Преподобный Иустин (Попович). Философские пропасти. - М.: Изд. Совет Русской Православной Церкви. 2004, 279 с.
"Мысль человеческая, выпоротая загадками мира, мученически ищет смысл жизни и не находит его. Она непрестанно уходит во все новые и новые бесконечности, которые только увеличивают ее жажду познания". Трагедия человеческого мышления с его субъектно-объектным расколом и зависимостью от "мешка кровавой грязи" (так Иустин называл тело) является сквозной темой этого собрания пестрых глав, написанных архимандритом Иустином "по складам между двумя мировыми войнами" и изданных на сербском в 1957 г.
Архимандрит Иустин (1894-1979) - философ, богослов и подвижник - был недавно канонизирован Сербской Православной Церковью. У нас в стране он пользуется особой любовью, как верный ученик Достоевского, любивший Россию и серьезно относившийся к идее ее духовно-исторической миссии. Попович получил основательное философское и богословское образование в Югославии, России и Англии. В 1948 г. он удалился в монастырь в Челие (Сербия), где остаток дней провел в молитвенном созерцании, богословии и философской рефлексии.
Его мышление отличает особая экзистенциальная напряженность, эмоциональная окраска и верность нескольким фундаментальным темам. Среди них - анализ "агонии гуманизма", критика постницшеанского релятивизма и саморефлексия мышления. Но главной темой архимандрита, которая определяла характер его мысли, было категориальное созерцание феномена Богочеловека. "Человеку дан только один выход из солипсической самоизоляции - Богочеловек Христос. Это осуществляется силою богочеловеческой любви. Человек любовью переносит себя в других людей, воплощается в них. И таким образом приобретает истинное познание и Бога, и людей, и твари. Субъект познания любовью вживляется в объект познания, воплощается в него, соединяется с ним. Это богочеловеческий реализм".
Экзистенциальная напряженность, свойственная святоотеческой мысли вообще, у Иустина - свидетеля "сумерек богов", "заката Европы", революций и мировых войн - достигает небывалого накала и выражается в высокой пластической образности стиля. "Не может человек жить спокойно, если его жизнь окружена небытием и заминирована смертью... Если глаз заключен в черную сферу, зрение ему приносит только сильнейшую муку... Страдание превращает тело человека в знак вопроса, который выпрямляется к тому миру и от напряжения превращается в восклицательный знак". Восклицательная интонация характерна для архимандрита Иустина и является не риторической фигурой пафосного стиля, а следствием глубокой эмоциональной вовлеченности (приниманием близко к сердцу), что тоже характерно для святоотеческой мысли.
Ведь еще Максим Исповедник (582 - 662) вопрошал: "Или как не прийти в исступление, помышляя, как и откуда произошло словесное и умное естество?.." Это состояние исступления (то есть экстаза) чувствуется за многими страницами книги. Когда Иустин восклицает: "Мысль!.. Какая непонятная тайна прячется в природе человеческой мысли. Мы знаем одно: она настолько непонятна, что у человека мороз проходит по коже, лишь только он начинает думать о мысли", этот мороз передается и непредвзятому читателю. Думаю, тот же "мороз по коже" испытывал и Кант за "Критикой чистого разума".
А вот что преподобный говорит о таком понятии, как "ощущение". "...Скажите, что это за тайна такая во мне - ощущение? Кто знает, какие загадки и какие таинства Бог соединил, спаял и слил в том, что мы называем ощущением?.. Ощущение дивный и страшный дар. Им рай - рай и ад - ад..." Следуя за архимандритом Иустином, мы еще в начале пути встречаем первые пропасти - мысль и ощущение - и чем дальше, тем больше бездн. "А там на таинственных границах, где совершается переход ощущений в мысли и мыслей в ощущения, там сгущаются тайны". Сила архимандрита как философа заключается в том, что он действительно "исследует начала", как того требовал Гуссерль, властно обнажая глубинную проблематику там, где "человек тавтологии" (понятие, введенное французским мыслителем Жоржем Диди-Юберманом) с триумфом провозглашает явную - минимальную, тавтологическую - тождественность: мысль - это мысль. Но среди мыслителей не все - "люди тавтологии". Есть среди них и "печальные исполины мысли (которые) сходят с ума от разветвленных ощущений и от денного и нощного лицезрения бесчисленных бездн".
К ним Иустин испытывает особую любовь и сострадание, чувствуя родственные души. Особенно к Ницше. Вот яркое свидетельство его ученика, епископа Амфилохия (Радовича): "Осенью перед его кончиной мы разговаривали с отцом Иустином перед монастырским двором о многих вещах, в том числе и о философии. Он внимательно, по-детски любознательно слушая, встревоженно произнес: "Вот и я бы был каким-нибудь взбалмошным философом, вроде слабоумного и тоскливого Ницше, если бы не встретил Господа Христа моего!.." И зарыдал..." Практика "богочеловеческого реализма" с его методом отождествления через любовь давала возможность преподобному Иустину изнутри пережить ситуацию "печальных исполинов мысли", то есть больших, честных философов, искренне жаждущих истины.
Он мог утверждать: "Я и сам нахожусь с философами в плутающем по бескрайним пустыням караване. И нам не хватает воды, чтобы освежить душу, ибо мысль наша устала, изголодалась и жаждет, А мы ее питаем и поим песком. О, песком соленых, горьких, страшных тайн... Тяжело быть философом. Ибо ты находишься в караване, который никак не может выбраться из пустыни. Здесь человеческая мысль в конце концов издыхает в страшных муках от голода и жажды", если только не обратится к воплотившемуся Логосу, "таинственному и непобедимому Иисусу Христу".
20 октября 2004 г.
"Мысль человеческая, выпоротая загадками мира, мученически ищет смысл жизни и не находит его. Она непрестанно уходит во все новые и новые бесконечности, которые только увеличивают ее жажду познания". Трагедия человеческого мышления с его субъектно-объектным расколом и зависимостью от "мешка кровавой грязи" (так Иустин называл тело) является сквозной темой этого собрания пестрых глав, написанных архимандритом Иустином "по складам между двумя мировыми войнами" и изданных на сербском в 1957 г.
Архимандрит Иустин (1894-1979) - философ, богослов и подвижник - был недавно канонизирован Сербской Православной Церковью. У нас в стране он пользуется особой любовью, как верный ученик Достоевского, любивший Россию и серьезно относившийся к идее ее духовно-исторической миссии. Попович получил основательное философское и богословское образование в Югославии, России и Англии. В 1948 г. он удалился в монастырь в Челие (Сербия), где остаток дней провел в молитвенном созерцании, богословии и философской рефлексии.
Его мышление отличает особая экзистенциальная напряженность, эмоциональная окраска и верность нескольким фундаментальным темам. Среди них - анализ "агонии гуманизма", критика постницшеанского релятивизма и саморефлексия мышления. Но главной темой архимандрита, которая определяла характер его мысли, было категориальное созерцание феномена Богочеловека. "Человеку дан только один выход из солипсической самоизоляции - Богочеловек Христос. Это осуществляется силою богочеловеческой любви. Человек любовью переносит себя в других людей, воплощается в них. И таким образом приобретает истинное познание и Бога, и людей, и твари. Субъект познания любовью вживляется в объект познания, воплощается в него, соединяется с ним. Это богочеловеческий реализм".
Экзистенциальная напряженность, свойственная святоотеческой мысли вообще, у Иустина - свидетеля "сумерек богов", "заката Европы", революций и мировых войн - достигает небывалого накала и выражается в высокой пластической образности стиля. "Не может человек жить спокойно, если его жизнь окружена небытием и заминирована смертью... Если глаз заключен в черную сферу, зрение ему приносит только сильнейшую муку... Страдание превращает тело человека в знак вопроса, который выпрямляется к тому миру и от напряжения превращается в восклицательный знак". Восклицательная интонация характерна для архимандрита Иустина и является не риторической фигурой пафосного стиля, а следствием глубокой эмоциональной вовлеченности (приниманием близко к сердцу), что тоже характерно для святоотеческой мысли.
Ведь еще Максим Исповедник (582 - 662) вопрошал: "Или как не прийти в исступление, помышляя, как и откуда произошло словесное и умное естество?.." Это состояние исступления (то есть экстаза) чувствуется за многими страницами книги. Когда Иустин восклицает: "Мысль!.. Какая непонятная тайна прячется в природе человеческой мысли. Мы знаем одно: она настолько непонятна, что у человека мороз проходит по коже, лишь только он начинает думать о мысли", этот мороз передается и непредвзятому читателю. Думаю, тот же "мороз по коже" испытывал и Кант за "Критикой чистого разума".
А вот что преподобный говорит о таком понятии, как "ощущение". "...Скажите, что это за тайна такая во мне - ощущение? Кто знает, какие загадки и какие таинства Бог соединил, спаял и слил в том, что мы называем ощущением?.. Ощущение дивный и страшный дар. Им рай - рай и ад - ад..." Следуя за архимандритом Иустином, мы еще в начале пути встречаем первые пропасти - мысль и ощущение - и чем дальше, тем больше бездн. "А там на таинственных границах, где совершается переход ощущений в мысли и мыслей в ощущения, там сгущаются тайны". Сила архимандрита как философа заключается в том, что он действительно "исследует начала", как того требовал Гуссерль, властно обнажая глубинную проблематику там, где "человек тавтологии" (понятие, введенное французским мыслителем Жоржем Диди-Юберманом) с триумфом провозглашает явную - минимальную, тавтологическую - тождественность: мысль - это мысль. Но среди мыслителей не все - "люди тавтологии". Есть среди них и "печальные исполины мысли (которые) сходят с ума от разветвленных ощущений и от денного и нощного лицезрения бесчисленных бездн".
К ним Иустин испытывает особую любовь и сострадание, чувствуя родственные души. Особенно к Ницше. Вот яркое свидетельство его ученика, епископа Амфилохия (Радовича): "Осенью перед его кончиной мы разговаривали с отцом Иустином перед монастырским двором о многих вещах, в том числе и о философии. Он внимательно, по-детски любознательно слушая, встревоженно произнес: "Вот и я бы был каким-нибудь взбалмошным философом, вроде слабоумного и тоскливого Ницше, если бы не встретил Господа Христа моего!.." И зарыдал..." Практика "богочеловеческого реализма" с его методом отождествления через любовь давала возможность преподобному Иустину изнутри пережить ситуацию "печальных исполинов мысли", то есть больших, честных философов, искренне жаждущих истины.
Он мог утверждать: "Я и сам нахожусь с философами в плутающем по бескрайним пустыням караване. И нам не хватает воды, чтобы освежить душу, ибо мысль наша устала, изголодалась и жаждет, А мы ее питаем и поим песком. О, песком соленых, горьких, страшных тайн... Тяжело быть философом. Ибо ты находишься в караване, который никак не может выбраться из пустыни. Здесь человеческая мысль в конце концов издыхает в страшных муках от голода и жажды", если только не обратится к воплотившемуся Логосу, "таинственному и непобедимому Иисусу Христу".
20 октября 2004 г.
 СПЖ кв.jpg)
