Говорить
о восточном, волжско-сибирском, фронте Гражданской войны 1918-22 годов
вряд ли стоит с точки зрения военных стратегий. Море неожиданностей,
буквально падавших на привыкших к крови людей, вкупе с их собственными
ненормальными озверелыми действиями - всё это трудно разложить по полкам
в современном гуманистическом сознании. Об этих событиях не составить
даже приблизительную пёструю информационную мозаику, которую нетрудно
сложить из базовой истории Гражданской войны
в донско-кубанско-украинских степях.
Средняя Волга, Урал, Сибирь - это хоть и Россия,
но со своими особенностями. Вся эта бывшая финно-угорская, местами
тюркская территория - не та Европа, к которой мы привыкли (а за Уралом
это и фактически уже Азия). Начиная с Волги и на восток от неё жизнь
явственно движется иначе, иррациональней, разбивая наши
восточноевропейские стереотипы. И Гражданская война - тому пример.
Вот май 1918-го. Советская власть уже более полугода формально управляет всей волго-урало-сибирской территорией. Реальное сопротивление в ноябре 1917-го оказывало только оренбургское казачество - но красные войска Блюхера оказались сильнее и там.
При этом весной 1918-го эсеры ненавидят большевиков уже не меньше, чем они раньше ненавидели царскую власть. Эсеры составляют подпольные правительства и даже формируют тайные войска. Тем не менее, пока эсеры «как бы тоже управляют» и «как бы вместе с большевиками». А население недовольно и теми, и другими и искренне желает отсутствия всякой власти.
Оружия масса. Неиспользуемого золота масса - золотой запас империи хранился в Казани. Но войны нет. Настоящего мира, впрочем, тоже нет. На Дону и Кубани уже полгода сражается Добровольческая армия, в Средней Азии, в Поморье ведётся борьба. А на востоке - долгое тягучее затишье перед бурей.
И когда же там «взорвалось»? Когда в массу странных терпеливых волго-урало-сибирских людей вонзили тоненький стержень из европейцев. На непривычного человека эта деталь производит ощущение неестественной фантазии плохого писателя.
Некие чехи и словаки, государства которых ещё на карте не было (а была Австро-Венгрия), были призваны воевать против России. Но добровольно этому врагу сдались и стали воевать на его стороне (!). После революции они оказались хорошо вооружённым сорокатысячным корпусом (!), считающимся частью французской армии (!). Корпус этот весной 1918-го ехал на поездах через всю вполне большевистскую Россию во Владивосток (!). Оттуда чехи должны были плыть в Европу (!) воевать с Германией (!), хотя с последней большевики как раз только что заключили мирный договор (!).
При этом чехи и словаки в дебрях чужой страны случайно растянулись на железной дороге от волжской Самары до Владивостока. Обычное дело - один вагон тут, другой за пять тысяч километров, остальные посередине: что там, всего полглобуса. И вот при логичной попытке разоружения со стороны большевиков эта горстка разбросанных по тайге солдат Швейков просто взяла и с лёгкостью захватила всю страну, все упомянутые пять тысяч километров от Волги до Восточной Сибири. После чего вместо эвакуации в Европу они продолжали там пребывать ещё полтора года.
Захватили чехословаки, конечно, преимущественно города вдоль Транссибирской железной дороги. Но большего для захвата Сибири тогда и не требовалось. После этого, летом-осенью 1918-го года вся огромная территория уже «посыпалась» и сама. Эсеры наконец восстали против большевиков; казаки потихоньку тоже развоевались; крестьяне восстали против всех. И даже любимые социалистами рабочие, например, в Ижевске, равно пытались разгромить и большевиков, и эсеров. Появились эсеровские правительства в Самаре, затем все разнородные силы собрались на общий съезд в Уфе.
Начался набор здешних «белых» добровольцев в армию - которая в первые же дни своего существования (июнь 1918-го) под руководством талантливого Владимира Каппеля громила красных в волго-уральском регионе. Красная власть теряла «километры» сотнями в неделю; жертвой этого поспешного бегства большевиков с Урала стала семья святых царственных страстотерпцев и ещё целый ряд новомучеников. Наконец, взяв Казань, белые получили несметные богатства как военного, так и материального свойства. Впрочем, всё это лишь малая поверхностная щепотка в океане тогдашнего тамошнего хаоса...
А теперь вернёмся к чехам и словакам. Почему эти dei ex machina, упавшие в громадные пространства из ниоткуда, посеянные тонкой «дорожкой» в совсем небольшом количестве посреди стократно большего числа местных вооружённых людей, - так глубоко перепахали политический ландшафт от Волги до Амура? Были ли среди них стратеги, гении войны, значимые имена, были ли они просто сверхсмелые «варяги», которых стоило сюда призвать порядка ради? Скорее, нет. И хотя такого офицера Чехословацкого корпуса, как будущий президент Чехословакии Людвик Свобода, не опишешь как «незначимое имя» - но ведь тогда он был всего лишь двадцатитрёхлетним комбатом и важных собственных решений не принимал.
Разгадка, думается, такова: чехословаки поступили прагматично и рационально. Уловили наиболее выгодное при их возможностях решение - и, пользуясь простейшим военным опытом, воплотили его. Они поступили по-европейски - но сделали это там, где никто не ожидал действий по-европейски. И это дало невероятный результат.
Кстати, на Южном фронте было тоже примечательное деяние по-европейски - и его до сих пор не могут простить Европе многие фанаты Белого Дела. Англичане и французы при приближении огромных сил красных получили приказ покинуть Одессу, Севастополь и другие порты - и тут же исчезли оттуда. Это было прагматично, сберегло тысячи жизней европейских военных. Но этот стиль «миссия невыполнима» воспринимается нами как стиль совершенно нерусский - тем более, не волго-урало-сибирский.
Погоня, погоня, погоня, погоня в горячей крови
Вся дальнейшая, после лета 1918 года, история Восточного фронта есть история отступления. Сильнее белых генералов здесь оказался и молодой красный комдив Василий Чапаев, и ещё более юный командарм Тухачевский и прочие их коллеги.
Собственно,
уже место проведения сентябрьского Государственного совещания 1918
года - Уфа - означало, что Волга белыми потеряна. Через месяц избранная
в Уфе Директория очутилась в Омске - что означало уже потерю Урала. Ещё
через месяц, в ноябре 1918-го, вместо Директории сформировалась власть
верховного правителя адмирала Александра Колчака (кстати, церемония его
присяги, вопреки фильму «Адмиралъ», проходила в омском Успенском соборе,
а не на улице), с которым и связана вся история Восточного фронта
1919 года.
При этом всё время борьбы на Востоке огромное число белых политиков и военных (тех, кто не происходил из уральцев и сибиряков) тянуло «в Москву» - военные и жизненные планы слишком крепко увязывались с наступлением в московском направлении. Если аналогичное тяготение командира белого Южного фронта Деникина ещё можно как-то обосновать стратегически - то намного труднее понять магнетические чары первопрестольной, владевшие теснимыми с Волги белыми полководцами. Этот «символизм Москвы» и стоявшая за этим символом идея «единой и неделимой России» заставляли белых на Востоке порой терять время, действовать нездраво - жертвовать малыми возможностями (в виде сепаратистского отделения своей белой территории от красной России) ради идеи победить везде. А ведь население от Казани до Москвы не собиралось массово поддерживать белых, наступление на Москву стало бы «сусанинским» вариантом для Восточного фронта - что вполне было очевидно самим белогвардейцам.
В результате восточнофронтовцы не разглядели, что их «Москвой» как раз является взятая ими Казань, в которой есть всё для многолетней обороны и обеспечения жизнедеятельности огромных территорий. Им бы здесь остановиться, собрать здесь всё в кулак, сделать границу, отбрасывать все волны красных наступлений одно за другим, о Москве же и думать забыть. Но нет, белым нужна была Россия вся, неделимая. И потому удержать отдельно взятую волжскую столицу они не слишком и постарались. Затем белые не зацепились и за уральские заводы, которые интересовали их с точки зрения боеприпасов, а не державотворчества. Аналогично «далее везде».
Даже если говорить только о военных стратегиях - летом 1918-го восточнофронтовцы проглядели уникальную возможность соединения с силами Деникина. Стоило некрупным подразделениям пойти к Царицыну (Волгограду) и помочь донским казакам взять его (заодно отвлекая красные войска от Казани) - как чаша весов закачалась бы весьма ощутимо. В этом случае до Москвы бы тоже, конечно, не дошли. Но отдельное Донско-Урало-Сибирское государство обе половины белых сил могли бы и отстоять.
Всё же главной причиной поражения белого Восточного фронта и прочих волго-урало-сибирских антибольшевистских сил - как и на Южном фронте - было странное небрежение о нормальной жизнедеятельности уставших от войны людей на занятых территориях. Небрежение и о мирной экономике, и о культуре. Первые летние победы давали возможность широкого «запуска» хозяйства от Волги до Сибири: здесь были заводы, сюда съехались миллионеры, можно было решить крестьянский вопрос, срочно надо было поддержать образование и науку - но ничего подобного сделано не было. А уж массовые расстрелы белыми крестьян и мещан, не желавших мобилизовываться, подорвали и имевшееся минимальное доверие к новой власти.
Наконец, на захваченный золотой запас можно было купить за границей хлеба, посевного зерна, станков, стройматериалов, вещей - всего. И не на один год хватило бы. Люди потянулись бы за белыми властями уверенными миллионными рядами. Но ни правитель Николай Авксентьев (сентябрь-ноябрь 1918-го), ни Александр Колчак (ноябрь 1918-го - январь 1920-го) не сочли для себя возможным распорядиться золотым запасом империи (за исключением закупки вооружения).
Многие считают это подвигом чести и ответственности. Но так ли это?
Александр Васильевич
Глава белого Восточного фронта сорокачетырёхлетний Александр Колчак был Личностью. В эпоху упадка империи - на фоне личных качеств его соратников и противников - этот античный, «плутарховский» уровень человека был особенно заметен. Да и сейчас героизм без малейшей доли хитрости и одновременно образованность без малейшей доли вялости и депрессивности - бодрый ум и сильнейшая воля в одном человеке - остаются крайне редким сочетанием.
В 1900-х годах молодой капитан Колчак совершил многолетний научный подвиг в качестве океанографа и гляциолога русских полярных морей, сведя полученные экспедиционные данные в монографии и статьи. В промежутках «между Севером» он успел: удачно повоевать на море с японцами (расставляя минные заграждения), но всё же потом отсидеть не один месяц в японском плену; организовать Морской генштаб, составить судостроительную стратегию империи, пробить у властей выделение огромных средств на постройку новейших огромных кораблей; спроектировать береговые батареи и места минных заграждений в Балтийском море на случай войны; наконец, принять участие в проектировании самих кораблей.
В первые
два года Первой мировой войны капитан Колчак, как известно всем
зрителям недавнего фильма «Адмиралъ», успешно расставлял минные
заграждения на Балтике. А с лета 1916-го он, уже вице-адмирал, в течение
года возглавлял Черноморский флот. И даже советский писатель
(из черноморских мичманов) Александр Малышкин в отличном
автобиографическом романе «Севастополь», написанном в сталинские годы,
вспоминал о комфлота Колчаке с симпатией.
После февральской революции 1917 года Колчак оказывается в отставке и выезжает в США. Но уже через год он появляется в охваченной восстанием и войной Сибири, становится военным министром сформированного в Уфе правительства. А спустя два месяца его выдвигают и в верховные «белые» правители.
К сожалению, придётся признать, что столь интересный и перспективный флотоводец и учёный оказался не самым умелым администратором-менеджером. А главное, на посту верховного правителя он не отличился умением подбирать себе правящую команду (и как тут не вспомнить святого царственного страстотерпца Николая ІІ, большинство решений которого в политике и кадровых назначениях даже самые лояльные к нему историки не считают удачными). Уже приход к власти Колчака в ноябре 1918-го сопровождался высылкой за границу верхушки предыдущего правительства - в котором ещё были профессиональные экономисты (Зензинов) и сибирские управленцы с менеджерской хваткой (Роговский).
В собственном же правительстве Колчака пожилой премьер-министр Вологодский больше преуспевал в качестве спикера-парламентария - хозяйствовать и реформировать хозяйство он, очевидно, не умел. А сменивший его молодой Виктор Пепеляев был на своём месте лишь в качестве любимого учениками доброго преподавателя истории Сибири. От экономики остались катастрофически далеки не только верховный правитель и оба его премьера, но и все подчинённые им министры.
Даже в фильме «Адмиралъ» наивный круглый добряк Пепеляев-старший, погибший вместе с Колчаком, никак не выглядит реальным главой исполнительной власти, который мог бы хозяйствовать - управляя потоками, вводя в действие реформы, созидая на руинах днём и ночью.
Разумеется, нам сейчас всё это легко говорить. А в тех надрывных бессмысленно-мясорубочных условиях и автор этих строк, небось, растерялся бы. Однако же не растерялся в том же 1918 году в Киеве гетман Скоропадский - а предложил и начал осуществлять глубокую созидательную программу: были предложены осуществимые экономические реформы, вузы открыли учебный год, сформировалась украинская Академия наук (перечислять можно ещё долго). Правда, у Скоропадского, по сравнению с Колчаком и Деникиным, были «тепличные условия» - под защитой немецкой армии. Но для сравнения - атаман Краснов под теми же немцами такой экономической и культурной программы в Ростове и Новочеркасске не предложил (а ведь до войны литератором-интеллигентом был Краснов, а не Скоропадский).
Не растерялся, уже без военной защиты немцев, и крымский правитель Соломон Крым, сумевший за полгода правления сделать немало созидательного, и это под непрерывным дамокловым мечом завоевания от любой из воевавших сторон. Не растерялись совсем новенькие правительства Литвы, Латвии, Эстонии, несмотря на отвлекавшую у них невероятно много сил угрозу вторжения красных (а в случае Литвы - и поляков). Наконец, в том же Крыму 1920-го года у тех же белых при Врангеле успешно державотворчески работало его правительство - хотя военная угроза скорого захвата полуострова красными была, как говорится, сто против одного.
Таким образом, в хаосе были разные пути. Но самым очевидным из них - обеспечить труд с заработком и культурное развитие захваченной земли - мало где и мало кто пошёл. На Восточном фронте Гражданской войны этим путём не пошёл никто, кроме красных.
Три ошибки
В фильме «Адмиралъ» - при всех его «ляпах» - есть три характерных эпизода, указывающих на главные ошибки Белого Дела на Востоке.
Во-первых, знаменитая «психологическая атака» безоружных каппелевцев против станковых пулемётов. Впрочем, это лишь «белогвардейский» римейк такой же атаки того же генерала в раннесоветском фильме «Чапаев». Правда, в бестселлере 1934 года каппелевцы почему-то шли в форме марковцев под знаменем корниловцев - а дивизия Чапаева с отрядами Каппеля в реальности не пересекалась.
С точки зрения европейца - не русского и не уральца-сибиряка - сам факт атаки без боеприпасов (неважно, реальной или выдуманной) уже слегка намекает на недоработки начальства относительно промышленности или внешней торговли. Но допустим - раз в сто лет на фронте всякое бывает и у сверхобеспеченных армий. А вот вложенные перед атакой в уста Каппеля залихватские слова «Патронов нет - да и чёрт с ними!» обнаруживают уже не случайность эпизода, а некие особенные русско-сибирские подходы, с которыми эта война белыми игралась и проигралась.
Вторым же «лакмусовым» эпизодом (опять-таки, неважно, было ли такое в действительности: очень уж закономерное деяние) является высадка Колчаком при эвакуации из Омска заплативших за вагон промышленников и купцов - в пользу тяжелораненых. Сентиментальные зрители восторгаются: молодец, Александр Васильевич! Не пришлось даже и просить о раненых Анне Васильевне (впрочем, в реальности Анна Тимирёва сестрой милосердия в Омске не работала).
Но тут надо сказать жестокие слова: на войне человек не только может убивать врагов - он ещё и призван иногда выбирать, кого из своих спасти нужнее, если нельзя спасти всех. И спасают в такой ситуации жизнь того, от кого зависит судьба большего числа человек. Может быть, это тоже прозвучит слишком по-европейски, не по-русски. Но для правителя, ответственного за многомиллионное население, должно быть ясным, что эвакуированные промышленники и купцы могут дать то, что облегчит жизнь десятков тысяч, сотен тысяч людей. И это не только деньги - но и опыт, связи, эти люди могут и умеют запустить тысячи рабочих мест в отвоёванных регионах. А вагон без них даст спасение максимум пятидесяти раненым. Вместо которых красные не преминут расстрелять в полном составе тех самых неэвакуированных промышленников и купцов.
Наконец, третий момент фильма «Адмиралъ», не самый близкий к правде исторической, но вполне близкий к правде жизни. Офицеры, отпущенные Колчаком, все как один покидают его. А командир чехословаков, французский генерал Морис Жанен, затем выдаёт Колчака и его премьера Пепеляева иркутской эсеровской власти, Политцентру, которая потом передаст и свою власть, и арестованных белых правителей (на верную их смерть) большевикам. При этом Колчак в фильме долго и уверенно несётся по Транссибу в эту ловушку - и понятно, что он её предвидит, но от неё не уворачивается.
На самом деле это было не совсем так. Но в целом прописанный сценаристом и режиссёром узел эмоций, воль и поступков - вполне «белогвардейский», вполне восточнофронтовский. И тут уже комментарии излишни. Не только в отношении упомянутых офицеров - но и в отношении самой трагической фигуры верховного правителя Александра Колчака и всех его армий.
