— Отец Максим, не так давно и в епархиальных, и в светских средствах массовой информации достаточно широко прошли обращения к жителям области с просьбой поделиться имеющимися сведениями о судьбе репрессированных в годы гонений на Церковь. Откликнулись ли люди?
— Да, люди откликнулись. В общей сложности за эти недели мы приняли около полутора десятков обращений: к нам приходили, рассказывали о своих родных, иногда даже приносили сохранившиеся документы тех лет, фотографии.
— Интересно, а какова география обращений?
— В основном, конечно, это жители Саратова. В то же время уже было четыре обращения из районов области — и тут я бы отметил роль местных приходских священников, их обращений к своим прихожанам. Думаю, что по мере распространения информации о сборе сведений с течением времени обращений будет еще больше.
— О чем рассказывали люди?
— К сожалению, общей чертой почти всех рассказов является то, что ныне живущие потомки почти не имеют конкретных сведений о судьбах своих предков. Это и понятно: долгие десятилетия эта тема была под запретом, потому что об этом было опасно вспоминать. Внукам не говорили о судьбе их умученных дедов и бабушек. Одна из женщин, обратившаяся к нам, рассказала, что она узнала о том, что ее родной дед — репрессированный «церковник», лишь за несколько месяцев до смерти своей мамы — дочери страдальца, которая даже справку о признании ее отца пострадавшим от репрессий никому в семье не показывала. Еще один характерный, к сожалению, эпизод: дочь репрессированного священника рассказала нам о своем отце и о его двух братьях, также репрессированных в 30-е годы XX века. Но, как оказалось, она ничего не знала о том, что в их семье был еще и четвертый брат — тоже священник, и он был казнен за веру еще в первые годы советской власти. Эта информация была в нашем архиве,— а родные братья мученика, как выяснилось, молчали про старшего брата, так что родная племянница, родившаяся после его кончины, даже не догадывалась о существовании дяди.
— Но какая-то информация все же сохранялась в семьях?
— Да, и тем ценнее для нас сегодня эти уцелевшие крохотки. Вот пример сохранившегося семейного предания: искренне верующий человек, простой мирянин из заволжского села, выучил наизусть Евангелие и в те страшные годы пересказывал его односельчанам. Местные активисты-безбожники говорили ему, что если человек начнет читать Библию, то непременно сойдет с ума, а он отвечал: «Видите, я же читал Библию и, однако, с ума до сих пор не сошел». Дальнейший его путь предугадать нетрудно… Что касается документов, то, к сожалению, их сохранилось в семьях очень мало. В основном это справки о реабилитации. Письма, личные вещи (не только священнослужителей, но и тех, кого называли «церковниками») хранить в те годы было очень опасно. Фраза, которую тоже, к сожалению, приходилось слышать: «Семейный архив был уничтожен». Имя и память о том, что человек был репрессирован за веру,— вот практически все сведения, что дошли до наших дней в большинстве случаев.
— Получается, что уже практически невозможно пополнить архив ценными свидетельствами того времени?
— Несмотря на скудость документов и воспоминаний, среди того, что нам приносили и сообщали, были очень ценные данные. Например, теперь в нашем архиве есть фото инокини Варвары (Глотовой) — регента Саратовского Крестовоздвиженского женского монастыря. В начале 40-х годов прошлого столетия он, к тому времени уже подпольный, был окончательно разгромлен. Нам было известно, что мать настоятельница — игумения Антония (Заборская) — была замучена во время следствия; что сестер приговорили к длительным срокам заключения, а одну насельницу — к смертной казни. Это была матушка Варвара (на фото — крайняя справа). Сегодня к сведениям о ней из следственного дела добавился ее снимок— удивительно светлое лицо молодой девушки, у которой впереди было сочетание Небесному Жениху и мученичество…
— Отец Максим, как именно будут использованы сведения, документы, воспоминания, полученные от тех, кто откликнулся на просьбу Епархиальной комиссии по канонизации подвижников благочестия предоставить информацию о репрессированных за веру?
— Во-первых, эта информация станет отправной точкой для дальнейших исследований. Сейчас у нас в комиссии накоплены сведения (разной степени полноты) почти о девятистах репрессированных по церковным делам. Реально же их было, по нашим оценкам, в три-четыре раза больше. Поэтому на данном этапе важно хотя бы установить имена и места служения репрессированных за веру саратовцев, и здесь свидетельства родных и близких будут ценнейшим подспорьем. По крупицам мы собираем информацию о населенных пунктах, где пострадали за веру клирики и миряне; уточняем даты, когда они были репрессированы. При запросах архивных документов — из дореволюционного епархиального архива или из ведомственных архивов спецслужб — это существенно поможет и нам, и архивным работникам. А во-вторых, даже такие крохотки — наша память. Если имена батюшек просто будут записаны в синодиках тех храмов, где они служили, если на приходах будут поминать мирян, отстаивавших храмы в дни «испытаний нечаянных», это и будет означать, что их подвиг не забыт.
Подготовила Маргарита Крючкова
Газета "Православная вера", № 12 (440), июнь 2011 г.
http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=57375&Itemid=3
