В редакцию пришло письмо. Давний друг нашей газеты, доктор культурологии профессор Юрий Александрович Помпеев делился в нём размышлениями о том, какова роль науки в нашем, возвращающемся к Православию обществе, о том, как примирить в общественном сознании Веру и Познание, Откровение и Исследование… Мы читали это письмо и чувствовали: за этими размышлениями явственно просматривается богатый духовный опыт автора, опыт долгой, насыщенной жизни, много пережившей души и много потрудившегося ума. И вот, чтобы читатель познакомился не с научной статьёй, а с живым, интересным человеком, мы решили прийти в гости к профессору Помпееву и поговорить с ним на те же темы, что он поднял в своём письме.
— Юрий Александрович, в конце 80-х годов было принято всякий разговор о вере уснащать многочисленными «научными доказательствами» бытия Божия. Считалось: уж если учёные способны поверить в Бога и даже «вычислить» Его существование, то нам сомневаться и вовсе грешно… Но не кажется ли вам, что Бог выше науки, что Он останется непознаваемым, даже если все учёные мира сообща возьмутся изучать Его?..
— Разумеется, это так! Разумеется!.. Богопознание — это задача не для физиков и не для математиков, здесь процесс познания идёт совершенно иными путями… Но ведь не запретишь физикам, математикам, философам заниматься богословием! Такой запрет невозможен, да и не полезен. Любой крупный учёный — вот именно крупный, обладающий особой широтой взгляда, — в один прекрасный момент приходил к выводу, что мир, который он изучает, слишком гармоничен, слишком красив, чтобы быть «случайным сочетанием атомов». Помните, Ломоносов писал: «Я долго размышлял и долго был в сомненье, Что есть ли на землю от высоты смотренье; Или по слепоте без ряду всё течет, И промыслу с небес во всей вселенной нет. Однако, посмотрев светил небесных стройность, Земли, морей и рек доброту и пристойность, Премену дней, ночей, явления луны, Признал, что Божеской мы силой созданы». Этим всё сказано. А увидев мысленными очами бытие Божие, учёный всё-таки остаётся учёным: он хочет изучать, исследовать. И не всегда это исследование бывает безплодным. Сотрудничество науки и веры может давать интересные результаты. Я сейчас немножко отойду в сторону, расскажу, как недавно побывал в Псковской области, в местечке под названием Владимирец… Если вы знаете русскую историю, то вам это название о многом говорит: некогда в этих краях воспитывался мальчик по имени Владимир… Кто это? Будущий Великий князь Киевский, креститель Руси! Здесь прошло его детство — и знаете, во Владимирце всё дышит этим древним славянским духом, и веришь: да, здесь мог вырасти такой духовный гигант, как Владимир Святой! Красота природы — да, она есть, — но не только это, не только… Простите, не могу выразить это удивительное чувство словами. Я начал немного изучать эту новую для себя землю и с удивлением обнаружил, что князь Владимир не единственный местный святой. Я, например, нашёл деревню, из которой вышли двое святых — один в XVI веке, другой в XVII… А если вспомнить, что вёрст за пятьдесят отсюда лежит пушкинское Михайловское, то… У меня просто язык немеет. Как это понять, как объяснить такое изобилие благодати, излившееся на эту землю? Так вот, возвращаясь к содружеству науки и веры: как бы нам объединить географию (науку о земле) с агиографией (наукой, изучающей жития святых)? Я только ставлю проблему, я не хочу ничего предвосхищать, — но мне почему-то кажется, что такое соединение двух наук, естественной и богословской, могло бы дать любопытнейшие результаты.
— То есть вы считаете, что земля, благословлённая Богом, рождает святых?
— Нет, это довольно грубая формулировка, и вообще я ещё раз скажу: не надо спешить с выводами… Всё и сложнее, и тоньше, и интереснее. Земля — это не только физическое явление, не только почва, пейзаж, природа… Это и культурная атмосфера. Недавно я прочёл книгу о детстве величайшего русского певца Фёдора Шаляпина и узнал, какое огромное впечатление произвела на маленького Федю прочитанная им сказка о Бове-королевиче. Знаете такую сказку? — она сейчас забыта начисто, а когда-то для многих поколений русских детей она была первой книгой. Она длинная — настоящая повесть, с многочисленными героями, со сложным, ветвистым сюжетом. Её строй, её образы влияли на сознание русских детей XVIII-XIX веков — в золотые века русской культуры! И на Шаляпина она повлияла, определила ход его творчества, внутреннюю музыку души, его фантазию… Хотя, конечно, не надо сужать область духовного влияния до одной-единственной сказки — но всё-таки… А крестьянство? А простонародье? Моя мать была простой женщиной, но она была верующей. Её душу питало церковное пение, церковная служба, иконы, убранство… Евангелие… Это Евангелие, книгу издания десятых годов ХХ века, я помню очень хорошо… В эвакуации, в новгородской деревне, куда меня чуть живым вывезли из Ленинграда, она нас кормила: по большим церковным праздникам меня приглашали в дома читать Слово Божие. Что-то за это платили — в те голодные годы такая плата была не лишней. Сейчас, оглядываясь на своё детство, я понимаю: мне посчастливилось лучшие для становления души годы провести в русской деревне, на той самой благословенной земле, питаться от той великой Кормилицы, что питала русских веками. Нельзя сказать, что Русь — это только деревня, нет, но деревня в России даёт пищу и телесную, и духовную, питает и русское искусство, и русскую науку. И недаром величайший из русских учёных, Ломоносов, был, в сущности, деревенским человеком.
— Как вы думаете, Россию как страну и как нацию сделало Православие? Или Россия и Православие-то приняла именно потому, что изначально имела православную душу?
— Во-первых, нельзя отрицать то, что именно с принятием Православия Древняя Русь вышла на мировую арену как великая держава. Но с другой стороны… Ведь князь Владимир долго примерял к своей душе различные религии… И ведь только Православие пришлось впору ему как русскому человеку. И ему, и всему государству. Говорят о сопротивлении языческой Руси Христианству… Здесь надо понимать, что сопротивлением двигали интересы материальные: знать, жрецы боялись потерять своё привилегированное положение в новой системе ценностей. Народного же сопротивления не было. Народ легко вошёл в новую веру, не видя в ней ничего, претящего его совести. Как сказал австрийский поэт Райнер Мария Рильке, «в Европе страны граничат друг с другом, а Россия граничит с Богом». У нас не могло быть иной веры, кроме Православия.
— Юрий Александрович, а можно ли говорить о том, что русская наука — это некое особое явление, отличное в чём-то от науки мировой?
— Смотря что под этим понимать. Законы физики повсюду одинаковы — как в России, так и везде. Таблица умножения остаётся повсюду неизменной… Дело не в результатах научных исследований, дело в том месте, которое наука занимает в народной душе. На Западе поиски научной истины — это самоцель. Фауст и душу был готов продать нечистой силе за научное познание. В России — не так… В России говорили: «Наука только умного учит», «Дураку наука — что ребёнку огонь», — то есть выше научного познания ставилась некая мудрость души. Или вот ещё: «Не собрать корабля без гвоздей — не будет праведника без книжной науки». Наука, научное познание — это помощь праведнику в становлении души. Вот что такое «русская наука»: не изобретение собственных законов природы, а приспособление этих законов под общий строй народной, праведной жизни. Вот она — православная этика, вот то, что нас делает русскими людьми. Её можно забыть, её можно подменить «общечеловеческими» ценностями. Но почему-то из всех этих ценностей нам прививают только любовь к деньгам… Ну, деньги что ж?.. Без них — как? Но вот отец мой, простой слесарь, трудяга, говорил: «Деньги — это ржа железа!» — а он в железе толк понимал. Мама моя говорила: «Деньги — вода текучая»… Это те слова, что мне с детства запали в душу, и они для меня — истина. Я вырос на этом культурном слое, я колос с этого поля, мне другой почвы не надо, всё полезное для моей души я могу найти только здесь. Наше поле согрето солнцем Божией правды, оно полито живой водой Евангельского слова, оно ещё не раз даст богатый урожай.
http://www.pravpiter.ru/pspb/n202/ta011.htm
