Валентин РАСПУТИН:
Мы знакомы с Василием Беловым, можно сказать, всю мою литературную жизнь. Сам я моложе Василия Ивановича на пять лет, а потому пришел в литературу чуть позже. И когда я только начинал писать, у него уже были изданы несколько сборников рассказов и повесть «Привычное дело», которая произвела на меня огромнейшее впечатление. Именно после нее у нас стали активно говорить о писателях-«деревенщиках». Сам я до этого боялся писать о деревне, которую хорошо знал и из которой вышел.
Но после прочтения «Привычного дела» воодушевился и понял: вот, как надо писать, как надо говорить о своих земляках.
С Василием Ивановичем мы хорошо знакомы лично. Я неоднократно бывал у него в Тимонихе, он не раз приезжал ко мне в Иркутск. Зная Белова достаточно хорошо, могу сказать определенно: никогда не бывало, чтобы он отступился от своих мыслей, своих слов и принципов. И когда начались горбачевские времена, Василий Белов пошел в народные депутаты Верховного Совета СССР, чтобы говорить там о крестьянстве. Тогда над ним часто смеялись, его не понимали, казалось бы, наступили времена, когда мы уже не могли говорить о деревне. Но Василий Иванович продолжал это делать и все-таки добивался, чтобы его услышали.
Интересно и то, что в литературе, в писательстве Белов прошел буквально через все. Начинал как публицист, потом стал драматургом, затем - удивительным писателем. И везде, где бывал, оставил о себе самую лучшую память. Для меня совсем не удивительно, что в какой-то момент он очень близко сошелся с Василием Шукшиным. Они были очень близкими друзьями, словно знакомыми с детства, и оставались такими вплоть до самой смерти Василия Макаровича.
Вспоминаю, как однажды Василий Иванович уговорил меня, чтобы я поехал с ним вместе на его родину - в вологодскую деревню Тимониху. Именно тогда я впервые увидел, как Белов работает, и на меня это произвело огромное впечатление. Например, уже упомянутое мною «Привычное дело» было написано буквально за один месяц. Сам я всегда писал подолгу, очень осторожно, несколько раз переписывая. А у Василия Ивановича все и всегда получалось чуть ли не сразу. Это удивительная способность. И так вплоть до самого последнего времени, пока Белов оставался в строю - к сожалению, сейчас Василий Иванович серьезно болен.
Не могу не вспомнить и нашу переписку. Как бы занят ни был Белов, он всегда успевал ухватить немного времени, прочитать мое письмо и тут же отозваться. Его ответные письма - небольшие, он не любил «рассусоливать», но всегда давал главное.
Слава Богу, что Василий Белов дожил до 80 лет. Слава Богу, что у нас все еще остаются такие люди, такие писатели, на которых можно чуть ли не молиться. Имя его в народной памяти останется навсегда. По крайней мере, до тех пор, пока будет жива наша русская литература.
Владимир КРУПИН:
Честно говоря, тянуло написать в заголовке: «Последний классик нового времени». Но решил не торопиться с оценкой. Русская литература загадочна в своей основе и, как знать, может, еще явит изумленному миру новые откровения прозы и поэзии. Хотя поверить в это после явления в литературе таланта такого уровня, как Василий Иванович Белов, - дело почти фантастическое.
Из русских северных просторов, от небогатой, но теплой вологодской земли пришел он в наш мир и удивил его мощью и чистотой русского языка, великими откровениями о тайнах русской души. Белова понимаешь, когда вчитываешься в его «Лад», эту энциклопедию народной жизни. Вот где родники творчества создателя таких памятников русской словесности, как «Деревня Бердяйка», «За тремя волоками», «Привычное дело», «Кануны», «Час шестый», «Год великого перелома», «Плотницкие рассказы», «Воспитание по доктору Споку», «Бухтины вологодские», «Рассказы о всякой живности». Сказать, что география произведений лишь деревенская, - неправда. Цикл рассказов о Косте Зорине, повесть «Моя жизнь» - сплошь городские, как и роман «Всё впереди».
Названные произведения по тематике невеселы и во многом трагичны. Но почему же, читая их, наполняешься духовной силой, верой в Отечество, хочется жить, работать во славу России? Это можно объяснить одним - русским языком. Он подчиняется только тому писателю, который больше жизни любит родину.
Вспоминаю, как однажды, работая в издательстве, я читал присланные из типографии листы, а в них, по ошибке, вложили беловский текст. И вот я продирался через описание заседания парткома, но вдруг что-то случилось - я очутился в заснеженном лесу, увидел огромную, в полнеба, сосну, стал мечтать вместе с героем Белова, как эта сосна подойдет для строительства ветряной мельницы. Я не видел строчек, пока снова не въехал в партком.
Жизнь, сама жизнь живет на страницах беловской прозы. Друг Василия Ивановича, тезка его, Шукшин, писал: «Я легко и просто подчиняюсь правде беловских героев. Когда они разговаривают, слышу их интонации, знаю, почему молчат, если замолчали...»
Когда-то термин «деревенская проза» был придуман для насмешки над писателями, пишущими о деревне. Но прошло быстрое время и принадлежать к «деревенщикам» стало почетно. Ведь именно они определяли магистральное направление развития русской классики, так как писали о народе - главном двигателе истории. И первым в этом направлении, на мой взгляд, всегда был и остается Василий Иванович Белов.
