Киев — один из немногих городов мира, где зримо прослеживается нить времён. Здесь всё ещё живёт дух древней столицы Руси, сияет куполами Киево-Печерская Лавра, вот уже девятый век вознося молитвы за весь род людской. Но ценим ли мы то, что живём в одном городе с Печерскими святыми? Внимательно ли читаем их жития? Что мы знаем о новых лаврских подвижниках века двадцатого? Предлагаем вместе вчитаться в одну из страниц истории Печерской обители — историю Киево-Печерского, а теперь — Оптинского подворья в Санкт-Петербурге, которое роднит древний монастырь над Днепром с далёким северным городом.
Когда думаешь о Петербурге, прежде всего вспоминается Нева, закованная в гранит, но нимало не стеснённая этими оковами; стройные линии набережных, вдоль которых ровным фронтом выстроились дома и дворцы, силуэты величественных соборов. Петербург требует от тебя единственного — созерцания, и именно в этом его притягательность. Завораживающе действует этот город на зрителя своими панорамами — представьте, сто лет назад можно было увидеть почти ту же картину...
В сентябре 1897 года, прогуливаясь по Английской набережной, можно было наблюдать, как на Васильевском острове спешно завершалось строительство нового храма. Тремя годами ранее «Санкт-Петербургский духовный вестник» сообщал: «15 августа состоялась торжественная закладка храма Киево-Печерского Успенского подворья... во имя Успения Божией Матери и Печерских чудотворцев Антония и Феодосия. Своим фасадом новый храм будет выходить на Неву и составит украшение её берега».
При словосочетании «монастырское подворье» в воображении современного читателя может возникнуть образ уединённого монастырского скита, где монахи ведут особо строгий образ жизни, но на самом деле назначение подворий — в другом. В словаре Даля можно найти пояснение: «Подворье — это жилая местность в городе, преимущественно в столице, составляющая обыкновенно собственность монастыря, находящегося вне города или даже за границей. При подворьях часто устраиваются церкви со штатом из церковнослужителей того же монастыря». Подворья появились в столице после царского указа, вышедшего в 1721 году, который обязывал настоятелей монастырей — членов Синода строить свои резиденции на Васильевском острове.
Земельный участок, на котором теперь возвышался храм, весь ещё опутанный строительными лесами, имел довольно длинную историю. Первым его хозяином ещё в начале XVIII века стал Троице-Сергиев монастырь, позже ещё несколько монастырей владели этой землёй, и лишь в 1874 году участок перешёл во владение Киево-Печерской Лавры.
Архиереи со всей страны съезжались в Петербург на заседания Синода. Киевские митрополиты — постоянные члены Священного Синода — считались не без основания самыми влиятельными. Их голос играл решающую роль. Теперь, прибывая в Петербург, митрополиты могли останавливаться вместе со свитой на подворье, что освобождало Синод от хлопот и расходов.
До 1894 года лаврское подворье находилось в упадке: и храм, и хозяйство давно нуждались в переустройстве.
Замысел перестройки подворья принадлежал митрополиту Киевскому и Галицкому Иоанникию, который с 1886 года был первенствующим членом Священного Синода. А с 1891-го по 1900-й — занимал Киевскую и Галицкую кафедру и, стало быть, являлся настоятелем Киево-Печерской Лавры вместе с её петербургским подворьем. Захудалому хозяйству предстояло превратиться в великолепный церковный комплекс, способный стать настоящим духовным центром, связывающим Петербург с Киевом.
Для православных христиан Киево-Печерская Лавра была и остаётся главной святыней Руси. Киев ежедневно принимал нескончаемую вереницу паломников, идущих с разных уголков огромной страны к лаврским святыням, чтобы помолиться и испросить благословения. Купцы, мещане, студенты, крестьяне и царская фамилия — все шли к мощам Печерских угодников с надеждой на их благодатную помощь. Неудивительно, что жители столицы с нетерпением ожидали завершения строительства лаврского подворья, где теперь можно будет видеть «Лавру в миниатюре», где будут совершать торжественные митрополичьи службы под знаменитые киево-печерские распевы.
И вот к 1900 году все строительные работы были завершены, а панораме Николаевской набережной придал архитектурную и смысловую завершённость силуэт златоглавого храма. Храм впечатлял своим великолепием: в отделке были использованы 14 сортов кирпича, изразцы и мозаика. Новые иконы написали сёстры Новодевичьего монастыря, а из Киева привезли список со знаменитой чудотворной иконы Успения Божией Матери. Ещё одним из ценнейших киевских подарков был мощевик с частицами мощей всех преподобных Печерских. Настенную роспись выполняли лучшие художники под руководством академика Ф. А. Соколова. Есть мнение, что в создании настенной живописи участвовал В. М. Васнецов. В куполе храма устроили круговой ход, ограждённый железной балюстрадой, где установили свечи с электрическими лампочками, прекрасно освещавшими подкупольное пространство. Увенчал храм золотой крест на главном куполе, украшенном рельефным орнаментальным узором. Своё законное место занял иконостас — деревянный, резной, полностью покрытый сусальным золотом, он отражал солнечные лучи, давая блики на образа и лики святых на стенах.
Параллельно со строительством храма возводились флигеля для братии и митрополичьи покои. А между ними, в образовавшемся дворике, устроили небольшой уютный сад, где в редкие часы досуга мог отдохнуть владыка. Завершить неповторимую атмосферу был призваны лаврский устав, по которому жильё насельники подворья — монахи Киево-Печерской Лавры во главе с архимандритом Феогностом. Огромный храм подворья не всегда мог вместить всех молящихся; часть заработанных средств отсылалась в Киев на содержание лаврской богадельни.
Удивительно, но храм был построен за 28 месяцев, и если учесть, что работы велись без помощи подъёмных кранов и прочей техники, то не устаёшь поражаться темпу, слаженности и организации строительства. Отражение ещё одного храма легло на зеркальную поверхность Невы, и, казалось, ему предстояла долгая и славная молитвенная жизнь...
Судьбы православных храмов в XX веке очень похожи на судьбы людей. Одни погибли, другие были искалечены, иные изменились до неузнаваемости. Огонь очистительных страданий зажёгся и в Печерской Лавре. История Успенского храма, невидимо соединённого с Лаврой, напоминает жизнь человека, испившего полную чашу страданий: гонения, издевательства, изъятия ценностей, аресты, допросы, ссылки, расстрелы... Но, несмотря на все испытания, в обновленчество храм не перешёл и не был взорван, а литургии служились до самого закрытия.
На посту настоятеля в самые тяжёлые годы отца Феогноста сменил архимандрит Трифиллий (Смага). Но беда не заставила себя ждать: в 1924 году отца Трифиллия арестовали и за «контрреволюционную деятельность» отправили в ссылку на Соловки. В 1929 году он возвратился на подворье, где был вновь арестован в 1930 году. Умер отец Трифиллий через шестнадцать лет в Лавре, приняв схиму с именем Феодосий.
В том же году были арестованы 13 монахов подворья. Их обвинили в «распространении ложных слухов, возбуждающих в верующих массах недовольство Советской властью, сокрытии и расхищении церковного имущества...» Все монахи были осуждены на три года концлагеря, и это был не последний арест на подворье. Исповедниками веры стали не только монахи, но и певчие, пономари, иподиаконы и прихожане. Их смерть и мучения стали истинным свидетельством христианского терпения и мужества, господства духа над плотью и тлением.
Успенский храм хранит в своей памяти и ещё одну историю: здесь в 1928 году познакомились родители Святейшего Патриарха Кирилла — Раиса и Михаил. Студентами они пели в хоре Успенского храма, на клиросе и познакомились. Решили пожениться, но накануне венчания Михаил был арестован только по одной причине: он пел в храме Киевского подворья, будучи студентом и занимая инженерную должность на военном заводе. И поэтому свадьба была отложена. Но Господь устроил так, что Михаил Гундяев освободился из заключения накануне 1937 года, и в самый страшный год гонений молодые люди поженились.
В 1932 году подворье было упразднено, связь с Киево-Печерской Лаврой была утеряна. Для этого ОГПУ хладнокровно разработало план: лишить храм ставропигиального подчинения и передать в управление местной епархии. «Религиозное сооружение» не давало покоя богоборческой власти, и вскоре поступило предложение его просто снести...
Но Господь сохранил этот храм. До самого закрытия здесь служили священники, которые своей жизнью доказали преданность вере. Протоиерей Константин Александров прослужил полтора года в Успенском храме и был арестован. Несмотря на издевательства и угрозы, он отказался от перехода в обновленчество и был приговорён к трём годам лагерей на Колыме. Вернуться после ссылки в Петроград ему запретили. Пребывание в лагерях сильно подорвало его здоровье, и в 1939 году он скончался.
С 1933 по 1934 год молитва не прерывалась здесь благодаря служению отца Александра Боголепова. В последний день своей жизни отец Александр отслужил литургию и, почувствовав смертельную слабость, вернулся к себе в подвальную комнату, где жил весь этот год. Зная, что его некому отпевать, он лёг в постель и начал отпевать себя сам. Может быть, по молитвам этих подвижников, которые всеми силами старались быть подобными Христу, Господь и уберёг Успенский храм для будущих поколений.
В январе 1935 г. церковь была закрыта и передана Ленвоенпорту, однако кресты ещё долго возвышались над Васильевским островом и были спилены только перед началом Великой Отечественной. Храм приспособили под склад строительных материалов. Было вывезено и разграблено практически всё — иконы, оклады, паникадила, парчовые облачения, церковная утварь, иконостас... Митрополичьи покои разделили перегородками и превратили в общежитие, а позже в «коммуналки». Во время войны под куполом храма находился наблюдательный пункт ПВО, а в подвале храма было бомбоубежище.
Кто знает, может быть, в годы «хрущёвской оттепели», когда усиленно уничтожались оставшиеся церкви, этот храм могли бы окончательно стереть с лица земли, но на этот раз его спас... лёд. В 1956 году здесь был оборудован первый в городе крытый каток с искусственным льдом, с которого начался расцвет ленинградской школы фигурного катания. Чтобы ничто не могло потревожить совесть советских граждан, все настенные росписи закрасили несколькими слоями масляной краски, а некоторые соскоблили совсем. Пол храма сковал лёд, а в алтаре поместились громадные холодильные установки. В подвале умудрились соорудить бассейн и баню. Можно представить, как новая «эксплуатация» отразилась на состоянии храма. Но начисто стереть память о святыне не удалось; спортсмены, тренеры и работники катка позже вспоминали: «Здесь всегда царил какой-то особенный дух. Атмосфера храма ощущалась всегда; люди затихали...»
Казалось бы, уже невозможно вернуть жизнь и былую красоту Успенскому храму. Спилены кресты, колокола давно переплавлены, церковная утварь разграблена, и даже стены храма не сохранили изображений Печерских святых — покровителей храма. Но в 1991 году по всей стране храмы стали передаваться Церкви, и подворье передали Введенской Оптиной пустыни.
Перед революцией именно Оптина стала последним оплотом истинных подвижников веры. Святость ушедших времён вновь ожила, возрождаясь в образе особого благодатного дарования — старчества. К Оптинским старцам — Амвросию, Варсонофию, Льву, Макарию, Моисею, Антонию, Нектарию — ехали за советом со всей России.
Теперь небесными покровителями Успенского храма стали ещё и Оптинские старцы. С тех пор как здесь возобновилась молитвенная жизнь, возрождающийся храм вновь обретает свой исторический облик. После упразднения ледового катка храм представлял собой ужасное зрелище. В алтаре ржавели коммуникации, весь пол храма был в трубах для аммиачной воды. Постоянные испарения воды пагубно сказались на состоянии стен, росписи сохранились только благодаря «консервации» в несколько слоёв масляной краски. Восстановление церкви требовало огромных затрат. С 1991 года и до сих пор здесь, не прерываясь, идёт реставрация.
Расчисткой и восстановлением настенной росписи занимаются художники-профессионалы. Если отважиться забраться на леса, то можно увидеть их ювелирную работу. По сохранившимся кусочкам живописи они терпеливо, по миллиметру, используя сложные технологии, кропотливо восстанавливают росписи. Все работы ведутся с использованием натуральных материалов, чтобы новая живопись ничем не отличалась от исторической. Реставраторы восполняют, рисуют заново лишь утраченные фрагменты, а сохранившуюся живопись бережно восстанавливают. В том числе используются фотографии картонов, выполненных В. П. Верещагиным для Успенского храма в Киево-Печерской Лавре.
Но и до сих пор видны следы издевательств над храмом. Изуродованные лики — свидетельства неизъяснимого страха, возникавшего у безумцев, которые оскверняли храм, под взглядами святых. Работа реставратора в чём-то сродни работе врача, только здесь в роли пациента выступает израненный жестокостью и безразличием храм, который терпеливо «лечат», год за годом, вот уже 18 лет.
Для киевлян этот питерский храм дорог ещё и тем, что, любуясь его красотой, мы можем домыслить, как выглядело внутренне убранство Великой Успенской церкви — самого главного православного храма на Руси — взорванной во время войны. Говорят, что настенные росписи храма подворья — копия в миниатюре того лаврского великолепия, которое мы так и не сподобились увидеть.
Такова одна из многочисленных судеб православных святынь. В один век уместилась история расцвета, разорения, смерти и, наконец, воскресения этого храма. Теперь вместе с Печерскими святыми о «святем храме сем» молятся и Оптинские старцы.
