Музыкальная душа Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Её бессменный регент на протяжении 30 лет. Заслуженный профессор Московской духовной академии, воспитавший многих учеников: теперь это иереи, протоиереи, архиереи. Один из них ныне епископ Амвросий Гатчинский, ректор СПДАиС, говорит: «Как-то на празднике преподобного Сергия он, незадолго до того перенесший тяжелейшую операцию, после которой нужно было лежать, уже управлял хором. Я к нему подошел, говорю: «Батюшка, ну как же Вы так? Вы хотя бы немножко себя жалеете?» А он заплакал: «Как же я не буду в храме на преподобного Сергия!?» Об отце Матфее ходят легенды. Но главное в нём, и это касается самого сердца - преданность Церкви и неравнодушие к людям.
Биографическая справка: Родился 5 марта 1938 года на Северном Кавказе в станице Архонская бывшей Терской области. В 1959 году окончил Ставропольскую духовную семинарию. С 1959 по 1963 гг. обучался в МДА. Успешно защитил кандидатскую работу на тему: «Воскресение Христово в изложении русских богословов-апологетов». Пострижен в монашество в декабре 1962 г., рукоположен во иеродиакона 30 марта 1963 г., рукоположен во иеромонаха 29 марта 1964 г. С 1963 по 1974 гг. — преподаватель МДАиС (Церковный устав, Священное Писание Ветхого и Нового Завета и Литургика). Удостоен сана игумена в 1968 г. Удостоен сана архимандрита в 1971 г. С 1969 по 1974 гг. — преподаватель Регентского класса. В марте 1984 года удостоен звания доцента. В 1988 году утверждён в звании профессора. В 2004 году присвоено звание заслуженного профессора МДА. С 1961 года — уставщик и старший регент хора Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, руководитель объединённого хора Свято-Троицкой Сергиевой Лавры и Московской духовной академии и семинарии. Награжден орденами Святого Креста Иерусалимской Церкви, св. князя Владимира III степени (1968 г.) и II степени (1976 г.), св. князя Даниила Московского III степени (1998 г.), святителя Макария, митрополита Московского II степени (2008 г.).
Никифорова Александра: Отец Матфей, было трудное время, когда Вы решили избрать путь веры, путь Православия. Как эта идея пришла Вам в голову?
Архимандрит Матфей (Мормыль): Слово «идея», мне кажется, ко мне не подходит. Сердечное желание. Любил я Церковь, в церковь ходил, с детства пономарил, так что тут говорить об идее не приходится. Просто я очень любил Церковь.
Н. А.: Вы помните свою первую церковь?
Архим. Матфей: Это домик, в котором начали в 1945-м году на Казанскую служить. Он ещё целенький, половина его сохранилась. Как раз в 1945-м году нашим прихожанам удалось добиться разрешения властей, чтобы открыли приход. И вот на Казанскую служили первую службу. Я хорошо помню живших в том домике. Среди них ещё остались мои ровесники. А место, где стали проходить службы после 1947-го года — уже настоящий молитвенный дом.
Н. А.: Это на Северном Кавказе?
Архим. Матфей: Станица Архонская, в 13-ти километрах западнее Владикавказа. Станица сама образовалась в 1838-м году, населялась казаками, которых переселили из Белоруссии на Терек. Вот с 38-го года позапрошлого столетия люди там живут и молятся. От старенькой церкви, которая была построена в 90-е годы XIX-го столетия, кое-что осталось. Сейчас идёт её реставрация, она уже почти готова, и надеюсь, что будет основной церковью, а там, где молитвенный дом, открытый в 1947-го году, там будет вспомогательная церковь.
Люди наши любят ходить в церковь молиться, особенно в Великий пост: много причастников, много поминовений усопших, как это и положено в православной Церкви. Так что вот та «идейная» обстановка, в которой я начинал свою молодую жизнь.
Н. А.: А Ваша семья, родители были верующими людьми?
Архим. Матфей: Семья моя казачья. Дедушка по отцу был взят в 30-е годы на Беломоро-Балтийский канал и не вернулся. Мы за него молимся как за исповедника в неделю после Крещения, когда поминаются все исповедники, чтим своего дедушку, Максима Константиновича, глубоко религиозного человека. Он был членом двадцатки нашей церкви.
А второй дедушка был расстрелян 22-го сентября в 1937-м году. Сразу были намёки на его расстрел, но когда уже дали возможность окунуться в документацию, моя тётя послала запрос, и ей пришло сообщение, что такой-то расстрелян такого-то числа, всё совпало — 22-го сентября 1937-го года. Дедушка этот по маме, Троценко Лев Григорьевич. Он был Леонтий, но звали его Львом из-за прекрасного баса. Он прошёл школу Шаляпина по постановке голоса, учился у Сатова в Тбилиси, очень певучий был дедушка. Я его не застал, его расстреляли за несколько месяцев до моего рождения. Но многие его ровесники вспоминали, какой у него был голос.
Мама моя и бабушки сделали всё, чтобы поддержать религиозность в нашей семье. Папа вместе с тремя своими братьями ушёл на фронт, и никто из них не вернулся. В семье у нас было много слёз, особенно слёз бабушки, матери отца. И она всегда поручала мне записочки поминальные подавать в алтаре, поскольку я был рядом с батюшкой.
Н. А.: Как же ей удалось не дойти до отчаяния?
Архим. Матфей: Думаю, если бы не церковная молитва, не всякая мать смогла бы перенести такое горе — потерять всех мужчин в семье.
Но я поражаюсь тому, как мама и бабушка всё это воспринимали. Я-то мальчишкой был. Помню, в первые годы после войны (я ведь ещё помню войну, все эти времена тяжёлые!) к нам часто стучали с улицы в окно. Бабушка выходит, ей говорят: «Бабушка, нам сказали, что Вы здесь принимаете людей. Можно у Вас поночевать?».
Н. А.: И бабушка пускала?
Архим. Матфей: Да, конечно, бабушка пускала! Накормит, прежде всего, чем можно, начиная с казачьего борща.
Н. А.: Это особый какой-то борщ?
Архим. Матфей: Ну конечно! Он неповторимый.
Н. А.: Даже сейчас помните?
Архим. Матфей: И умею готовить сам.
Н. А.: Да? А какой рецепт?
Архим. Матфей: Любовь и умение. Только единственное — я не люблю когда много свёклы в борще. А так люблю картошку, картошку целую варёную в борще. У нас видите здесь режут картошечку меленько, а там целая. Ну, ладно, борщ есть борщ.
Н. А.: Вы такие тёплые слова сказали о маме, о бабушке. Назовите, пожалуйста, их имена.
Архим. Матфей: Бабушка моя, отцова мать, — Ирина Максимовна, умерла в 1970-м году в большом возрасте, 83 года. А мама — Анна Леонтьевна, умерла в 2000-м. Бабушка была очень и очень глубоко верующая. Удивительно, что обе мои бабушки не знали алфавита, не знали букв, но всегда молились за родителей, с благодарным чувством к ним относились. Иногда бабушка Ирина Максимовна говорила: «Я вот обижаюсь на своих папу-маму. Почему они меня не научили грамоте? Я бы сейчас хоть какое-нибудь письмецо почитала или Святое Евангелие». Но изумительная была у бабушки память. Вот она придёт из церкви, расскажет, какое батюшка читал Евангелие, что говорил в проповеди, настолько передаст всё своими словами, что я думаю: вот, пожалуйста, просвещение простых верующих людей. Она грамоте не научена, но человек глубоко верующий, являющий глубоко осознанный акт веры.
Н. А.: Сегодня ведь очень многие люди, даже высокообразованные, говорят, что они ничего не понимают в Церкви. А вот получается, Ваша бабушка, человек без образования, всё понимала...
Архим. Матфей: Всё зависит от состояния сердца говорящего и слушающего. Что, ребёнку много надо? Несколько слов и доброе отношение. Так и в Церкви. С хорошим отношением сказал батюшка проповедь — и всё, человек уже с наполненной душой приходит домой. Тут я недавно слышал, что один полиглот знает 15 языков. Ну и что? А сердце, быть может, такое чёрствое, что ни один язык не подточишь. Поэтому у людей, прежде всего, должно быть сердечное расположение.
Н. А.: А каким было, отец Матфей, Ваше церковное воспитание?
Архим. Матфей: То, что было в семье — вот это моё воспитание. Подходит праздник Рождества, идёт особая подготовка, к Пасхе — тоже. Все члены семьи живо готовятся к празднику. Допустим, на Рождество Христа славить надо — учили тропарь, кондак и несколько колядок. «Христос рождается...» или пасхальный канон — всё это заранее готовилось, тем более мамочка на клиросе пела. Дети ждали праздников.
С моей сестрой живёт её дочь, а у сестры два сына, мои внучатые племянники. И вот один из них так и говорит: «Бабушка, можно я мясо и рыбу не буду есть до Пасхи?» Потом смотрю, его никто не заставлял, стал пономарить в храме. Я боюсь за него, скажет батюшка ему что-то в грубой форме так, он может всё оставить и уйти. Но пока с удовольствием ходит, батюшка его назначил старшим пономарём. Очень приятно! Воспитание церковное или нецерковное, оно же — в семье: идут праздники, вся семья готовится. Специальные курсы что ли кончать?
Н. А.: Батюшка, каким Вам запомнилось пение Вашего детства? Я помню, что была в казачьих станицах под Ставрополем, и меня удивило, насколько музыкальный народ там. И распевы у них другие, более мелодичные, ласковые...
Архим. Матфей: В отношении пения я, можно сказать, избалован музыкой. Но с другой стороны Господь дал мне такое многоразовое ощущение музыки. У нас был в церкви хор, который от дореволюционного времени остался и сохранился до 80-х годов. И мамочка моя пела в этом хоре, у неё был очень хороший второй альт. Она выручала теноров и всех мужчин. В 2000-м году, за несколько дней до её смерти, совершалась Преждеосвященная литургия, последняя, в среду, и вот уже началась вечерня, надо петь «Да исправится», а мамочка моя очень встревожена — нету трио, не пришло трио. И вот она подошла к левой двери алтаря и в щелочку говорит: «Батюшка, девчата не пришли». А девчатам за 90! Как мы иногда говорим: «Аще же в сёлах — 80 лет», так что это очень было показательно. Отец Евгений обратился к ней и говорит: «Анна Леонтьевна, пропойте сама, одна «Да исправится». Она зашла на клирос, взяла часословчик, встала с палочкой на середину и последний раз в жизни «Да исправится» пела одна. Что можно сказать — человек всю жизнь пропел.
Ещё в детстве на меня произвело впечатление пение наших певчих-слепых, Анны Михайловны Калашниковой и её подружки Елены Сергеевны Касьяновой. Я встретил их в первый раз на Радоницу в 1945-м году, когда у нас на кладбище собирали подписи под обращением об открытии церковной общины. До сих пор помню, как они пели.
И так случилось, что после окончания школы в 1955-м году я в семинарию не смог поступить, потому что мне было 17 лет, а принимали с 18. Я поступил в 1956-м году в Ставропольскую семинарию. И вот отец настоятель Николай Антонюк меня назначил псаломщиком. Слава Богу, за год до семинарии я так изучил весь круг богослужебный, что мне легко потом было в самой семинарии. И по сей день я несу послушание на клиросе, преподаю литургику в академии и семинарии. Мне этот год при храме, дал теоретическую богослужебную основу. А настроение — это с детства.
Н. А.: А что самое главное в клиросном послушании, отец Матфей?
Архим. Матфей: Я не знаю, но думаю, каждый должен петь, будто он поёт последний раз в жизни. Ты пришёл на службу, встречаешься с Богом и поёшь, будто в последний раз. Тогда это будет трогательно, тогда это будет последняя «жертва вечерняя».
Н. А.: Когда Вы учились в Ставропольской духовной семинарии, кто преподавал Вам, что это были за люди?
Архим. Матфей: Среди преподавателей у нас было несколько человек, окончивших ещё дореволюционную духовную школу. Знаменитый Троепольский Николай Фёдорович читал нам Новый Завет. Необыкновенно глубокой религиозности человек, окончил Киевскую духовную академию. Отец Николай Лукьянов, из Полтавской семинарии. По его рассказам он принимал участие в тех церковных комиссиях, которые описывали события с обновлением икон в Полтавской епархии перед войной.
Н. А.: Я ничего об этом не слышала...
Архим. Матфей: Народ очень молился. И у кого были иконочки, много было случаев, когда они обновлялись. А что это были за люди — везде русский люд, Русью пахнет.
Н. А.: А что это за дух Руси? Простите, я спрашиваю о том, что очень трудно описать!
Архим. Матфей: Меня поражает всегда, когда праздник, народищу полная церковь. Помню выражение Виктора Степановича, регента Елоховского собора. Как-то спрашиваю его: «Виктор Степанович, ну как праздники?» «Ой, отец Матфей, праздники прошли замечательно, народищу — не перекрестишься». Интересно было видеть, как бабуля, низенькая, подпрыгнет, её придавят, и она над народом висит, ей всё видно. Потом толпа чуть ослабла, она осела и стоит. Быть в толчее праздника — в этом русский дух.
В нашем молитвенном доме 1947-го года не топили. Помню, на Рождество народищу полно, и вдруг — вода потекла со стен. На улице холодно, стены холодные, конденсат выступил, а бабусеньки тут как тут, сразу тряпочками всё вытирают. Так это приятно!
Н. А.: То есть на службе народу должно быть много, да отец Матфей?
Архим. Матфей: Ну что это за служба, если все стоят свободно. Нужно, чтобы тебя немножко придавили.
Н. А.: А Вы сами любите будничные службы или двунадесятые?
Архим. Матфей: Всё равно. Ну, конечно, в отношении храма владыка-наместник меня упрекает: «Вот Ваш любимый Предтеченский храм». Но если Великий Пост, я как-то привык в Трапезном храме, там всё по-домашнему, всё под рукой — левый хор, канонархи. В Успенском соборе другие масштабы.
Н. А.: После Ставрополя, отец Матфей, Вы учились в Московской духовной академии. Кто из преподавателей МДА Вам запомнился особо?
Архим. Матфей: Семинарию я кончал в Ставрополе, а когда пришёл в 1959-м году, в Академию, здесь было много старых преподавателей. Отец Иоанн Козлов, такой старец, Новый Завет у нас читал. Потом отец Тихон (Агриков), который в Тайнинке похоронен. Старокадомский, он окончил Киевскую духовную академию, очень интересный человек. Приятно было видеть и назидаться. Сам ректор, отец Константин (Ружицкий), когда меня рукополагали, водил меня вокруг престола. И Господь меня сподобил в 1964-м году, 18 ноября, читать над ним отходную.
Н. А.: А из лаврской братии тех лет помните кого-нибудь?
Архим. Матфей: Вот мы недавно схоронили отца Михея, нашего великого звонаря. Конечно, память о нём велика. Духовники у нас были отец Пётр, потом отец Кирилл, отец Тихон. Уже немножко осталось тех, при ком я поступил в монастырь в 1961-м году.
Н. А.: Какой был образ этих людей?
Архим. Матфей: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет». Живя в Лавре, я не вижу каких-то таких особых перемен в жизни Лавры, в жизни общества. Церковь — Церковь всегда.
Н. А.: Вы могли бы назвать тех людей, которые особенно повлияли на Вашу жизнь в духовном смысле?
Архим. Матфей: Ой, если говорить о лаврских событиях, то в 1959-м году, уже будучи студентом 1-го курса Академии, перед Николиным днём, это уже сама Филипповка, с моим однокурсником по семинарии Савенко Петей мы условились, что на Николин день, Бог даст, поисповедуемся и поговеем. Случилось так, что рано утром на Николин день в 5 часов утра мы встали и пришли под Успенский собор в Лавре. Смотрим, наш отец Тихон ведёт исповедь. Мы постояли, он провёл исповедь, а потом исчез куда-то. Мы немножко растерялись, потому что не знали технологии исповеди батюшкиной (оказывается, он разводил богомольцев по духовникам!). Потом он вернулся, мы прошли исповедь. И я на исповеди сказал отцу Тихону о своём заветном желании, что хочу в монастырь пойти. Он как держал у меня епитрахиль на голове, так постучал рукой по голове несколько раз: «Ну ничего, брат Лев, года через три всё Господь управит». Достал из своего кармашка небольшую книжечку, смотрю — Святое Евангелие, трёх евангелистов тогда зарубежники издавали, и туда вложена икона Владимирской Божией Матери. «Вот, брат Лев, молись». И получилось так, что ровно через 3 года, в 1962-м году, в этот же день, Господь меня сподобил принять постриг от святителя Николая. Что, вот как тут сказать — влиял отец Тихон или не влиял? Всё случилось ровно через 3 года. Великие люди всегда есть и будут.
Н.А.: Отец Матфей, Вы видели Церковь гонимую, видите и её возрождение сегодня. Что Вам видеть больно, а что Вас радует?
Архим. Матфей: Такую оценку я не вправе давать. Во всяком случае, я всегда радуюсь: праздник идёт, в церкви люди молятся, храм полон, особенно, когда весь народ запоёт «Верую». Вот это потрясает, это наша радость и праздник. В семинарии всегда молодёжь есть, она радует. Хотя народ в семинарии несколько другой сейчас. Ну, я не удивляюсь, это свойственно всем временам. Раньше поступали после армии, более закалённые, более мужественные. А сейчас приходят 16-ти - 17-тилетние юноши, прямо как в детсадике. Но, слава Богу, что они есть. Я рад, что семинарий стало больше, открылись новые духовные школы.
Н.А.: Какой бы Вам хотелось видеть нашу Церковь?
Архим. Матфей: Извините, Церковь всегда есть Церковь, мама есть мама. Главное, чтобы было благочестие, была служба, и чтобы люди ощущали благодать Божию. И ещё: дай Бог, чтобы народ не оставлял Бога.
Н.А.: Часто говорят о таком понятии, как церковность. Что это такое для Вас?
Архим. Матфей: Человек любит семью — это семейный человек, живёт семьёй. Человек любит Церковь — это церковный человек. Христианин должен жить всем тем, что есть в Церкви. В этом его церковность. Каждый день должен быть единым днём с Церковью. Что Церковь — то и я. Мне хорошо вспоминаются слова владыки Афанасия (Сахарова). Когда с ним плохо стало, одна из келейниц подошла и спрашивает: «Владыка, как нам быть? Вы себя плохо чувствуете, на кого нас оставляете?» А он говорит: «Молитва вас всех спасёт». Вот этот девиз владыки Афанасия (Сахарова) остаётся для всех: молитва всех вас спасёт.
Н.А.: А как возможно научиться молитве?
Архим. Матфей: Молись — и научишься.
Н.А.: А как научиться любви?
Архим. Матфей: Любви не научишься, если только сам не будешь переживать. Конечно, всё берётся от внешних примеров. Если встречаешь любовное отношение к себе, то и сам сможешь делать также.
Н.А.: А как же быть людям, которые любовного отношения к себе не встретили?
Архим. Матфей: Такого не бывает. Любовь и милость Божия всегда всех людей подстерегают.
Беседовала Александра Никифорова
http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=6639&Itemid=274
