Мне
позвонил Александр Григорьевич Раков: «Напиши статью об отце Василии
Ермакове (†4 февраля 2007 г.), несколько страничек». И тут я понял, что у
меня наконец-то появилась редкая возможность собрать воедино свои
переживания и подвести некоторую черту под очень важным периодом моей
жизни - временем, когда я был «серафимовским», то есть духовным чадом
отца Василия Ермакова.
Познакомился я с отцом Василием в далёком 1991 году. Жена привела меня
с дочкой креститься в маленькую кладбищенскую церковь на Серафимовском
кладбище. Я тогда очень плохо что-либо соображал - мы с дочерью по
очереди переболели гепатитом, а у меня только что закончился острый
период болезни. Ходил я с трудом и видел только то, что находилось в
метре от меня.
Мы зашли в правый придел, где обычно в Серафимовском храме крестили.
Жена потом мне рассказывала (на тот момент она была некрещёная, да ещё и
мусульманка), что к ней подошёл пожилой батюшка, который долго-долго с
ней разговаривал. Причём ей показалось, что он был не совсем трезвый.
Конечно, батюшка на самом деле был трезвый. Просто манера разговаривать
у отца Василия (а это был именно он) такая, что в первый раз могла
сбить с толку кого угодно.
После этого я не заходил в Серафимовский храм почти десять лет -
начались «лихие девяностые». И я с двумя высшими образованиями стал
торговать сникерсами, куриными окорочками, элитным алкоголем, какими-то
невероятными американскими супами быстрого приготовления... Это безумие
продолжалось до кризиса 1998 года, когда я, как говорят бизнесмены,
«круто попал». Причём «попал» абсолютно безнадёжно, без малейшего
проблеска и даже теоретической надежды на благополучный исход.
Именно тогда я и вернулся в Серафимовский храм. Я никогда не забуду,
как от дома через полрайона пешком ходил на ранние литургии. До сих пор
перед глазами мелькают тени, которые в кромешной темноте почти бегом
стекаются по кладбищенским аллеям к единственному освещённому месту на
кладбище - храму. В крошечном приделе, где отец Василий вёл исповедь,
невероятная давка, когда ты не можешь поднять руки и перемещаешься
туда-сюда вместе со всеми помимо своей воли. Отец Василий глянул на
меня и сказал: «Что же ты?.. Ещё не поднялся, а уже разваливаешься!» И
эти его слова попали в «десятку», очень точно отразили моё тогдашнее
состояние!
Существовал я тогда в режиме одного дня: до вечера дожил - уже хорошо!
И неведомая мне сила вновь и вновь несла меня на очередную исповедь, к
Причастию. Я падал, еле-еле поднимался, снова падал... Но в конце концов
что-то стало меняться: я поднимался, потом падал, но вновь поднимался.
И всё это время я почти физически ощущал, как отец Василий не даёт мне
окончательно провалиться в чёрную бездну, на краю которой я тогда
балансировал.
Мне трудно осмысленно объяснить, в чём секрет отца Василия. Мне
кажется, что дело прежде всего в его решении жить не для себя, а для
людей, которым он был нужен. Он как-то рассказывал, что в советское
время в Никольском соборе, где он служил, священникам категорически
запрещалось сходить вниз с амвона. Закончил проповедь, дал крест
прихожанам - и назад в алтарь. А отец Василий спустился к людям и стал
их спрашивать: как вы живёте, что вас волнует? И так всю свою долгую
жизнь. И это желание помочь людям в их бедах и скорбях и огромный
жизненный опыт соединились с даром прозорливости. Отец Василий так про
себя и говорил: «Да ничего во мне нет особенного, только прозорливость».
Постепенно дела мои стали распутываться, причём совершенно чудесным
образом. Враги куда-то исчезли как будто сами собой, появились новые
знакомые. Однажды летом пришёл я к батюшке с каким-то православным
журналом. А он мне говорит: «Надо издавать цветной журнал, толстый, на
хорошей бумаге. И чтобы по всей России расходился!» Я ушёл совершенно
ошарашенный: какой журнал! Где взять деньги на издание, где найти
авторов, материалы?!.. Но уже через несколько месяцев мы выпустили
первый номер журнала «Град духовный». Многие помнят этот журнал до сих
пор. От первого, во многом наивного, номера мы сумели дойти до уровня,
когда журнал не стыдно было показывать профессионалам. «Богато тут у
тебя», - как-то сказал мне батюшка.
Но именно тогда у меня случилась творческая катастрофа. На самом,
казалось бы, творческом пике отец Василий вдруг охладел к журналу. И в
мгновение ока те люди, которые по его благословению помогали изданию,
«все вдруг» совершили поворот на сто восемьдесят градусов. И я остался с
незаконченным номером, с материальными обязательствами по предыдущим
выпускам и с очень туманной личной перспективой на будущее. И тут я на
батюшку обиделся. Внешне ситуация выглядела просто: пока в журнале
печатались материалы об отце Василии, были и деньги на издание, и
поддержка. А как только печатать дальше статьи о нём стало просто
неприлично (настоятель одного храма раздражённо сказал нашему
распространителю: «У нас в епархии что, других священников нет?»),
батюшка отозвал жертвователей и оставил меня одного со всеми
проблемами.
Я мучительно искал выход. Стучал во все двери, просил помочь
продолжить издавать журнал! И совершенно невероятным образом (в
Москве!) нашлись люди, которые помогли мне подготовить ещё один номер.
Но тут я получил очередную подножку: типография «Агат», которая так
много сделала для того, чтобы журнал выходил, прекратила своё
существование. Это добило журнал окончательно... (Только потом жизнь
показала, что это было промыслительно. В результате уже несколько лет я
выпускаю фотоальбомы о войне в Афганистане и Чечне, именно так, как в
свое время благословил отец Василий, - цветные, на хорошей бумаге. И
расходятся они по всей России от Калининграда до Сахалина.)
Сейчас
я с удивительно тёплым чувством вспоминаю те долгие часы, которые
простаивал у домика рядом с храмом, чтобы получить ответ на единственный
вопрос. Вокруг толпились люди, приходили, уходили. В большинстве своём
знакомые лица, но часто мелькали новые. Этот из Германии к батюшке
приехал, этот - из Австралии, эта важная дама - из Израиля. Но всего
пару лет назад мне очень трудно было не то что вспоминать встречи с
отцом Василием, но даже молиться о его упокоении. Кроме глупой личной
обиды, что «батюшка меня бросил в трудный момент», была ещё одна,
значительно более серьёзная, причина.
Летом 2004 года из США вернулась на родину Тихвинская икона Божией
Матери. Об этом мы сделали целую серию материалов: записали интервью с
отцом Сергием Гарклавсом, последним хранителем Тихвинской иконы, с
государственными деятелями и чиновниками, которые способствовали её
возвращению, с предпринимателями, которые восстанавливали Тихвинский
монастырь. И вот как-то отец Василий неожиданно мне сказал: «Напиши,
что в 1942 году во Пскове во время встречи Тихвинской иконы среди
встречающих был генерал Власов с офицерами». Валерий Мамиков, который
готовил очередной материал об иконе, меня спросил: «А это точно, что
тогда Власов был на площади?». Я ответил просто: «Батюшка благословил
так написать - значит, пиши». Ещё отец Василий попросил меня
подчеркнуть, что именно немецкий то ли солдат, то ли офицер спас эту
икону из горящего здания в Тихвине, что именно немецкое командование
внимательно отнеслось к просьбам верующих во время прибытия иконы во
Псков в 1942 году. Конечно, сейчас я бы ни за что не выполнил такую
просьбу бездумно. Но тогда по-другому я ответить не мог: вот такое было
у меня духовное состояние.
Написать-то мы написали... Но какая-то заноза в душе у меня осталась и
не давала покоя. Я решил, что называется, углубиться в вопрос: прочитал
книгу протоиерея Александра Киселёва «Облик генерала Власова» (ни
слова из неё вспомнить сейчас не могу, не задела она меня совершенно).
Потом проштудировал исследование историка Кирилла Александрова о тех
добровольческих подразделениях, которые формировали немцы из наших
пленных в Великую Отечественную войну. Безстрастное, на первый взгляд,
историческое исследование: на сторону немцев в структуры
добровольческих частей германского вермахта перешло столько-то Героев
Советского Союза, столько-то кавалеров такого ордена, столько-то -
такого ордена, столько-то генералов и старших офицеров... Ужаснула меня
общая цифра бывших советских солдат и офицеров, добровольно решивших
сражаться на стороне немцев, - значительно больше миллиона человек. Я
сознательно не называю точную цифру, которая указана в книге
Александрова, чтобы не тиражировать данные всего одного исследования.
Но нет сомнения, что предателей было очень много. (Любопытно, что почти
случайно во время одной командировки я встретил Кирилла Александрова в
Сан-Франциско. Он оказался довольно молодым человеком. И после этой
встречи мне стало лучше понятно, в чьих интересах проводятся такие
вроде бы безпристрастные исторические исследования.)
И чем больше я углублялся в историю Русской освободительной армии
генерала Власова, тем больше у меня крепло убеждение, что я по
недомыслию и малодушию участвовал в неприглядном деле соединения имени
предателя Власова с величайшей нашей православной святыней - Тихвинской
иконой Божией Матери. Тем более что никаких исторических свидетельств о
присутствии Власова в тот момент в Пскове нет. Да и вообще практически
никто из исследователей не смог найти каких-то более или менее
достоверных свидетельств того, что Власов был верующим православным
христианином. Насколько я знаю, он не исповедовался и не причащался.
Живший в то время в Германии известный писатель-монархист И.Л.
Солоневич беседовал с Власовым, но отказался поддержать его, отметив в
одном из своих послевоенных очерков: «Некоторый церковный уклон на
закате власовской акции объясняется просто «давлением масс», но ни
Власов, ни тем более Жиленков, ни в Бога, ни в чёрта не верили ни на
копейку».
Сейчас понятно, что такое внимание немцев и Власова к нуждам
православных на оккупированных территориях было прагматичным поступком
циничных политиков, которые ради достижения цели готовы действовать
очень гибко. Мы ведь сейчас знаем, какая судьба была уготована русскому
народу и Православной Церкви в случае победы Гитлера, - полное
уничтожение. А открывающиеся храмы на оккупированных территориях и
деятельность Псковской духовной миссии при активном содействии немцев с
точки зрения фашистов были просто средством добиться определённых
результатов. Но всё это не имело целью истинное возрождение духовности в
русском народе.
И когда я уже осмысленно пришёл к выводу, что лично для меня Власов
является безусловным предателем, всё встало на свои места. Во мне рухнул
идол, которого я сам создал в душе вместо реального, живого отца
Василия. Я понял, что я мог не соглашаться с отцом Василием по
какому-то конкретному вопросу и одновременно оставаться рядом с ним. И
ещё я понял, что нет, не было и не будет на земле ни одного безгрешного
человека, кроме Господа и Бога нашего Иисуса Христа. Ведь любой, даже
самый великий святой, может и ошибаться, и заблуждаться, и грешить.
И сразу восстановилась молитвенная связь с отцом Василием, к тому
времени уже, к сожалению, покойным. Сейчас я каждый день обращаюсь к
нему за молитвенной помощью и ощущаю её. И мне очень жаль, что при
жизни отца Василия я не смог освободиться от своих дурацких обид и
попросить у него прощения за свои дурацкие претензии. Не смог я
восстановить прерванные мною по собственной глупости отношения, не смог
поговорить с батюшкой о предательстве Власова и обязательно поспорить с
ним об этом. Ведь мне до сих пор совершенно непонятно, как в одном
человеке мог совмещаться такой пламенный патриотизм, любовь к Отечеству
и трепетное, я бы сказал, отношение к Власову, его приспешникам и
немцам.
Но лучше уж поздно, чем никогда. Я кланяюсь в ноги отцу Василию
Ермакову, этому великому современному подвижнику благочестия, за то,
что он всю свою жизнь самоотверженно спасал тысячи таких, как я, и от
физической, и от духовной гибели. Да упокоит Господь Бог душу усопшего
протоиерея Василия! Вечная ему память!
Сергей ГАЛИЦКИЙ
