Страна мечтателей
Говорят, случилось это в 1920 году. Блуждая окраинами Коктебеля, на гору Узун-Сырт поднялись поэт и авиатор.
Они стояли над обрывом и смотрели на море, на Карадаг.
Внезапно порывом ветра с одного из них сорвало шляпу. Но шляпа не упала вниз, а, к их величайшему удивлению, высоко поднялась над головами и опустилась далеко позади, на склоне.
Заинтересовавшись этим явлением, поэт сам начал бросать её с обрыва против воздушного потока. И каждый раз шляпа высоко взлетала и опускалась за гребнем.
- Так это же восходящий поток! Вдоль всего склона, противоположного ветру! - воскликнул авиатор. - Здесь можно парить на планёрах!
Постояв ещё немного, друзья стали спускаться в долину, оживлённо обсуждая новую идею. И менее чем за три года она воплотилась в жизнь.
Господин Хочу-Всё-Знать
Я сам избрал пустынный сей затвор
Землёю добровольного изгнанья,
Чтоб в годы лжи, падений и разрух
В уединеньи выплавить свой дух
И выстрадать великое познанье.
М. Волошин
Истинным открывателем Коктебеля стал поэт Максимилиан Волошин. Ещё в далёком 1903 году они вместе с матерью начали строить на безлюдном берегу близ небольшого болгарского посёлка свой дом. Без единого украшения, из пористого крымского камня, в два этажа, с многочисленными галерейками, террасами, извилистыми ступеньками.
Строительство
велось по чертежам хозяина и на его средства, поэтому и затянулось
на десять лет. А когда на сером безлюдном пляже горделиво поднялась
башня-мастерская с высокими венецианскими окнами, распахнутыми навстречу
утреннему солнцу, стало ясно - здание удивительным образом вписалось
в естественную среду пустынного Коктебеля.
Владея таким богатством, Волошин не имел намерения прятаться. Его искренняя, открытая к людям, природе и искусству душа желала, чтобы и двери дома всегда были открыты. «Сейчас в России нет нигде такого сосредоточия интересных людей, как в доме Волошина», - к такому выводу пришёл в своё время Валерий Брюсов.
И где же им было собираться, как не у «большого Макса»? Весельчак и шутник, мечтатель и философ, художник, талантливый рассказчик, человек на удивление эрудированный и талантливый, путешественник, который пешком исходил пол-Европы. Казалось, на свете не существует того, чего бы он не знал. Недаром в Париже, где он в молодые годы изучал литературу и живопись, Волошина называли не иначе как Господин Хочу-Всё-Знать.
Талант Волошина, его высокий интеллект и безграничное человеколюбие позволили превратить Дом поэта в уникальный культурный центр. Сюда за вдохновением и советом приезжали едва ли не все представители Серебряного века: Марина Цветаева, Валерий Брюсов, Илья Эренбург, Андрей Белый, Николай Гумилёв, Осип Мандельштам.
Продолжение истории со шляпой
Волошин был неутомимым генератором идей, которыми щедро делился с друзьями и знакомыми. Взять хотя бы историю со шляпой.
На той памятной прогулке поэта сопровождал близкий друг и сосед - внук славного мариниста Ивана Айвазовского - авиатор Константин Арцеулов. Его родители жили в Феодосии. Сам он родился и вырос в Крыму, но небо влекло его больше, чем море.
Ещё тринадцатилетним подростком он смастерил свой первый планёр и впервые поднялся в небо. Настоящая авиационная карьера Арцеулова началась в 1911 году, когда он, имея за плечами лишь один пробный вылет, умудрился получить диплом пилота.
В начале Первой мировой войны прапорщика Арцеулова как военного лётчика направили в Севастопольскую школу авиации, прозванную её воспитанниками Качинской за расположение на реке Кача. Арцеулов летал в разведку, проводил фотосъёмку с воздуха, принимал участие в бомбардировках. На его счету свыше двухсот боевых вылетов и двадцать воздушных боёв.
Война в небе разгоралась, требовались новые самолёты, а соответственно, и лётчики. Поэтому Арцеулова назначили руководителем класса истребителей в «Каче». Там как раз произошло несколько тяжёлых аварий. Да и с фронта постоянно поступали вести о гибели авиаторов из-за неспособности выйти из штопора*.
* Што́пор - в авиации - состояние полёта или авторотационная (основанная на самовращении) фигура высшего пилотажа, выполняемая на сверхкритических углах атаки по винтовой линии малого радиуса при частичной или полной потере управляемости.
Штопора тогда боялись даже опытнейшие воздушные асы. Боялся его и Константин Арцеулов. Нужно было действовать. «Не могу сказать, что, приняв такое решение, я оставался спокоен. Ведь парашютов тогда не было, и в случае ошибки полёт стал бы для меня последним. Но закалка нервов в последних боях помогла быть твёрдым в своём решении».
И 24 сентября
1916 года для проверки своих теоретических выводов пилот нарочно вошёл
в штопор и вышел из него в горизонтальный полёт, причём повторил это
трижды на протяжении дня. С того времени штопор Арцеулова, как и мёртвая
петля Нестерова, стал неотъемлемой фигурой высшего пилотажа.
Но тут грянула революция 1917 года, а за ней и гражданская война. Арцеулов как опытный авиатор продолжал готовить военных лётчиков (кстати, одним из его учеников был Валерий Чкалов). Испытывал самолёты, работал в гражданской авиации и, конечно же, строил планёры - именно так, на французский манер, он называл свои летательные аппараты - и искал места для их испытания.
«Целыми днями бродил я по горам восточного Крыма, наблюдая парящий полёт грифов и выискивая подходящее место для опытов с планёром. Вот тогда и привлёк моё внимание Узун-Сырт, протянувший свой длинный хребет между двумя долинами. Этот отличный барьер для северных и южных ветров и морских бризов создавал устойчивые восходящие потоки обтекания».
Тем временем дом Волошина пустовал. Бурные годы раскидали его некогда многочисленных гостей по разные стороны баррикад. На некоторое время и сам хозяин покинул дом, но вскоре вернулся. Начались посягательства на его собственность. И, чтобы как-то защитить своё имущество, Волошин обратился к наркому просвещения Луначарскому с просьбой выдать ему разрешение на обустройство в Коктебеле бесплатного дома отдыха для писателей.
И пустынная земля стала оживать. Отовсюду потянулась сюда русская интеллигенция. Память о гостеприимности дома Волошина была ещё жива. В 1923 году здесь побывало шестьдесят гостей, и именно этот год стал новой точкой отсчёта в культурном просвещении под эгидой Волошина. Кроме того, как вспоминает Константин Арцеулов, «Когда в 1923 году в Москве решался вопрос о месте всесоюзных планёрных испытаний, я, не задумываясь, предложил Коктебель». По его мнению, это уникальное место идеально подходило для испытания крылатых машин. И к многочисленной когорте волошинских «обормотов» (так называли всех коктебельских отдыхающих) стали приобщаться люди не менее интересные. Планеристы, покорители небесных просторов. Люди упорные, молодые и энергичные. Они ехали сюда отовсюду - пароходами, поездами, на собственные средства.
Вот что вспоминал авиаконструктор Олег Антонов о своём первом приезде на соревнования. «Выгрузка! Тихая Феодосия наводнена планеристами. На маленьком железнодорожном дворе теснятся нанятые в окрестных селениях, запряжённые серыми волами мажары, прекрасно приспособленные для перевозки кукурузы и сена. Но для планёров... Их борта утыканы по всему периметру длинными заострёнными прутьями. Везти на них наши хрупкие аппараты - всё равно, что нести барабан на вилах! Лагерь планеристов разбит на пологом холме Кара-Оба́, близ Старого Крыма. Только те планёры, которые пройдут здесь предварительные испытания, будут удостоены техкомом великой чести - летать».
Тогда испытания начинали с маленькой горки, и лишь с разрешения технической комиссии летали с Узун-Сырта. По форме эта гора напоминает подкову, внутри которой находится мелкое солёное озеро. Воздух над ним всегда горячий. А с моря в долину постоянно дует прохладный ветер, вытесняя менее плотные воздушные массы над озером. Они поднимаются вдоль крутого склона горы вверх, образуя восходящие потоки, пригодные для полётов. Таким образом, слова Леонардо да Винчи: «Крылья - это локти, которые опираются на воздух», - точно подходят для ветров Узун-Сырта.
Итак, планёр вытягивали из мастерской, лётчик садился в кабину, товарищи держали летательный аппарат за хвост и прикреплённые к крыльям амортизаторы. По команде отпускали хвост, а те, кто держал амортизаторы, бежали, как мальчишки, запускающие бумажного змея. Планёр подхватывала подъёмная сила, сопровождающие отбегали в сторону, и... он либо вовсе не взлетал, либо начинал набирать высоту, идя на рекорд.
И вот, когда восток ещё не выправил крыло,
В воздушный голубой поток врезается пилот.
Он покидает склон горы, весёлый, молодой,
Он будет до ночной поры парить, а над водой,
Над морем, где чернела синь, рождаются ветра,
Они начнут его носить с утра и до утра.
Автор этих строк поэт Ярослав Мухин был постоянным участником планёрных слётов - в его сердце по-своему жила авиация.
«Люди прыгали от радости, танцевали, обнимались. Так велика была радость, что планёр, простое сооружение... летает (везёт) человека, поднимает на большую высоту, управляется! Это было замечательно!» Так вспоминал о своих ощущениях Олег Антонов, постоянный участник, а со временем и один из руководителей соревнований.
Дверь отперта, переступи порог...
Волошин любил планеристов, с радостью принимал их в своём доме, интересовался полётами и конструкциями авиамашин. Сам он на них не летал - комплекция не позволяла. Это был мужчина могучего телосложения, с животиком, широкоплечий, с широким улыбающимся лицом, гривой русых с сединой волос, перехваченной на лбу ремешком. Он походил на добродушного льва с умными глазами.
Что
привлекало в его дом столь невероятное количество людей? Комфортных
условий хозяин предоставить не мог, в Коктебеле была проблема с питьевой
водой, транспортное сообщение оставляло желать лучшего. Однако здесь
было нечто более ценное - Волошин очень тонко и мягко умел подойти
к каждому, ненавязчиво помочь, направить талант в нужное русло. И каждый
здесь чувствовал себя свободным хоть на несколько коротких дней и ночей
у Чёрного моря.
Число гостей в волошинском доме стремительно возрастало, и этому немало содействовало увлечение планеризмом. Так, в 1924-м здесь побывало триста посетителей, в 1925-м - четыреста, а в 1928-м - уже 625 человек. Дом хотя и имел два флигеля, но разместить такое количество людей... это просто невероятно! Невольно на ум приходят поэтические строки Николая Рыленкова:
Что тесен домик - не беда,
Зато душа вольна, как птица.
Дарил он людям города,
Где может сбыться всё, что снится...
Волошину далеко за сорок, однако душой он молод. В его весёлом, всегда переполненном доме, кроме уже обычной толпы творчески мыслящей интеллигенции, появляются и юные пилоты-конструкторы, которые пришли на гору Узун-Сырт. Они разделяли увлечение хозяина крымской природой, поэзией и живописью. И это казалось странным на фоне бурного столетия, которое уже развернуло свои кроваво-красные паруса.
«Надо знать наши советские будни, нашу жизнь - борьбу за кусок хлеба, за целость последнего, что сохранилось - и то у немногих, за целость семейного очага; надо знать эти ночи ожидания приезда НКВД с очередным арестом, и всё это в состоянии приниженности, в заглушении естественного зова к нормальной жизни, нормальным радостям, чтобы понять, каким контрастом сразу ударил меня Коктебель и Максимилиан Александрович, с той его человечностью, которой он пробуждал в каждом уже давно сжавшееся в комок человеческое сердце, с той настоящей вселенской любовью, которая в нём была...», - писала дочь харьковского профессора Тимофеева, которая каждый год, начиная с 1926-го, приезжала в Коктебель.
Когда-то Марина Цветаева назвала Волошина коробейником друзей. Он не потерял этой способности до конца жизни. И даже сегодня трудно назвать другого творца, настолько щедрого на дружбу, как Волошин. Недаром стихотворение «Дом поэта» он начинает такими строками:
Дверь отперта. Переступи порог.
Мой дом раскрыт навстречу всех дорог.
В прохладных кельях, беленных извёсткой,
Вздыхает ветр, живёт глухой раскат
Волны, взмывающей на берег плоский,
Полынный дух и жёсткий треск цикад.
А за окном расплавленное море
Горит парчой в лазоревом просторе.
Волошинский дом действительно в любой день был открыт для всех. Осенью 1928 года во время планёрных соревнований в доме снова было людно: поэты, художники, актёры, конструкторы и авиаторы. Среди них двое новичков, оба Сергеи - Королёв и Люшин. Коктебель сдружил их, и они решили для следующих соревнований вместе проектировать и строить рекордный планёр.
И вот в сентябре 1929 года Королёв и Люшин представили на VI Всесоюзные планёрные соревнования необычный планёр «Коктебель», почти на 50-60 килограммов тяжелее своих собратьев. Тогда считалось, что чем легче планёр, тем лучше он будет летать.
Пробный полёт на «Коктебеле» осуществил пилот-инструктор Константин Арцеулов. Приземлившись, он доложил членам технической комиссии: «Планёр удачно сбалансирован. Хорошо слушается рулей. Можно допустить к полётам».
На планёре «Коктебель» двадцатидвухлетний Королёв установил свой собственный рекорд - более четырёх часов парил в воздухе. А потом все свои впечатления восторженно описал в письме к матери: «Разве не наибольшее удовлетворение самому летать на своей же машине?!! Ради этого можно забыть всё: и целую вереницу бессонных ночей, дней, потраченных в упорной работе без отдыха, без передышки. А вечером - Коктебель...»
Максимилиан Волошин умер 11 августа 1932 года, лишь несколько месяцев не дожив до следующих взлётов. Он завещал похоронить себя на вершине горы Кучук-Енишар. Так он сумел обнять весь Коктебель. Слева, в прибрежных скалах, природой высечен профиль поэта: лоб, нос, борода, всё - волошинское. Справа, на горе, его могила. В центре - дом поэта, о котором Андрей Белый говорил: «Дом, таким трудом добытый, такой выколоченный, такой заслуженный, такой кровный, похожий на него больше, чем его гипсовый слепок».
Небо над Узун-Сыртом
Ещё в двадцатые годы крымские газеты писали о странном поведении ворон над горой Узун-Сырт. Представьте, птицы могли летать вверх ногами, делать «бочку», кувыркаться в воздухе. А отечественная авиация едва лишь становилась на крыло.
До 1937 года на горе было проведено одиннадцать обзор-конкурсов планёрной техники, а со временем открыта Школа планёрного мастерства. Но пилоту-инструктору Константину Арцеулову возглавить её не пришлось. В 1933 году по сфабрикованному обвинению его сослали в Архангельск.
А школа на горе осталась. Она имела настолько важное стратегическое значение, что в годы Второй мировой войны немецкая авиация её не бомбила - после оккупации Крыма командование планировало разместить там свою лётную базу.
Второе дыхание открылось у горы в 70-80-х годах прошлого столетия, с появлением нового вида летательных аппаратов - дельтапланов и парапланов. И своё второе название - Планерское - Коктебель сохранял до начала девяностых.
Сегодня в хорошую погоду к шелесту ветра присоединяется лёгкий свист крыльев, рассекающих воздух. Это над горой летают - всем хватает места в крымском небе.
Благослови свой синий окаём.
Будь прост, как ветр, неистощим, как море,
И памятью насыщен, как земля.
Люби далёкий парус корабля
И песню волн, шумящих на просторе.
Весь трепет жизни всех веков и рас
Живёт в тебе. Всегда. Теперь. Сейчас.
