В одной из притч Христос употребляет фантастический образ соли, которая неожиданно делается несоленой: Соль — добрая вещь; но если соль потеряет силу, чем исправить ее? ни в землю, ни в навоз не годится; вон выбрасывают ее (Лк. 14, 34–35).
Невозможный в химии процесс, однако, нередко совершается в душе человека, радостно и самоуверенно называющего себя христианином. Об этом, собственно, и говорит Спаситель, завершая притчу словами: «Кто имеет уши, чтобы слышать, да слышит».
Зерно, посаженное на каменистом месте, часто дает пышные всходы. Легионы паломников, готовых на всех парах мчаться к любой святыне,— характерная примета нашего времени. Во множестве открывшиеся чудотворные источники, целая индустрия по розливу освященного масла, расфасовке святых сухариков, запечатыванию в пластиковые пакеты щепочек от неких священных дубрав — все это будто бы свидетельствует о торжестве православной веры.
Но вот подкрадывается равнодушие. Молитва превращается в тяжкую обязанность и не приносит радости. Родственники и сослуживцы раздражают все больше и больше. Да и в храме начинают бросаться в глаза незаметные ранее недостатки. Ничто не мило. Вера больше не утешает, не приносит радости. Более того, она кажется помехой, заставляющей отказываться от многих, казалось бы забытых, но вот снова оказавшихся привлекательными удовольствий.
Мы называем это духовным кризисом, понимая, что если от этой беды не уйти, то завершится все это полным крахом веры.
В чем же дело? Почему первоначальный духовный порыв сменяется равнодушием? Не это ли имел в виду Христос, когда говорил об изгнанном бесе, возвращающемся вместе с семерыми друзьями в свое прежнее, чисто вымытое, заботливо прибранное жилище (см.: Лк. 11, 24–26)?
Возможно, дело в элементарной лени, духовной праздности, от которой мы прежде всего остального просим себя избавить в молитве преподобного Ефрема Сирина. Когда человек делает первые шаги в вере, Господь поддерживает любое усилие мощным потоком благодати. Но когда вера достаточно укоренилась, когда христианин научился пользоваться дарами Святого Духа, никогда не оскудевающими в Церкви, Бог ожидает от него собственных усилий по поддержанию себя в должном духовном состоянии.
Но ведь бывает и так: зная, что «Царство Божие силой берется», человек понуждает себя к стяжанию благодати, заставляет себя молиться, буквально загоняет себя в храм, но все снова падает из рук, уныние обволакивает душу, а сама вера, еще сохраняясь в уме, покидает сердце.
А может быть, дело в другом? Может быть, то, что мы называем кризисом веры, это запоздалый недуг, которым стоило бы переболеть еще до обращения к Христу?
Мыслитель Николай Бердяев, считавший атеизм всего лишь «диалектическим шагом на пути Богопознания», замечал, что очень многим христианам вера далась слишком легко, в то время как по-настоящему ценным оказывается то, что добывается кровью.
Подумаем, не слишком ли «розовой», комфортной, невыстраданной и не сопряженной ни с каким риском является вера многих из нас?
Врачи знают: некоторые вполне безобидные детские болезни становятся едва ли не смертельно опасными для взрослых. Обыкновенная корь, не говоря уж о свинке, если ею заболевает взрослый человек, может стать причиной многих тяжелых осложнений.
Антон Павлович Чехов где-то пишет о несчастной учительнице французского языка, которая, находясь уже в весьма преклонном возрасте, на какой-то вечеринке впервые в жизни попробовала коньяк. Напиток ей так понравился, что она немедленно выпила целую бутылку и сошла с ума от одного только удовольствия.
В какой-то степени эта особенность характерна и для духовной жизни. Если молодой человек в поисках истины не проходит некоторых необходимых ступеней, в зрелом возрасте его ожидает множество разочарований. И так называемый «духовный кризис», ставший очень распространенным феноменом наших дней, это незаметно подкравшееся равнодушие, духовное бесчувствие, невозможность искренней молитвы,— все это следствие облегченного, удобного обретения невыстраданной веры.
Не происходит того, что Сам Христос называет «рождением свыше» (см.: Ин. 3, 3). Не происходит глубинного изменения всего человеческого существа, и лишь тонкий слой новых предпочтений, приятных ощущений, благих намерений обволакивает прежнюю косную природу, которая рано или поздно дает о себе знать.
Того, что мы называем «кризисом веры», не избежали и некоторые прославленные подвижники благочестия. «Если бы Господь не дал мне вначале познать, как много Он любит человека, то я и одной такой ночи не вынес бы, а их у меня было множество»,— так описывает свои кризисные состояния преподобный Силуан Афонский, удостоившийся явления Самого Господа Иисуса Христа.
Христос Сам предупреждает о том, в каких условиях совершается необходимое для спасения рождение свыше: Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником; и кто не несет креста своего и идет за Мною, не может быть Моим учеником (Лк. 14, 26–27).
Но ведь «Бог есть любовь» и только пребывающий в любви пребывает в Боге (1 Ин. 4, 16). Кажется непонятным, как ненависть может быть условием для принятия Христа, как ненависть может сочетаться с Любовью, которой, в высшем смысле, и является Бог? Да и сама жизнь убеждает нас в том, что далеко не всякий возненавидевший жену становится примерным христианином.
Разумеется, Христос не считает ненависть к кому бы то ни было достаточным условием спасения. Он говорит только о том, в каких условиях живая человеческая душа прорывает оболочку обыденного существования и может увидеть Его Самого. А это и есть состояние необходимого духовного кризиса, когда ничего не мило, когда никто не мил, когда сам себе кажешься совершенно никчемным и отвратительным. Здесь еще верно подмечена последовательность событий: ведь сначала мы раздражаемся на ближнего и только потом начинаем видеть, что дело, прежде всего, в нас самих; ненависть к себе обычно приходит последней.
Само по себе это печальное состояние еще ничего не означает. Это только точка перелома, перейдя которую человек либо смиряется с окружающей его действительностью, успешно вписывается в мир, который во зле лежит, либо приподнимается над этим миром и, в первую очередь, над самим собой, открывая для себя уже не одним умом, но и сердцем истинную сущность бытия.
Ведь настоящая потребность в абсолютной, ничем не обусловленной Божественной любви приходит тогда, когда начинаешь ощущать, что ты таков, что даже сам себя полюбить не можешь.
Что и говорить, состояние, когда, по слову Пушкина, «ум ищет божества, а сердце не находит», оказывается мучительным. Очень хорошо, когда рядом с человеком, который все это переживает, находится опытный духовник, священник, монах, просто верующий мирянин, по своей жизни знающий, как все это бывает. Главное — избегать уныния, делать по долгу то, чего не получается делать по любви. Ведь, что ни говори, а Царство Небесное силою берется (Мф. 11, 12), и без труда невозможна даже рыбная ловля.
Поэтому не стоит бояться неизбежного. Чему быть, того все равно не удастся миновать. Ведь, как утверждает апостол Павел: любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу (Рим. 8, 28). И если не потерять любви, то все, что мы называем «кризисом веры»,— всего лишь шаг в духовном развитии христианина. Лишь бы не потерять любви…
http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=9705&Itemid=4
