Жизнь Русской Православной Церкви при советской власти - это особая тема; не одно еще десятилетие будет она привлекать внимание исследователей, историков и просто верующих людей. Много еще будет вопросов, споров, переживаний. И не один еще человек ожидаемо или неожиданно для себя придет к выводу: то, что Церковь существовала, жила, выжила - это чудо, это воистину Промысел Божий, это нельзя объяснить никакими историческими закономерностями.
Церковь жила вопреки всему, а раз жила, значит, пела. Каким образом сохранялась и поддерживалась певческая культура - в условиях, практически исключающих преемственность? Кто они были - люди, сохранившие и обогатившие эту культуру? Об этом рассказывает постоянный автор нашего журнала доктор искусствоведения, ведущий научный сотрудник Государственного института искусствознания, ученый секретарь Государственного центрального музея музыкальной культуры имени М.И. Глинки, один из авторов томов серии «Русская духовная музыка в документах и материалах» Марина Рахманова.
Русское православное церковное пение в советские годы
Церковное пение в России при советской власти - одна из самых трудных тем среди тех, с которыми мне приходилось иметь дело. При этом я глубоко благодарна Епископу Саратовскому и Вольскому Лонгину, который рекомендовал (или лучше сказать, благословил) мне такую тему для выступления на Пименовских чтениях, которые проходили в Саратове в декабре 2009 года. Уже давно Владыка говорил, что в книжной серии «Русская духовная музыка в документах и материалах» необходим том, посвященный советскому периоду, и действительно, подобный том может и по справедливости должен быть создан, хотя он потребует особенно тщательной, кропотливой работы.
СССР Георгий Григорьевич Карпов" width="250" height="233" align="left" /> В возможности создания тома убеждает, среди прочего, подробное знакомство с работой, которая ведется в московской Богоявленской регентско-певческой семинарии. Исследователям известны три тома разного рода документов и статей, опубликованных семинарией, которая сразу нашла собственный путь в организации научной работы студентов, направляя их на поиски материалов и свидетелей нашего недавнего прошлого. Очень большую ценность имеют беседы с певчими, регентами и другими церковными людьми, частично опубликованные в упомянутых томах. Благодаря любезности преподавателя семинарии диакона Николая Нефедова я получила возможность познакомиться и с неопубликованными дипломными работами последних лет, а главное - с полными записями некоторых бесед. Работу эту необходимо продолжить, причем безотлагательно: свидетели, к глубокому сожалению, уходят.
Другим ценным источником, кроме официальных церковных документов и публикаций, кроме архивных документов, которыми еще предстоит заняться, является мемуаристика - и церковная, и общая. Здесь многое предстоит еще и выявить, и осознать. Ввиду того, что в 1990-х и даже в 2000-х годах книги, опубликованные на авторские, меценатские или, скажем, приходские или епархиальные средства, не всегда поступали в центральные библиотеки, найти нужные тексты оказывается непросто. Но пути поиска есть, в том числе, разумеется, Интернет, где церковная общественность проявляет большую активность.
Вряд ли найдется много воспоминаний именно о церковно-певческой жизни (если найдутся вообще), такие сведения надо вылавливать в общей ткани разных мемуаров.
Если же говорить о послевоенном периоде советской эпохи, то ценнейшим источником могут стать звукозаписи, как недавно переизданные на дисках, так и ранее изданные на пластинках, а возможно, и хранящиеся на разных носителях в частных коллекциях. Тут тоже нет полного каталога, но опять-таки, общими усилиями возможно создать более или менее внятную картину. Сначала создать, а потом, вслушиваясь в записи, попытаться осознать тот человеческий, религиозный и художественный опыт, который лежит в их основе.
Встает вопрос: не лучше ли делать подобный том из двух частей - Россия и Русское Зарубежье? Вероятно, ответ должен быть отрицательный. По Зарубежью материалов очень много, хотя бы потому, что люди там свободно писали письма и мемуары, существовало много периодических изданий, уделявших внимание церковной жизни, в том числе пению. Не все публиковалось, но часто сохранялось в семейных архивах. А поскольку с конца 1980-х - начала 1990-х мы с жадностью набросились на малодоступные ранее зарубежные материалы, то, пожалуй, можно утверждать: мы знаем сейчас, что происходило там, иной раз лучше, чем то, что происходило здесь.
Ситуации там и здесь, конечно, складывались разные, но было и общее, а именно - исторический опыт певцов и регентов старшего поколения. Это можно уловить на слух, например, сравнив сделанные примерно в одно время записи двух кафедральных хоров: московского Богоявленского собора под управлением Виктора Степановича Комарова и парижского собора святого Александра Невского под управлением Петра Васильевича Спасского. Общее обнаружится и в репертуаре, и в манере пения, потому что регенты были примерно одного поколения и оба хора - старых кафедральных соборов. Любопытный материал для размышления могут дать и сопоставления репертуаров отечественных церковных хоров с тем репертуаром церковно-певческого Зарубежья, который запечатлен, например, в двух изданных томах известного Лондонского сборника и в серии современных аудиозаписей «Песнопения Русского Зарубежья» [1].
* * *
Любая тема по церковному пению многосоставна, потому что пение никогда не существует само по себе, отражая и жизнь Церкви вообще, и конкретно богослужебную практику - в данное время и в данном месте, и вкусы духовенства, певцов, регентов, прихожан, и, наконец, а может быть, прежде всего - жизнь страны, государства. Тем более это относится к советскому периоду, когда диктат государства был исключительно мощным.
Ясно, что первый период истории церковного пения в советскую эпоху заканчивается в 1928-1929 году, с концом нэпа. Несмотря на то что буквально с первых месяцев после октябрьского переворота Церковь начала испытывать жестокие гонения, множество людей было казнено, арестовано, сослано - «запрета на профессию» для регентов, певцов, композиторов тогда еще не было. Более того, в Москве, например, в 1920-е годы количество служб с участием лучших хоров, певцов, регентов, количество духовных концертов в храмах резко выросло. Причин на то было много. Не последнюю роль играли причины материальные - необходимость дополнительного заработка в голодное время начала 1920-х - с одной стороны, и свобода от каких-либо стеснений со стороны церковной власти - с другой. Не существовало уже Священного Синода, чтобы предписывать запреты композиторам и регентам, пришла чаемая ими свобода. Но было в этом пышном цветении церковного искусства и нечто иное: предчувствие еще больших бед, предвестие тех лет, когда люди, в том числе церковные певцы, находили в храме последнее прибежище.
Эта необычная ситуация ярко и правдиво отражена в целом ряде источников, например, в известных воспоминаниях о московских протодиаконах Василия Алексеева или, еще ярче, в таком прекрасном источнике, как «Дневник москвича» Никиты Окунева. Окунев был среднего ранга служащим, из традиционной московской православной семьи. Большой любитель искусства вообще и церковного в особенности, он имел много знакомств в московской художественной и церковно-певческой среде. А главное, он был искренним и сердечным русским человеком. Начиная с 1917 года и до середины 1920-х он вел летопись всему, что видел и слышал. Поскольку же в церковь Окунев ходил исправно, то много записей посвящены именно ей. Например, Окунев описывает всенощную в церкви Гребневской Божией Матери на Лубянской площади в 1919 году, за которой пел, по его выражению, «художественный квинтет» Павла Чеснокова с его личным участием и служили «трое самых голосистых протодьяконов: Розов, Китаев и Солнцев. Они состязались друг с другом в силе и красоте голосов - точно "состязание певцов" из "Тангейзера"» [2]. Похожий материал можно найти в относящихся к этому периоду воспоминаниях иеромонаха Даниила (Сарычева), Михаила Ивановича Макарова [3].
Такое происходило не только в столице. Так, известно, что духовный композитор Николай Голованов в это время не только давал духовные концерты в разных московских храмах с участием своей супруги, знаменитой певицы Антонины Неждановой, и других выдающихся певцов Большого театра, но также ездил с подобными концертами в провинцию. Из биографии новомученика Федора Колерова, протоиерея Преображенского храма в Кимрах, мы узнаем, что у него были дружеские отношения с Головановым и вместе с Неждановой они приезжали в Кимры и исполняли духовные песнопения. Как говорится в жизнеописании Колерова, «после духовных концертов и пения на службах прихожане приносили что у кого было из продуктов...».
Дополнительное подтверждение сказанному можно найти в фондах существовавшей тогда организации по защите авторских прав под названием «Драмосоюз». Она работала с дореволюционных времен до 1930 года, и там имелась, причем вплоть до конца 1920-х, специальная секция хоровых (читай - духовных) композиторов. В уцелевшей части архива Драмосоюза самое ценное - анкеты, в которых вступавшие излагали свои биографии и перечисляли сочинения. В хоровой секции в 1920-е годы зарегистрировано пятьдесят (!) авторов, и в их числе очень известные - Николай Голованов, Павел Чесноков, священник Димитрий Аллеманов, Виктор Калинников. Некоторые авторы сочинения подробно не перечисляли, просто указывали их примерное количество и жанры, другие же писали подробные, иногда очень длинные, списки; к сожалению, не все из них сохранились, и дат в таких списках обычно нет. Но поразительно, что до конца 1920-х члены Драмосоюза получали авторские отчисления, иногда довольно большие суммы. В некоторых случаях авторские выплаты получали вдовы композиторов, иногда нуждающимся авторам оказывалась материальная помощь (например, дважды - Аллеманову по его ходатайству).
Совсем по-другому складывалось следующее десятилетие. Во-первых, после 1928 года музыканты с известными именами вынуждены были покинуть службу в церкви. Николай Данилин и Павел Чесноков дотянули «до последнего», регентуя в московских храмах. Далее они и Александр Никольский (все трое работали в Московской консерватории) дали в какой-то форме «подписку», что не будут более распространять свои духовные композиции, подразумевалось - не будут и сочинять новые. В советских учреждениях начались так называемые «чистки» с последующими увольнениями «классово неблизких». Мне довелось готовить к публикации письма замечательного старообрядческого регента, исследователя знаменного пения, иконописца, ученика протоиерея Василия Металлова в Археологическом институте - Якова Богатенко. Он с начала 1920-х работал в Этнографической секции Государственного института музыкальной науки, где собралось целое созвездие выдающихся духовных композиторов: Александр Кастальский, Александр Гречанинов, Александр Никольский, протоиерей Василий Металлов. К концу 1920-х, когда уже умерли Кастальский и Металлов, уехал за рубеж Гречанинов, главой секции стал Никольский, и ему пришлось выслушивать массу безграмотных речей о том, какая песня нужна, а какая не нужна народу (о церковном пении даже речи быть уже не могло) и увольнять уважаемых коллег (Богатенко, к примеру, после увольнения вынужден был устроиться на работу чертежником) [4].
Во-вторых, закрытие храмов приобрело обвальный характер - становилось просто негде служить и петь, а к концу 1930-х - часто некому служить и петь. Среди репрессированных были, конечно же, регенты и певчие. Одна из дипломниц Богоявленской семинарии, работавшая с биографическими материалами новомучеников, опубликованными иеромонахом Дамаскином (Орловским), выявила ряд новомучеников, имевших отношение к церковному пению. Это не регенты и не композиторы, а главным образом священники, которые ввиду закрытия своих храмов служили регентами в иных приходах. Но есть новомученики и среди духовных композиторов. Первый по времени - очень известный до 1917 года талантливый композитор и писатель по вопросам церковного пения, законоучитель Пажеского корпуса протоиерей Михаил Лисицын, который был растерзан толпой в станице Усть-Лабинская Краснодарского края 7 мая 1918 года. Далее возникают имена пропавшего в ссылке лаврского иеромонаха Нафанаила (Бочкало) и расстрелянного на Бутовском полигоне протоиерея Георгия Извекова; их биографии подробно исследованы протодиаконом Сергием Голубцовым [5] и опубликованы в Трудах Богоявленской семинарии.
Георгий Яковлевич Извеков - канонизированный новомученик. Его сочинения, изданные до 1917 года, исполняются довольно часто, но все же реже, чем следовало бы. Извеков - талантливый автор, образованный (учился в Европе, где служил в причтах русских храмов), интеллигентный, с изящным и чистым музыкальным письмом. Известно (в том числе из материалов следственного дела), что после революции Извеков занимался разной музыкальной работой, немало сочинял по заказам московских и подмосковных регентов и даже был членом образованного в 1932 году Союза советских композиторов (откуда был вскоре исключен). Руководителю московского нотного издательства «Живоносный Источник» Олегу Бычкову удалось собрать более сотни композиций Извекова позднего периода; все они не только не изданы, но и пока с точностью не атрибутированы. Конечно, следует изучить это наследие; возможно, издать и записать собрание его сочинений и переложений. Равным образом следовало бы издать и записать собрание сочинений и переложений протоиерея Михаила Лисицына, которые ныне исполняются крайне редко. Можно назвать и других репрессированных регентов и композиторов; среди них, например, петербургский регент и композитор Василий Самсоненко.
Следующий этап истории церковного пения советских лет начинается с восстановлением патриаршества, то есть в 1943 году, а кончается, вероятно, во второй половине 1980-х, накануне празднования 1000-летия Крещения Руси и крушения советской власти. Этот период естественно делится надвое, по патриаршествам Cвятейшего Алексия (Симанского) и Cвятейшего Пимена, то есть с гранью в 1970 году. Регенты с большим церковным стажем, мемуаристы, описывающие ту эпоху, отчетливо проводят подобную грань, указывая, помимо изменений в политике государства по отношению к Церкви, на различие вкусов двух святителей. Патриарх Пимен был смолоду прекрасным профессиональным регентом, в том числе соборным регентом, а Патриарх Алексий был воспитан таким великолепным и строгим, по выражению самого патриарха, «крестным судией всего церковно-художественного» [6], каким был митрополит Новгородский Арсений (Стадницкий; тоже в молодости певец и регент) [7]. Один из постоянных прихожан московского Богоявленского собора в ту пору написал об этом так: «Если Патриарх Алексий не был большим ценителем творчества церковных композиторов и нередко, в том числе проповедуя, призывал к простоте в пении, то Патриарх Пимен, сам в прошлом регент и обладатель хорошего голоса, как раз стимулировал исполнение церковной музыкальной классики» [8].
От этого периода уже дошли до нас звукозаписи, в это время уже действуют духовные школы, возобновляется монастырская певческая традиция. Наконец, возобновляется и постепенно расширяется научное осмысление церковно-певческого искусства, пока в основном древнего его периода, иногда XVIII века. Начинается и исполнение отдельных образцов церковного творчества в светских концертах. Качество такого исполнения - особая тема, но нельзя не вспомнить, что именно тогда была создана лучшая из имеющихся по сию пору записей Всенощного бдения Рахманинова - Академическим русским хором под управлением Александра Свешникова.
* * *
Наиболее очевидный вопрос в этом с трудом обозримом поле - вопрос о новом творчестве. Если иметь в виду только высокое искусство, то круг имен окажется не столь велик как в России, так и в Зарубежье.
В Зарубежье оказались такие выдающиеся авторы духовных композиций, как Сергей Рахманинов, Александр Гречанинов, Николай Черепнин, Александр Чесноков, Александр Архангельский. Последний рано скончался. Рахманинов к духовным жанрам более не возвращался. Александр Чесноков пытался закончить большой Реквием для солистов, хора и оркестра, но это скорее сочинение концертного типа. Гречанинов продолжал писать духовную музыку, но в собственно православных акапельных жанрах принципиально нового создал немного. Очень интересно творчество Николая Черепнина - прекрасного автора, недооцененного нашими исполнителями. Накануне отъезда из России он закончил песнопения Вечерни из Всенощной, за рубежом отредактировал и издал их, и это великолепная работа. Если же говорить о жанре русской духовной оратории, то, вслед за «Братским поминовением» Кастальского, высочайший образец - «Хождение Богородицы по мукам» Черепнина. Несколько православных хоров написал Игорь Стравинский и две прекрасные обработки роспевов сделал - единственный раз в жизни - Александр Глазунов в 1935 году, за год до смерти.
Все остальное, многочисленное и нередко очень интересное, связано с конкретной религиозной и регентской деятельностью в тех или иных храмах и приходах в Европе и в США. Имен тут много, и, чтобы не углубляться в тему, назовем только основные: Максим Ковалевский, Михаил Осоргин, Николай Кедров, Борис Ледковский, Иван Гарднер. Каждое из этих имен представляет разные направления в церковно-певческой жизни Зарубежья.
В России, как уже говорилось, во второй половине 1920-х ушли из жизни крупнейшие деятели предшествовавшей эпохи - Александр Кастальский, Виктор Калинников, протоиерей Василий Металлов, священник Димитрий Аллеманов [9], перестали сочинять Павел Чесноков и Александр Никольский. Правда, в это время Никольский успел закончить свою последнюю (третью) Литургию, ор. 52 - удивительное по экспрессии сочинение, в некоторых своих частях прямо отразившее скорбь и душевное смятение православных людей того времени. Насколько известно, на клиросе это сочинение не исполнялось, но в духовных концертах оно может и должно звучать.
И только один автор из числа самых известных и талантливых продолжал сочинять духовную музыку - разумеется, «в стол» - до начала 1950-х годов. Этот автор - великий русский дирижер Николай Голованов. Выпускник Синодального училища, он сохранил все заветы своих учителей и писал духовную музыку, если так можно выразиться, широкого дыхания, длинных свободных линий. Композиции Голованова в большинстве случаев не подходят для повседневного клиросного исполнения, но, безусловно, могут звучать в храме, а для репертуара концертов и звукозаписей - это великолепный и пока мало освоенный материал.
Однако еще раз хочу подчеркнуть, что в этой, композиторской, сфере мы далеко не все знаем, а потому любые оценки могут оказаться преждевременными. Вот, например, в дневниках владыки Пимена (Хмелевского) за 1967 год упоминается саратовский регент Додонов в замечательном контексте: «Он написал [псалом] „На реках Вавилонских" в честь 50-летия Октябрьской революции». И там же, в записи за тот же год: «В Саратов приехал член Союза композиторов СССР П.А. Оболенский. Сегодня во время всенощной наш кафедральный хор исполнил несколько произведений Оболенского. Автор сиял от удовольствия, так как в храме слышал свои произведения впервые» [10]. Если князь Петр Александрович Оболенский, до революции много занимавшийся народными оркестрами, хоть и член Союза композиторов, но в области церковного пения - скорее любитель, то Борис Додонов, закончивший петербургское Регентское училище,- профессионал. Его композиции было бы очень интересно услышать (ноты их, насколько мне известно, ходят по рукам; есть они и в Москве).
Но композиторские достижения, конечно же, не определяли церковно-певческую жизнь в России советского периода. В тех обстоятельствах, в которых находились наши церковные хоры, речь должна была идти прежде всего о сохранении. Просматривая имеющиеся сведения о репертуаре хоров, репертуары ранних звукозаписей, сразу отмечаешь многослойность и даже пестроту: сохранялось все, что было накоплено в церковном опыте,- от Сарти до Кастальского. И наверняка это было большим благом. Однако видно и то, что даже в самые трудные времена появлялись новые переложения и композиции. Автором таковых мог быть регент данного хора, но мог быть и приглашенный композитор. Самая известная и яркая «связка» такого рода имелась в Москве: Виктор Степанович Комаров как регент кафедрального собора и Александр Александрович Третьяков как композитор.
Откуда возникала потребность в новом в жестокие времена? С одной стороны, могли быть богослужебные потребности: допустим, наличие каких-то нераспетых текстов или текстов, распетых так, что данный хор не мог их почему-либо исполнять; причиной могла быть и недоступность нотного материала (это более типично для Русского Зарубежья). Но, кроме того, вероятно, имелась и непреодолимая потребность в пусть подспудном, необъявляемом творческом продолжении традиции. Сохранялось (и в России, и в Зарубежье) некое эхо того мощного толчка, который был задан русскому церковному пению в начале ХХ столетия.
Марина Рахманова
Журнал «Православие и современность» № 14 (30)
[1] Имеется в виду «Нотный сборник православного русского церковного пения», два тома которого вышли в Лондоне в 1962 и 1975 годах. Серия «Песнопения Русского Зарубежья» инициирована протоиереем Петром Перекрестовым (Сан-Франциско).
[2] Окунев Н.П. Дневник москвича. Париж, 1990. С. 307.
[3] Воспоминания отца Даниила опубликованы в первом выпуске Трудов Московской регентско-певческой семинарии (М., 2000), воспоминания М.И. Макарова называются «Из жизни православной Москвы: Воспоминания православного христианина» (М., 1996).
[4] См.: Рахманова М.П. «Бывший» человек (письма Я.А. Богатенко к В.В. Пасхалову) // Старообрядчество в России (XVII-XX века). Вып. 4. М., 2010. С. 327-348.
[5] Протодиакон Сергий Голубцов (†2006) - церковный историк, автор ряда книг и научных статей по истории Русской Православной Церкви новейшего периода, член Общества любителей церковной истории.
[6] Письма патриарха Алексия к своему духовнику. М., 2000. С. 208.
[7] Характерная цитата из письма епископа Алексия (Симанского) к митрополиту Арсению (Стадницкому), посланного из Петрограда 9/22 апреля 1921 года: «Жду с большой любовью, когда Вы приедете сюда... Пойдем мы с Вами, Бог даст, в единоверческий храм ко всенощному бдению и там окунемся в древлецерковную атмосферу. Я рад служить там в Великую Субботу и готовлюсь к служению по старопечатному чиновнику!» (Письма патриарха Алексия к своему духовнику... С. 204).
[8] Цит. по: Любартович В.А., Юхименко Е.М. Собор Богоявления: история храма и прихода. М., 2004. С. 229.
[9] Более полный мартиролог деятелей русского церковно-певческого искусства см. в статье С.Г. Зверевой «О судьбах церковно-музыкального наследия после 1917 года» (Русская духовная музыка в документах и материалах. Т. V. М., 2006. С. 952-953). В числе ушедших из жизни в этот период - авторы духовных композиций Е.С. Азеев, В.И. Ребиков, А.А. Ильинский, исследователи А.В. Преображенский и Н.Ф. Финдейзен.
[10] Архиепископ Саратовский и Вольский Пимен (Хмелевской). Всегда с Богом. Саратов, 2000. С. 111, 108.
http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=10172&Itemid=3
