук внутри храма, чтобы поймать налетчиков, так сказать, на горячем, поэтому ревуны в храме молчали, а дозвон шел Татьяне и в дежурную часть районного отдела полиции. Татьяна связалась с дежурной частью. Там сообщили, что наряд уже выехал по адресу. Попросили принести ключи от храма. Правда, предупредили, чтобы была осторожна: один из налетчиков, по их сведениям, побежал в сторону ее деревни. Татьяна, дрожа от страха, схватила ключи и побежала проселочной дорогой к старинному храму, построенному еще в 1825 году при участии графа Шереметева и освященному именем иконы Казанской Божией Матери. Храму, спасенному деревенскими жителями в годы гонений на церковь, когда они в окрестных лесах прятали от воинствующих атеистов ключи от храмовых дверей. Храму, оставленному теперь на разграбление и поругание.
Она не монашка, даже не староста прихода. Обычная молодая женщина, в одиночку воспитывающая сына. В 1994 году, бросив учебу в Белоруссии, вернулась сюда, в Краснохолмский район Тверской области, к тяжело болеющему отцу. Да так здесь и осталась. Устроилась воспитателем в сельский детский садик. Стала ходить в церковь в соседнюю деревню. Пела в хоре, прислуживала в храме. Потом батюшек церковное начальство стало часто менять, а в последние годы настоятеля у церкви и вовсе не было, и хранить ключи от храма, а значит, и следить за порядком поручали ей.
Ох, уж эти ключи. Они и сыграют с ней позже злую шутку.
Татьяна мыла полы, расчищала осенью листву, а зимой снег вокруг храма, на небольшие деньги, которые батюшки оставляли от треб, находила работников для мелкого ремонта.
Ее называли волонтером. По ее ходатайству была проведена и сигнализация. За свою работу не брала ни копейки. Трудилась во славу Божию. И вот - воры.
Прибежала к храму, там уже работала полиция...
Вскоре тверской следователь Оксана Гусева приехала в деревню, чтобы осмотреть место преступления. Татьяна несла ей ключи и четыре часа, оставив детей в садике, ждала ее у храма. Беды ничего не предвещало. И вдруг выяснилось, что следователь обвинила Татьяну в даче ложных показаний.
А дело-то было пустяковое. Татьяна в разговоре со следователем предположила, что преступники могли оставить свои следы на осыпающейся со стен на пол штукатурке. Следователь внесла ее показания в протокол, но внесла не в том контексте, в котором они были сказаны, а как ей было удобно для протокола. Из этих слов уже выходило, что Нарубина не просто предположила, а именно обнаружила следы преступников. Сама. И предъявила это следствию, как доказательство их вины. На суде над грабителями, услышав такое, Татьяна, попыталась восстановить справедливость, робко пробовала объяснить, что строка из протокола не совсем соответствует действительному их разговору со следователем, что протокол надо поправить.
Тогда-то и возникло на нее непонятное для непосвященных дело...
В конце августа 2013 года возникло, а 9 декабря в Краснохолмском суде заместитель прокурора Наталья Кочешкова уже требовала для Нарубиной наказания. И судья Светлана Павлова это требование выполнила, вынеся ей обвинительный приговор. Татьяну осудили по статье 307 ч.1 УК РФ «Дача заведомо ложных показаний». И ни одна из женщин не поставила под сомнение доводы следователя, не взяла во внимание доводы подозреваемой, не озаботилась дальнейшей судьбой молодой женщины, матери, не совершившей какого-либо общественно-опасного поступка, а лишь попытавшейся поправить неправильно истолкованные произнесенные ею слова.
А судьба ей предстояла незавидная. Мало того, что требовалось выплатить штраф в 10 тысяч рублей, а она за свою работу в садике получала всего 12 тысяч, так уголовная статья лишала ее права в дальнейшем заниматься воспитательной работой. Другой профессии у Татьяны не было.
В Бежецке, куда апелляционный тверской суд вернул дело на повторное рассмотрение, поначалу обнадежили, мол, все же ясно, оправдаем, но на деле не только не оправдали, а подтвердили обвинение и еще увеличили сумму штрафа до 15 тысяч.
18 июня уже нынешнего года в Тверском областном суде, куда адвокат Татьяны подал очередную апелляцию, дело Нарубиной слушалось в третий раз. Надежд на его благоприятный исход у Татьяны уже не было. Незадолго до суда журналистам региональной газеты «Караван», из которой я и узнал об этой истории, стало известно, что в Бежецке на совещании районных прокуроров на примере этого дела говорилось о частых нарушениях правоохранительными органами законов УПК, но вывод сделан был неожиданный.
Мол, ошибки ошибками, у кого их не бывает, но система должна защищать саму себя, а, следовательно, и впредь поддерживать обвинение.
Да что же это происходит-то? Сколько раз с разных трибун говорилось о людях, тысячах людей, оказавшихся под следствием, а затем и осужденных, отбывающих немалые сроки в исправительно-трудовых колониях напрасно. Наше правосудие стало какой-то адской машиной, способной, опираясь не на честь, не на совесть и даже не на закон, а на подходящую в каждом конкретном случае букву закона, подбирая под нее факты и фактики, отбрасывая то, что этой букве противоречит, ломать человеческие судьбы. Искажая, превращая в свою противоположность понятия Закон и Правда. Заводят дела ради самих дел. Для отчета. Для галочки. Чтобы создать видимость работы, поднять искусственным способом показатели раскрываемости преступлений и тем самым оправдать свои высокие зарплаты.
Первый адвокат Татьяны признавался священнику Александру Бахвалову, который в 90-е годы работал вместе с Нарубиной и приехал в Красный Холм на суд для того, чтобы дать ей характеристику. Кстати, он и поднял волну, поведав эту чудовищную историю журналистам. Так вот, адвокат говорил батюшке, что в Краснохолмском районе за последний год было несколько дел по лжесвидетельству. Что там эта статья, которая вообще-то работает редко, поставлена на поток. Мол, таким образом создается статистика: напрягаться особо не надо, и обвиняемый не сядет за решетку, а просто заплатит 15 тысяч штрафа, и процент раскрываемости на высоте. А то, что на невиновном, по сути, человеке будет висеть судимость, так это издержки, которые можно во внимание и не принимать.
Того же ждали и от Тверского областного суда. Но случилось непредвиденное. Государственный обвинитель Семен Переверзев, уточнив, что Татьяна во время первого судебного слушания вовсе не хотела изменить показания, а пыталась лишь уточнить их, и показания эти никто не просил ее изменить, вдруг отказался от обвинения. Так и сказал: «В связи с отсутствием состава преступления». Решением суда уголовное дело было прекращено. Татьяна плакала.
Вот, казалось бы, и все. Правда восторжествовала. Невиновная оправдана. Виновные только не наказаны. Да иеромонах Силуан, в обязанности которого епархиальное начальство вменило проводить службы в храме деревни Шабалкино, отобрал у нее ключи от храма и уволил из хора, сославшись на финансовые трудности. В 2014 году храм еще пять раз обворовывали. Грабители найдены не были. Оставшиеся после этих посягательств иконы отец Силуан увез в другой храм.
Тверская область
http://www.stoletie.ru/obschestvo/ne_po-bozheski_eto_189.htm
