100 лет назад, 17 (30 по нов. ст.) марта 1908 года, отошел ко Господу замечательный духовный писатель архиепископ Казанский и Свияжский Димитрий (Самбикин), посвятивший свою жизнь собиранию материалов о русских подвижниках благочестия.
Русская церковно-историческая наука со второй половины XIX века переживала необыкновенный подъем. Один за другим выходили фундаментальные труды архиепископа Филарета (Гумилевского), архимандрита (впоследствии митрополита) Макария (Булгакова), профессора Е.Е. Голубинского. Русская Церковь накануне грядущих потрясений XX века, уже прозреваемых духовно одаренными ее подвижниками, словно бы подводила итог своему многовековому существованию. Но как Церковь есть единение всех, Христа исповедующих, так и ее история есть во многом совокупность историй жизней ее членов, и прежде всего тех, кто отеческим ли словом, праведной ли жизнью своей, мученической ли кончиной утвердил ее. Можно сказать, что история Церкви разворачивается в жизни ее святых. Вот почему на всплеске интереса к истории Русской Церкви во второй половине XIX расцветает агиология и агиография: изучаются древние памятники, проводится текстологическая и историко-критическая работа, собираются, систематизируются и издаются жития святых.
В 1856 году был опубликован труд протоиерея Димитрия Вершинина "Месяцеслов Православно-Кафолической Восточной Церкви". В 1855-1859 годах - 12 томов "Житий святых Российской Церкви. Также иверских и славянских и местно чтимых подвижников благочестия" А.Н. Муравьева. Архиепископ Филарет (Гумилевский) составил 9 книг под названием "Русские святые, чтимые всей Церковью или местно: Опыт описания жизни их", затем 12 томов "Житий святых, чтимых Православной Церковью, с сведениями о праздниках Господских и Богородичных и о явленных чудотворных иконах". Археографическая комиссия предпринимает издание Великих Миней Четиих святого митрополита Макария. С 1884 года в Москве начинают издаваться составленные Д.И. Протопоповым 12-томные "Жития святых, чтимых Православною Российскою Церковию, а также чтимых Греческою Церковию, южнославянских, грузинских и местно чтимых в России". В начале XX века выходят материалы о непрославленных святых - "Жизнеописания отечественных подвижников благочестия XVIII и XIX веков".
В этом весьма обширном ряду агиографических изданий особое место занимает труд святителя Димитрия (Самбикина) - "Месяцеслов святых, всею Русскою Церковию или местно чтимых, и указатель празднеств в честь икон Божией Матери и святых угодников Божиих в нашем отечестве", 14 томов которого (12 по месяцам и 2 дополнительных) были напечатаны в 1878-1907 годах. "Месяцеслов" святителя Димитрия (Самбикина) - творение уникальнейшее по полноте и многоплановости сведений о русских святых, в том числе и о местночтимых, о святых мощах, иконографии, крестных ходах, службах, а также о многих святых Вселенской Церкви с точки зрения их почитания на Руси. Особое внимание святитель Димитрий уделил неканонизированным подвижникам благочестия, благодаря чему составленный им "Месяцеслов" и в наше время сохраняет научное и практическое значение, особенно при подготовке новых канонизаций. Кроме того, в "Месяцеслов" были включены и обрядово-этнографические сведения, фольклор, и даже фенологические заметки, так что этот труд является ценнейшим, а подчас и единственным источником для историков-краеведов.
"Месяцеслов" стал итогом многолетних кропотливых изысканий владыки Димитрия. Выходу его томов предшествовали многочисленные публикации в периодике: статьи, заметки, иногда очень маленькие, но содержащие чрезвычайно интересные сведения и подробности о том или ином святом, храме, иконе, храмовом празднике или истории какой-нибудь местности. Все эти статьи и заметки, а также отдельные издания группируются в несколько географически привязанных "комплексов": о Воронежской епархии - родине владыки, месте его первого священнического служения, а в 1881-1886 годах и ректорства в Воронежском духовном училище; о Тамбовской епархии, где в 1872-1880 годах он служил был ректором семинарии; о епархиях Нижегородской, затем Тверской, которыми управлял владыка Димитрий: Нижегородской - в 1887 году в сане викарного епископа Балахинского, а Тверской - с 1896 по 1905 годы в сане епископа Тверского и Кашинского.
Такой труд владыки Димитрия, как, к примеру, "Указатель храмовых празднеств в Воронежской епархии", вышедший четырьмя выпусками в Воронеже в 1884-1886 годах, современников поражал объемом накопленного материала. Еще бы! Ведь "Указатель" содержал сведения о 994 монастырских, приходских, кладбищенских и домовых храмах. Сообщалось не только о времени их постройки, но и о средствах, употребленных на постройку, именах строителей, истории причтов. Сведения эти собирались по архивам и документам, присылались сельскими священниками в "Воронежские епархиальные ведомости", редактором которых был отец Димитрий, тогда еще архимандрит. Своей горячей увлеченностью отец Димитрий "заразил" многих. А мы, потомки, не всегда благодарные, порушившие в бурном XX веке храмы, сжегшие и растерявшие архивы, имеем сегодня единственный источник сведений (и каких!) по церковной истории Воронежского края. И все это благодаря кипучей энергии владыки Димитрия, его увлеченности и умению "подвигать" других - людей, подчас не слишком образованных (ну какое может быть образование у сельского священника в отдаленном приходе) и далеких от истории и археологии.
Это собирание и изучение исторических и этнографических сведений, в которые вовлекал владыка Димитрий людей самых разных, имело и еще одну важную цель, ведь собирались сведения о русской святости. Церковно-историческая работа "на местах", в которую были вовлечены сельские батюшки, заседания епархиальных археологических комиссий, которые учреждались, как только владыка Димитрий "по службе" оказывался в той или иной епархии, учреждение по инициативе владыки Димитрия губернских музеев, к работе которых привлекались люди разных сословий, - все это воспитывало и укрепляло православное самосознание. Собирание и сохранение сведений о Святой Руси, их публичное обсуждение превращалось в своего рода миссию среди православных. Это было напоминание о традициях Святой Руси, о жизни ради Христа и по Христу, в которых остро нуждалось тогда русское общество, уже серьезно тронутое заразой безбожия и неверия.
Конечно, историко-церковные штудии, подобные тем, что были предприняты и осуществлены владыкой Димитрием, требовали особого склада характера - исключительно деятельного, работоспособного, жадного до знаний. Да владыка Димитрий и был таким. Вот как описывает один из близко знавших владыку современников его "рабочую кухню": "Он получал и просматривал массу журналов, несколько газет, обязательно знакомился с новыми крупными работами учеными, просматривал, например, вновь выходящие академические диссертации и даже - это факт, вероятно, беспримерный - на лето забирал обыкновенно кипу рукописных кандидатских сочинений из академии по темам, в каком-либо отношении его интересующим". Владыка сам вел массу деловой переписки, кропотливо разбирал и рылся в консисторских, семинарских и других архивах. Между прочим, как сообщает один из современников, "многие из находимых им старых дел в рукописях он давал семинаристам, приучая их к чтению писанных вязью документов".
Не будем забывать при этом, что столь скрупулезно составление труды, как "Месяцеслов" или "Указатель храмовых праздников", сделаны не кабинетным ученым, все свое время отдающим историческим исследованиям, а человеком, по своему священническому сану и служебному долгу (сначала педагога и администратора на поприще духовного образования, затем - церковного иерарха) обремененным множеством иных, и притом важнейших, обязанностей.
Вот краткий "формулярный список" владыки.
Архиепископ Димитрий (в миру Дмитрий Иванович Самбикин) родился 3 октября 1839 года в семье священника села Караяшина (Караяшника) Острогожского уезда Воронежской губернии. Учился в Бирюченском духовном училище и в Воронежской духовной семинарии, которую закончил в 1861 году. В 1865 году закончил Санкт-Петербургскую духовную академию. С 1866 года - преподаватель ряда церковных дисциплин в Воронежской семинарии. 1 октября 1866 года рукоположен во священника в Богородице-Рождественской церкви города Воронежа. 5 мая 1872 году отец Димитрий Самбикин был назначен ректором Тамбовской духовной семинарии, а 10 июня возведен в сан протоиерея. Отец Димитрий был женат, но в 1870 году овдовел[1].
11 февраля 1877 года отец Димитрий был пострижен в монашество митрополитом Московским Иоанникием (Рудневым) с оставлением имени и через два дня возведен в сан архимандрита. С 1881 по 1887 год - ректор Воронежской семинарии.
4 января 1887 года в Успенском соборе Московского Кремля митрополит Иоанникий рукоположил отца Димитрия во епископа Балахнинского, викария Нижегородской епархии. 28 октября владыка был переведен в Подольскую епархию, викарием Балтским, а 13 октября 1890 года стал епархиальным епископом Подольским и Браславским (центр - г. Каменец-Подольский).
С мая 1896 по март 1905 года владыка Димитрий возглавлял Тверскую кафедру. 6 мая 1898 года - возведен в сан архиепископа. С марта 1905 и по день смерти владыка Димитрий - архиепископ Казанский и Свияжский.
В год пострижения отца Димитрия в монашество святитель Феофан, затворник Вышинский, отвечал одной из своих тамбовских знакомых, предположивших большое будущее для отца Димитрия: "И я так же думаю. Хорошо он сделал, что пошел в монахи... Будет архиерей - и умный, и добрый, и, главное, православный".
Глубокую православность свою владыка Димитрий засвидетельствовал всей жизнью. И тем, что в агиологических трудах своих стремился не упустить ни малейшего, сохранить, зафиксировать как можно больше примеров жизни ради Христа и во Христе. И тем, как относился владыка Димитрий к богослужению. По воспоминаниям современников, богослужение он очень любил. Служил всегда чинно, торжественно и просто. За совершением литургии, по его собственному признанию, никогда не чувствовал утомления и усталости. Более того, всякую немощь свою изгонял молитвой и трудом и как к лечебному средству прибегал к совершению богослужения. Ставшие свидетелями его особого духовного настроя на всю жизнь сохраняли в душе своей впечатления об этом. "Раз как-то, при совершении отцом ректором литургии, я стоял в алтаре воронежского семинрского храма. Началось пение Херувимской песни... Отец ректор вполголоса, но слышно мне, начал читать молитву: "Никто же достоин от связавшихся плотскими похотьми или приближитися, или служити Тебе, Царю славы..." Молитвенным своим настроением отец архимандрит положительно заразил меня: лицо его, устремленный взор ясно говорили, что горе он имел сердце свое... Я не мог оторвать глаз от молившегося и воздевавшего руки отца ректора. И вот уже более 20 лет прошло с тех пор, а как будто сейчас это было, и отец архимандрит, как живой, стоит предо мной, всякое житейское отложивши попечение".
Он не представлял жизни без храма. Молитвой в церкви владыка с юных лет отмечал всякое не только значительное, но любое мало-мальски выдающееся событие, случай ли из жизни общественной, личной или семейной. Не представлял, как другие могут обходиться, могут жить без храма. И потому жертвовал большие суммы из личных средств на строительство храмов там, где их не было. Так, он устроил домовую церковь в воспитавшем его Бирюченском училище. О деятельности святителя по восстановлению древних, пришедших в упадок или вовсе разрушенных церквей и монастырей (как, например, нижегородского Печерского в честь Вознесения Господня или Бакотского на Подольщине) говорить не приходится: это было продолжением его историко-церковной научной работы.
Христианин, святитель, педагог, историк... Многоплановая деятельность и разносторонняя личность владыки Димитрия (Самбикина) в наше время все чаще привлекает внимание исследователей. И отрадно, что в Тверской епархии 30 марта этого года, в 100-летнюю годовщину кончины святители, так много сделавшего для прославления подвижников Христовых Тверской земли (владыка собрал сведения о тверских святых, подготовил и издал Тверской патерик, составил службу всем тверским святым, освятил придел в честь Собора тверских святых в кафедральном храме города), пройдет всероссийская конференция, посвященная высокопреосвященному Димитрию.
Вот только главный труд жизни его - "Месяцеслов" - до сих пор еще не переиздан.
Последним местом святительского служения владыки Димитрия была Казанская епархия.
В годовщину смерти архипастыря, "чтобы воскресить в сознании читателей обоятельный нравственный облик почившего святителя и помянуть его добрым словом", "Известия по Казанской епархии" опубликовали воспоминания о владыке близко знавших его некогда. Воспоминания эти рисуют ярко и личность владыки Димитрия, и характер его трудов, и время, в которое проходила его деятельность. Предлагаем отрывок из них.
Надежда Кузнецова
В Бирючевском духовном училище, в котором когда-то обучался сам о. ректор, он явился сначала строгим ревизором. Но затем из-под личины строгости начали вскоре проглядывать природные его добродушие и простота. Скоро ученики встречали о. ректора с удовольствием. Он шутил с ними, расспрашивал, заставлял нас петь. Узнавши, что я рисую, задавал мне различные темы для рисования, поощрял и советовал не бросать этого искусства, а заниматься и усовершенствоваться в нем. В следующем году он приехал для освящения церкви духовного училища, устроенной в здании училища по его инициативе. Церковь эту отец ректор снабдил всем необходимым: иконостасом, утварью, богослужебными книгами - на свои средства. Своею общительностью и приветливостью он произвел прекрасное впечатление на обитателей нашего уездного городка и приобрел вскоре необыкновенную популярность. Он был желанным гостем везде, начиная с местных крезов и кончая убогою хижиною мещанки Толкачихи, своей квартирной хозяйки во время обучения его в Бирючевском духовном училище. Ей и другой такой же хозяйке, к великомой их радости, он дал по 25 рублей. В Бирючевске проживал один дьякон, школьный его товарищ по училищу и по первым классам семинарии. Дьякон этот отличался своей бесцеремонностью и пьянством. Отец ректор неизменно делал ему визит в каждый свой приезд в Бирючевск, и тот всегда неотвязно был при особе ректора и всюду его сопровождал, а затем, являясь в Воронеж, живал по несколько дней у него в квартире, причем ректору приходилось не мало терпеть от своего бесцеремонного гостя и часто заступаться перед епархиальным начальством, чтобы освободить его от должного возмездия за разные его злохудожества. Когда мне пришлось держать экзамены в семинарию, то присутствие на них ректора всегда поощряло, ободряло меня, тринадцатилетнего мальчугана. Ректор очень покровительствовал ученикам из светских. Я помню, что, когда я с отцом своим явился к нему, он нас обласкал и убеждал отца ни в каком случае не брать меня из семинарии для помещения в какую-либо другую школу.
Неприглядное наследство получил новый ректор. В семинарии царила страшная распущенность и главным образом пьянство. Пьянство было настолько развито в семинарии, что не особенно даже каралось. Тройка по поведению, карцер, временное изгнание из семинарского корпуса на квартиру - вот как наказывали провинившихся по части пьянства семинаристов. Большое распространение пьянства имело между воспитанниками старших классов. Я помню одного такого предобродушного, который частенько попадался в пьянстве. Напившись, он шел к инспектору и говорил: "А.М.! Я пьян! Ведите меня в карцер". Все это не мешало ему окончить курс, правда, с четверкой по поведению. Новый ректор умелою и опытною рукою принялся за исправление родной семинарии. Прежде всего он освежил воспитательный и преподавательский состав. Из корпорации Тамбовской семинарии он выбрал себе весьма деятельного и энергичного инспектора[2]. Затем место старых, уходивших преподавателей занимали постепенно новые, более лучшие ученики архимандрита Димитрия по Тамбовской же семинарии[3]. Новый ректор вместе с инспектором начал приводить в порядок семинарию - постепенно, осторожно, не раздражая излишними придирками к воспитанникам. Ко времени моего поступления в семинарию в 1882 году красные косоворотки, ботфоры и круглые шляпы были в большом ходу между семинаристами. Начальство делало замечания, выговоры, но в общем относилось терпимо к этому невинному проявлению своего рода либерализма и щегольства. Не преследовалось особенно и курение табака и другие мелкие проступки. Хождение в театры дозволялось с разрешения начальства, а посещение разного рода концертов даже поощрялось, при чем для семинаристов посылались служителя из семинарии, чтобы не платить за хранения платья.
В самой семинарии поощрялись музыка, пение. Были заведены уроки рисования и иконописи, организовались - кроме прекрасного церковного хора - любительский хор и оркестр. Устраивались очень оживленные и интересные акты. Я помню литературные утра. Одно из них - в какую-то годовщину памяти Жуковского, осенью в 1882 года, - особенно памятно мне и до сих пор. Устраивались и литературно-музыкально-вокальные вечера, очень разнообразные и интересные по программе. Словом, семинарское житье под началом покойного архипастыря было легкое, хотя о прежней распущенности и помину не было: она постепенно заменялась дисциплиной и порядком. В личных отношениях отец ректор был прост и доступен. По его требованию мы, семинаристы, никогда не называли его "высокопреподобием", а просто "отец ректор" и, походя под благословение, не целовали руки. Двери квартиры ректора всегда были открыты для всех. Родителей и родственников наших, являвшихся к нему по каким-либо делам, касающимся нас, он принимал всегда неизменно вежливо и любезно. Мы часто видели отца ректора: появлялся он совершенно неожиданно то там, то здесь. Это, впрочем, было не желание накрыть, захватить врасплох, а происходило от привычки весьма быстро ходить. Избыток здоровья, бодрости, энергии сквозили в каждом его жесте и движении. Ректор иногда любил пошутить, посмеяться, но часто гнев его раскатывался подобно грозе, впрочем, весьма кратковременной. Это все хорошо знали, а потому переносили такую грозу без особого трепета и страха. Накуралесивший воспитанник со смущением являлся к ректору. Гроза, иногда весьма сильная, разражалась, но, по мере усиленных извинений и просьб о прощении или даже просто покорного молчания, мало-помалу проходила, и угроза увольнением из семинарии оканчивалась заключительными словами ректора: "Ну, ступайте! Мы подумаем". Там, где воспитанника постигла какая-либо беда, ректор проявлял большое участие и иногда не прочь был оказать и денежную помощь. Я уже раньше упомянул, что ректор был отзывчив на все доброе и поощрял занятия всякими искусствами. Был такой случай. В семинарию заехал владыка Макарий (Троицкий), викарный епископ, переведенный правящим в Оренбург. Он очень близко стоял к семинарии. В своей прощальной речи преосвященный Макарий выразил желание иметь что-нибудь на память о семинарии. И вот ему поднесли недавно перед тем написанную мною икону нашего семинарского патрона - святого Иоанна Богослова. Дня через два призывает меня отец ректор и дает 15 рублей вознаграждения за мой труд. Когда я начал благодарить его за такое щедрое вознаграждение, он добавил, что всякий труд должен вознаграждаться и что дает он мне эти деньги для поощрения меня, чтобы я усовершенствовался в своем искусстве. Можно представить себе мою радость, радость 17-летнего бедного семинариста, оказавшегося вдруг владетелем такого капитала, да еще по окончании годовых экзаменов!..
Не могу не упомянуть здесь о тех благолепных церковных службах, которые совершал покойный владыка в нашем семинарском храме. Службы эти были довольно продолжительны, но умиленное служение самого отца ректора, прекрасное пение семинарского хора и замечательное чтение - четкое, неспешное - помогали нам выстаивать эти службы с удовольствием. Проповедь говорил часто сам ректор, так как цензура семинарских поучений была настолько строгая, что редкие воспитанники допускались к проповедованию. Отец ректор любил устраивать церковные поминанья. Инспекция вдруг объявляет, к нашей радости, конечно, что четвертого урока не будет и чтобы все собирались в церковь. Идем в церковь. Выходит на солею о. ректор и объясняет нам причину нынешнего поминанья, при чем вкратце рассказывает нам жизнь, деятельность и заслуги поминаемого лица. Поминанья совершались по деятелям не только церковным, но и светским: по Тургеневу, Достоевскому, Костомарову и другим. Несомненно, что такие поминанья имели большое значение для нас, семинаристов, вызывая интерес к поминаемым лицам.
В Воронежской семинарии покойный владыка пробыл ректором свыше шести лет, а в 1886 году[4] назначен был викарием Нижегородской епархии. <...>
Через шесть лет мне пришлось встретиться с владыкой уже в Каменце... Те же свойства своего характера, о которых я раньше говорил, когда вспоминал о нем как о ректоре, пришлось наблюдать у него и в сане епископа: простота, доступность, экспансивность, энергия и живость речи, движения и походки, склонность к шутке, к оживленному разговору, который он был большой мастер вести. Благодаря своей подвижности и замечательной памяти, он, как выразилось о нем одно из близких к нему лиц, "буквально глашал своих овец по имени". Он знал лично, вследствие своих частых поездок, не только священников, но и псаломщиков, что всегда помогало ему легко ориентироваться в самых разнообразных делах по епархиальному управлению. Поэтому решения его отличались жизненностью и практичностью. Конечно, и здесь были ошибки и недочеты, но важно то, что владыка старался всегда почти решать дела, сообразуясь с веяниями живой действительности, а не по бумагам, не по букве закона. Такие тяжелые наказания, как монастырская эпитимия, отрешение от прихода, низведение в псаломщики, - применялось владыкою редко. Бывало, вызовет он к себе виновного, накричит, нагрозит, но стоит лишь тому искренно покаяться, как владыка постепенно смягчался.
Покойный владыка был человек очень общительный и живой. Он любил общество, любил быть окруженным людьми. Люди, кто бы они ни были, были всегда для него интересны. Отсюда и замечательное умение его вести разговор с людьми самых разнообразных положений и профессий. Отсюда же и чисто русское хлебосольство и гостеприимство владыки. Однажды прихожу к нему по какому-то делу. Выслушавши меня, он говорит: "А вы знаете, у меня земляк. Пойдите, повидайтесь с ним". Оказалось, что гость был мелкий промышленник, содержатель постоялого двора, служившего местом остановки владыки при его поездках к родным. Каким-то случаем занесло его в Каменец, и он зашел к владыке, который и переселил его к себе, где тот и прожил с неделю. Один из моих товарищей заехал к владыке по окончании университета в Тверь на несколько часов, от поезда до поезда, но владыка задержал его на много дней и за это время окружил его чисто родственною ласкою и гостеприимством. <...>
Кто из нас, еще недавних свидетелей его жизни и деятельности в Подолии, не помнит его часто совершаемых торжественных богослужений как в самом Каменце, так и в разных местах епархии, преимущественно же в тех, которые замечательны в каком-либо историческом отношении? Владыка умел возбудить интерес к памятникам родной старины. Возрождение одного из замечательнейших таких памятников - Бакоты, былой столицы Подолии, обязано ему. Он первый взлез с большой опасностью на самую вершину горы, убедил прихожан расчистить дорогу к древнему пещерному храму и построить на его месте церковь. Благодаря его же энергии в Каменце открыт музей. Да, преосвященный Димитрий был из выдающихся иерархов Русской Православной Церкви - и как человек науки, и как администратор, и как вообще человек по своим личным качествам.
Ф. Ф-о
Подготовила к публикации Татьяна Пономарева
[1] Сын отца Димитрия и матушки Варвары Иван, впоследствии архимандрит Афанасий, в 1908-1914 гг. был настоятелем московского Сретенского монастыря. По его благословению в 1911 г. была издана книга "Московский Сретенский монастырь", автором которой был ризничий иеромонах Иосиф.
[2] Спасский А.М., бывший после архимандрита Димитрия ректором Воронежской семинарии, ныне кафедральный воронежский протоиерей и член Государственной думы. (Примеч. мемуариста.)
[3] Назовем некоторых: В.Хр. Преображенский - ныне епископ Можайский (владыка Василий), В.В. Знаменский - бывший ректор Симферопольской семинарии, С.З. Ястребцов - ныне инспектор Московской семинарии, Д.Г. Тюменев - преподаватель Воронежского кадетского корпуса, даровитый воспитанник Киевской духовной академии. (Примеч. мемуариста.)
[4] Ошибка мемуариста: святитель Димитрий был переведен в Нижегородскую епархию 4 января 1887 г.
http://www.pravoslavie.ru/put/080329214600
 |
| Архиепископ Димитрий (Самбикин) |
В 1856 году был опубликован труд протоиерея Димитрия Вершинина "Месяцеслов Православно-Кафолической Восточной Церкви". В 1855-1859 годах - 12 томов "Житий святых Российской Церкви. Также иверских и славянских и местно чтимых подвижников благочестия" А.Н. Муравьева. Архиепископ Филарет (Гумилевский) составил 9 книг под названием "Русские святые, чтимые всей Церковью или местно: Опыт описания жизни их", затем 12 томов "Житий святых, чтимых Православной Церковью, с сведениями о праздниках Господских и Богородичных и о явленных чудотворных иконах". Археографическая комиссия предпринимает издание Великих Миней Четиих святого митрополита Макария. С 1884 года в Москве начинают издаваться составленные Д.И. Протопоповым 12-томные "Жития святых, чтимых Православною Российскою Церковию, а также чтимых Греческою Церковию, южнославянских, грузинских и местно чтимых в России". В начале XX века выходят материалы о непрославленных святых - "Жизнеописания отечественных подвижников благочестия XVIII и XIX веков".
В этом весьма обширном ряду агиографических изданий особое место занимает труд святителя Димитрия (Самбикина) - "Месяцеслов святых, всею Русскою Церковию или местно чтимых, и указатель празднеств в честь икон Божией Матери и святых угодников Божиих в нашем отечестве", 14 томов которого (12 по месяцам и 2 дополнительных) были напечатаны в 1878-1907 годах. "Месяцеслов" святителя Димитрия (Самбикина) - творение уникальнейшее по полноте и многоплановости сведений о русских святых, в том числе и о местночтимых, о святых мощах, иконографии, крестных ходах, службах, а также о многих святых Вселенской Церкви с точки зрения их почитания на Руси. Особое внимание святитель Димитрий уделил неканонизированным подвижникам благочестия, благодаря чему составленный им "Месяцеслов" и в наше время сохраняет научное и практическое значение, особенно при подготовке новых канонизаций. Кроме того, в "Месяцеслов" были включены и обрядово-этнографические сведения, фольклор, и даже фенологические заметки, так что этот труд является ценнейшим, а подчас и единственным источником для историков-краеведов.
"Месяцеслов" стал итогом многолетних кропотливых изысканий владыки Димитрия. Выходу его томов предшествовали многочисленные публикации в периодике: статьи, заметки, иногда очень маленькие, но содержащие чрезвычайно интересные сведения и подробности о том или ином святом, храме, иконе, храмовом празднике или истории какой-нибудь местности. Все эти статьи и заметки, а также отдельные издания группируются в несколько географически привязанных "комплексов": о Воронежской епархии - родине владыки, месте его первого священнического служения, а в 1881-1886 годах и ректорства в Воронежском духовном училище; о Тамбовской епархии, где в 1872-1880 годах он служил был ректором семинарии; о епархиях Нижегородской, затем Тверской, которыми управлял владыка Димитрий: Нижегородской - в 1887 году в сане викарного епископа Балахинского, а Тверской - с 1896 по 1905 годы в сане епископа Тверского и Кашинского.
Такой труд владыки Димитрия, как, к примеру, "Указатель храмовых празднеств в Воронежской епархии", вышедший четырьмя выпусками в Воронеже в 1884-1886 годах, современников поражал объемом накопленного материала. Еще бы! Ведь "Указатель" содержал сведения о 994 монастырских, приходских, кладбищенских и домовых храмах. Сообщалось не только о времени их постройки, но и о средствах, употребленных на постройку, именах строителей, истории причтов. Сведения эти собирались по архивам и документам, присылались сельскими священниками в "Воронежские епархиальные ведомости", редактором которых был отец Димитрий, тогда еще архимандрит. Своей горячей увлеченностью отец Димитрий "заразил" многих. А мы, потомки, не всегда благодарные, порушившие в бурном XX веке храмы, сжегшие и растерявшие архивы, имеем сегодня единственный источник сведений (и каких!) по церковной истории Воронежского края. И все это благодаря кипучей энергии владыки Димитрия, его увлеченности и умению "подвигать" других - людей, подчас не слишком образованных (ну какое может быть образование у сельского священника в отдаленном приходе) и далеких от истории и археологии.
Это собирание и изучение исторических и этнографических сведений, в которые вовлекал владыка Димитрий людей самых разных, имело и еще одну важную цель, ведь собирались сведения о русской святости. Церковно-историческая работа "на местах", в которую были вовлечены сельские батюшки, заседания епархиальных археологических комиссий, которые учреждались, как только владыка Димитрий "по службе" оказывался в той или иной епархии, учреждение по инициативе владыки Димитрия губернских музеев, к работе которых привлекались люди разных сословий, - все это воспитывало и укрепляло православное самосознание. Собирание и сохранение сведений о Святой Руси, их публичное обсуждение превращалось в своего рода миссию среди православных. Это было напоминание о традициях Святой Руси, о жизни ради Христа и по Христу, в которых остро нуждалось тогда русское общество, уже серьезно тронутое заразой безбожия и неверия.
Конечно, историко-церковные штудии, подобные тем, что были предприняты и осуществлены владыкой Димитрием, требовали особого склада характера - исключительно деятельного, работоспособного, жадного до знаний. Да владыка Димитрий и был таким. Вот как описывает один из близко знавших владыку современников его "рабочую кухню": "Он получал и просматривал массу журналов, несколько газет, обязательно знакомился с новыми крупными работами учеными, просматривал, например, вновь выходящие академические диссертации и даже - это факт, вероятно, беспримерный - на лето забирал обыкновенно кипу рукописных кандидатских сочинений из академии по темам, в каком-либо отношении его интересующим". Владыка сам вел массу деловой переписки, кропотливо разбирал и рылся в консисторских, семинарских и других архивах. Между прочим, как сообщает один из современников, "многие из находимых им старых дел в рукописях он давал семинаристам, приучая их к чтению писанных вязью документов".
Не будем забывать при этом, что столь скрупулезно составление труды, как "Месяцеслов" или "Указатель храмовых праздников", сделаны не кабинетным ученым, все свое время отдающим историческим исследованиям, а человеком, по своему священническому сану и служебному долгу (сначала педагога и администратора на поприще духовного образования, затем - церковного иерарха) обремененным множеством иных, и притом важнейших, обязанностей.
Вот краткий "формулярный список" владыки.
Архиепископ Димитрий (в миру Дмитрий Иванович Самбикин) родился 3 октября 1839 года в семье священника села Караяшина (Караяшника) Острогожского уезда Воронежской губернии. Учился в Бирюченском духовном училище и в Воронежской духовной семинарии, которую закончил в 1861 году. В 1865 году закончил Санкт-Петербургскую духовную академию. С 1866 года - преподаватель ряда церковных дисциплин в Воронежской семинарии. 1 октября 1866 года рукоположен во священника в Богородице-Рождественской церкви города Воронежа. 5 мая 1872 году отец Димитрий Самбикин был назначен ректором Тамбовской духовной семинарии, а 10 июня возведен в сан протоиерея. Отец Димитрий был женат, но в 1870 году овдовел[1].
11 февраля 1877 года отец Димитрий был пострижен в монашество митрополитом Московским Иоанникием (Рудневым) с оставлением имени и через два дня возведен в сан архимандрита. С 1881 по 1887 год - ректор Воронежской семинарии.
4 января 1887 года в Успенском соборе Московского Кремля митрополит Иоанникий рукоположил отца Димитрия во епископа Балахнинского, викария Нижегородской епархии. 28 октября владыка был переведен в Подольскую епархию, викарием Балтским, а 13 октября 1890 года стал епархиальным епископом Подольским и Браславским (центр - г. Каменец-Подольский).
С мая 1896 по март 1905 года владыка Димитрий возглавлял Тверскую кафедру. 6 мая 1898 года - возведен в сан архиепископа. С марта 1905 и по день смерти владыка Димитрий - архиепископ Казанский и Свияжский.
В год пострижения отца Димитрия в монашество святитель Феофан, затворник Вышинский, отвечал одной из своих тамбовских знакомых, предположивших большое будущее для отца Димитрия: "И я так же думаю. Хорошо он сделал, что пошел в монахи... Будет архиерей - и умный, и добрый, и, главное, православный".
Глубокую православность свою владыка Димитрий засвидетельствовал всей жизнью. И тем, что в агиологических трудах своих стремился не упустить ни малейшего, сохранить, зафиксировать как можно больше примеров жизни ради Христа и во Христе. И тем, как относился владыка Димитрий к богослужению. По воспоминаниям современников, богослужение он очень любил. Служил всегда чинно, торжественно и просто. За совершением литургии, по его собственному признанию, никогда не чувствовал утомления и усталости. Более того, всякую немощь свою изгонял молитвой и трудом и как к лечебному средству прибегал к совершению богослужения. Ставшие свидетелями его особого духовного настроя на всю жизнь сохраняли в душе своей впечатления об этом. "Раз как-то, при совершении отцом ректором литургии, я стоял в алтаре воронежского семинрского храма. Началось пение Херувимской песни... Отец ректор вполголоса, но слышно мне, начал читать молитву: "Никто же достоин от связавшихся плотскими похотьми или приближитися, или служити Тебе, Царю славы..." Молитвенным своим настроением отец архимандрит положительно заразил меня: лицо его, устремленный взор ясно говорили, что горе он имел сердце свое... Я не мог оторвать глаз от молившегося и воздевавшего руки отца ректора. И вот уже более 20 лет прошло с тех пор, а как будто сейчас это было, и отец архимандрит, как живой, стоит предо мной, всякое житейское отложивши попечение".
Он не представлял жизни без храма. Молитвой в церкви владыка с юных лет отмечал всякое не только значительное, но любое мало-мальски выдающееся событие, случай ли из жизни общественной, личной или семейной. Не представлял, как другие могут обходиться, могут жить без храма. И потому жертвовал большие суммы из личных средств на строительство храмов там, где их не было. Так, он устроил домовую церковь в воспитавшем его Бирюченском училище. О деятельности святителя по восстановлению древних, пришедших в упадок или вовсе разрушенных церквей и монастырей (как, например, нижегородского Печерского в честь Вознесения Господня или Бакотского на Подольщине) говорить не приходится: это было продолжением его историко-церковной научной работы.
Христианин, святитель, педагог, историк... Многоплановая деятельность и разносторонняя личность владыки Димитрия (Самбикина) в наше время все чаще привлекает внимание исследователей. И отрадно, что в Тверской епархии 30 марта этого года, в 100-летнюю годовщину кончины святители, так много сделавшего для прославления подвижников Христовых Тверской земли (владыка собрал сведения о тверских святых, подготовил и издал Тверской патерик, составил службу всем тверским святым, освятил придел в честь Собора тверских святых в кафедральном храме города), пройдет всероссийская конференция, посвященная высокопреосвященному Димитрию.
Вот только главный труд жизни его - "Месяцеслов" - до сих пор еще не переиздан.
Последним местом святительского служения владыки Димитрия была Казанская епархия.
В годовщину смерти архипастыря, "чтобы воскресить в сознании читателей обоятельный нравственный облик почившего святителя и помянуть его добрым словом", "Известия по Казанской епархии" опубликовали воспоминания о владыке близко знавших его некогда. Воспоминания эти рисуют ярко и личность владыки Димитрия, и характер его трудов, и время, в которое проходила его деятельность. Предлагаем отрывок из них.
Надежда Кузнецова
Из воспоминаний об архиепископе Казанском Димитрии (Самбикине)
В первый раз мне пришлось увидеть высокопреосвященного Димитрия в 1881 году, когда я учился еще в Бирючевском духовном училище, куда он явился в качестве семинарского ревизора. Незадолго перед тем он был переведен из Тамбовской духовной семинарии в Воронежскую на тот же пост ректора семинарии. Перевод этот состоялся в виду особых исключительных обстоятельств, незадолго перед тем происшедших в Воронежской семинарии, а именно - взрыва воспитанниками ректорской квартиры посредством подложенного в печку динамита. Семинарию хотели закрыть и не сделали этого благодаря лишь заступничеству протопресвитера В.Б. Бажанова. Вместо закрытия семинарии ограничились исключением некоторых неблагонадежных воспитанников, переменами в воспитательном и учебном составе семинарской корпорации и переводом на должность ректора архимандрита Димитрия, уже заявившего себя с хорошей стороны в должности ректора Тамбовской семинарии.В Бирючевском духовном училище, в котором когда-то обучался сам о. ректор, он явился сначала строгим ревизором. Но затем из-под личины строгости начали вскоре проглядывать природные его добродушие и простота. Скоро ученики встречали о. ректора с удовольствием. Он шутил с ними, расспрашивал, заставлял нас петь. Узнавши, что я рисую, задавал мне различные темы для рисования, поощрял и советовал не бросать этого искусства, а заниматься и усовершенствоваться в нем. В следующем году он приехал для освящения церкви духовного училища, устроенной в здании училища по его инициативе. Церковь эту отец ректор снабдил всем необходимым: иконостасом, утварью, богослужебными книгами - на свои средства. Своею общительностью и приветливостью он произвел прекрасное впечатление на обитателей нашего уездного городка и приобрел вскоре необыкновенную популярность. Он был желанным гостем везде, начиная с местных крезов и кончая убогою хижиною мещанки Толкачихи, своей квартирной хозяйки во время обучения его в Бирючевском духовном училище. Ей и другой такой же хозяйке, к великомой их радости, он дал по 25 рублей. В Бирючевске проживал один дьякон, школьный его товарищ по училищу и по первым классам семинарии. Дьякон этот отличался своей бесцеремонностью и пьянством. Отец ректор неизменно делал ему визит в каждый свой приезд в Бирючевск, и тот всегда неотвязно был при особе ректора и всюду его сопровождал, а затем, являясь в Воронеж, живал по несколько дней у него в квартире, причем ректору приходилось не мало терпеть от своего бесцеремонного гостя и часто заступаться перед епархиальным начальством, чтобы освободить его от должного возмездия за разные его злохудожества. Когда мне пришлось держать экзамены в семинарию, то присутствие на них ректора всегда поощряло, ободряло меня, тринадцатилетнего мальчугана. Ректор очень покровительствовал ученикам из светских. Я помню, что, когда я с отцом своим явился к нему, он нас обласкал и убеждал отца ни в каком случае не брать меня из семинарии для помещения в какую-либо другую школу.
Неприглядное наследство получил новый ректор. В семинарии царила страшная распущенность и главным образом пьянство. Пьянство было настолько развито в семинарии, что не особенно даже каралось. Тройка по поведению, карцер, временное изгнание из семинарского корпуса на квартиру - вот как наказывали провинившихся по части пьянства семинаристов. Большое распространение пьянства имело между воспитанниками старших классов. Я помню одного такого предобродушного, который частенько попадался в пьянстве. Напившись, он шел к инспектору и говорил: "А.М.! Я пьян! Ведите меня в карцер". Все это не мешало ему окончить курс, правда, с четверкой по поведению. Новый ректор умелою и опытною рукою принялся за исправление родной семинарии. Прежде всего он освежил воспитательный и преподавательский состав. Из корпорации Тамбовской семинарии он выбрал себе весьма деятельного и энергичного инспектора[2]. Затем место старых, уходивших преподавателей занимали постепенно новые, более лучшие ученики архимандрита Димитрия по Тамбовской же семинарии[3]. Новый ректор вместе с инспектором начал приводить в порядок семинарию - постепенно, осторожно, не раздражая излишними придирками к воспитанникам. Ко времени моего поступления в семинарию в 1882 году красные косоворотки, ботфоры и круглые шляпы были в большом ходу между семинаристами. Начальство делало замечания, выговоры, но в общем относилось терпимо к этому невинному проявлению своего рода либерализма и щегольства. Не преследовалось особенно и курение табака и другие мелкие проступки. Хождение в театры дозволялось с разрешения начальства, а посещение разного рода концертов даже поощрялось, при чем для семинаристов посылались служителя из семинарии, чтобы не платить за хранения платья.
В самой семинарии поощрялись музыка, пение. Были заведены уроки рисования и иконописи, организовались - кроме прекрасного церковного хора - любительский хор и оркестр. Устраивались очень оживленные и интересные акты. Я помню литературные утра. Одно из них - в какую-то годовщину памяти Жуковского, осенью в 1882 года, - особенно памятно мне и до сих пор. Устраивались и литературно-музыкально-вокальные вечера, очень разнообразные и интересные по программе. Словом, семинарское житье под началом покойного архипастыря было легкое, хотя о прежней распущенности и помину не было: она постепенно заменялась дисциплиной и порядком. В личных отношениях отец ректор был прост и доступен. По его требованию мы, семинаристы, никогда не называли его "высокопреподобием", а просто "отец ректор" и, походя под благословение, не целовали руки. Двери квартиры ректора всегда были открыты для всех. Родителей и родственников наших, являвшихся к нему по каким-либо делам, касающимся нас, он принимал всегда неизменно вежливо и любезно. Мы часто видели отца ректора: появлялся он совершенно неожиданно то там, то здесь. Это, впрочем, было не желание накрыть, захватить врасплох, а происходило от привычки весьма быстро ходить. Избыток здоровья, бодрости, энергии сквозили в каждом его жесте и движении. Ректор иногда любил пошутить, посмеяться, но часто гнев его раскатывался подобно грозе, впрочем, весьма кратковременной. Это все хорошо знали, а потому переносили такую грозу без особого трепета и страха. Накуралесивший воспитанник со смущением являлся к ректору. Гроза, иногда весьма сильная, разражалась, но, по мере усиленных извинений и просьб о прощении или даже просто покорного молчания, мало-помалу проходила, и угроза увольнением из семинарии оканчивалась заключительными словами ректора: "Ну, ступайте! Мы подумаем". Там, где воспитанника постигла какая-либо беда, ректор проявлял большое участие и иногда не прочь был оказать и денежную помощь. Я уже раньше упомянул, что ректор был отзывчив на все доброе и поощрял занятия всякими искусствами. Был такой случай. В семинарию заехал владыка Макарий (Троицкий), викарный епископ, переведенный правящим в Оренбург. Он очень близко стоял к семинарии. В своей прощальной речи преосвященный Макарий выразил желание иметь что-нибудь на память о семинарии. И вот ему поднесли недавно перед тем написанную мною икону нашего семинарского патрона - святого Иоанна Богослова. Дня через два призывает меня отец ректор и дает 15 рублей вознаграждения за мой труд. Когда я начал благодарить его за такое щедрое вознаграждение, он добавил, что всякий труд должен вознаграждаться и что дает он мне эти деньги для поощрения меня, чтобы я усовершенствовался в своем искусстве. Можно представить себе мою радость, радость 17-летнего бедного семинариста, оказавшегося вдруг владетелем такого капитала, да еще по окончании годовых экзаменов!..
Не могу не упомянуть здесь о тех благолепных церковных службах, которые совершал покойный владыка в нашем семинарском храме. Службы эти были довольно продолжительны, но умиленное служение самого отца ректора, прекрасное пение семинарского хора и замечательное чтение - четкое, неспешное - помогали нам выстаивать эти службы с удовольствием. Проповедь говорил часто сам ректор, так как цензура семинарских поучений была настолько строгая, что редкие воспитанники допускались к проповедованию. Отец ректор любил устраивать церковные поминанья. Инспекция вдруг объявляет, к нашей радости, конечно, что четвертого урока не будет и чтобы все собирались в церковь. Идем в церковь. Выходит на солею о. ректор и объясняет нам причину нынешнего поминанья, при чем вкратце рассказывает нам жизнь, деятельность и заслуги поминаемого лица. Поминанья совершались по деятелям не только церковным, но и светским: по Тургеневу, Достоевскому, Костомарову и другим. Несомненно, что такие поминанья имели большое значение для нас, семинаристов, вызывая интерес к поминаемым лицам.
В Воронежской семинарии покойный владыка пробыл ректором свыше шести лет, а в 1886 году[4] назначен был викарием Нижегородской епархии. <...>
Через шесть лет мне пришлось встретиться с владыкой уже в Каменце... Те же свойства своего характера, о которых я раньше говорил, когда вспоминал о нем как о ректоре, пришлось наблюдать у него и в сане епископа: простота, доступность, экспансивность, энергия и живость речи, движения и походки, склонность к шутке, к оживленному разговору, который он был большой мастер вести. Благодаря своей подвижности и замечательной памяти, он, как выразилось о нем одно из близких к нему лиц, "буквально глашал своих овец по имени". Он знал лично, вследствие своих частых поездок, не только священников, но и псаломщиков, что всегда помогало ему легко ориентироваться в самых разнообразных делах по епархиальному управлению. Поэтому решения его отличались жизненностью и практичностью. Конечно, и здесь были ошибки и недочеты, но важно то, что владыка старался всегда почти решать дела, сообразуясь с веяниями живой действительности, а не по бумагам, не по букве закона. Такие тяжелые наказания, как монастырская эпитимия, отрешение от прихода, низведение в псаломщики, - применялось владыкою редко. Бывало, вызовет он к себе виновного, накричит, нагрозит, но стоит лишь тому искренно покаяться, как владыка постепенно смягчался.
Покойный владыка был человек очень общительный и живой. Он любил общество, любил быть окруженным людьми. Люди, кто бы они ни были, были всегда для него интересны. Отсюда и замечательное умение его вести разговор с людьми самых разнообразных положений и профессий. Отсюда же и чисто русское хлебосольство и гостеприимство владыки. Однажды прихожу к нему по какому-то делу. Выслушавши меня, он говорит: "А вы знаете, у меня земляк. Пойдите, повидайтесь с ним". Оказалось, что гость был мелкий промышленник, содержатель постоялого двора, служившего местом остановки владыки при его поездках к родным. Каким-то случаем занесло его в Каменец, и он зашел к владыке, который и переселил его к себе, где тот и прожил с неделю. Один из моих товарищей заехал к владыке по окончании университета в Тверь на несколько часов, от поезда до поезда, но владыка задержал его на много дней и за это время окружил его чисто родственною ласкою и гостеприимством. <...>
Кто из нас, еще недавних свидетелей его жизни и деятельности в Подолии, не помнит его часто совершаемых торжественных богослужений как в самом Каменце, так и в разных местах епархии, преимущественно же в тех, которые замечательны в каком-либо историческом отношении? Владыка умел возбудить интерес к памятникам родной старины. Возрождение одного из замечательнейших таких памятников - Бакоты, былой столицы Подолии, обязано ему. Он первый взлез с большой опасностью на самую вершину горы, убедил прихожан расчистить дорогу к древнему пещерному храму и построить на его месте церковь. Благодаря его же энергии в Каменце открыт музей. Да, преосвященный Димитрий был из выдающихся иерархов Русской Православной Церкви - и как человек науки, и как администратор, и как вообще человек по своим личным качествам.
Ф. Ф-о
Подготовила к публикации Татьяна Пономарева
[1] Сын отца Димитрия и матушки Варвары Иван, впоследствии архимандрит Афанасий, в 1908-1914 гг. был настоятелем московского Сретенского монастыря. По его благословению в 1911 г. была издана книга "Московский Сретенский монастырь", автором которой был ризничий иеромонах Иосиф.
[2] Спасский А.М., бывший после архимандрита Димитрия ректором Воронежской семинарии, ныне кафедральный воронежский протоиерей и член Государственной думы. (Примеч. мемуариста.)
[3] Назовем некоторых: В.Хр. Преображенский - ныне епископ Можайский (владыка Василий), В.В. Знаменский - бывший ректор Симферопольской семинарии, С.З. Ястребцов - ныне инспектор Московской семинарии, Д.Г. Тюменев - преподаватель Воронежского кадетского корпуса, даровитый воспитанник Киевской духовной академии. (Примеч. мемуариста.)
[4] Ошибка мемуариста: святитель Димитрий был переведен в Нижегородскую епархию 4 января 1887 г.
http://www.pravoslavie.ru/put/080329214600
