Ксенофобия теперь достояние не только улицы. Она мало-помалу овладевает умами просвещенной публики, которая нынче ею не прочь щегольнуть на светских мероприятиях при стечении народа и под телекамеры. Но не так, как простонародье. Глеб Павловский и Борис Федоров не скажут, что это, блин, жидовье всЈ заграбастало, всЈ заполонило, а на телевидении от них спасу нет. В большом бизнесе - тоже. Они говорят по-другому. Они говорят: русские должны наконец осознать себя русскими. Они должны почувствовать себя хозяевами в своей стране. Национальное самосознание русского человека требует национально-государственной оправы.
...Что-то происходит на политической сцене, что-то - за ее кулисами. А еще нечто носится в воздухе. В воздухе носятся образы и мифологемы. Они-то и определяют в наших мозжечках то, что психоаналитики называют "бессознательным".
За реальными и ожидаемыми посадками в ситуации предвыборной борьбы ощущается некая общественная потребность. Некоторое время мы полагали, что таковою является исключительно общенациональная идея. Заказ государства на нее пытались исполнить достаточно гибкие умы современных публицистов и политологов.
Вышло, что свобода в качестве национальной идеи - вещь недостаточно практичная. А процветание на буржуазный манер - штука не слишком идеалистическая. Тогда и крайние либералы, и чрезвычайные патриоты сошлись на идее империи.
Предположим, так тому и быть. Но как-то она не очень вдохновляет народы России. Не видно консолидации вокруг этого "интеграла". Не замечено консенсуса по этому вопросу.
Считается, что империя не умозрительный продукт, не измышление кабинетного политолога, но что это инстинкт народов, проживающих на территории бывшего СССР. Потому, мол, мы часто оборачиваемся на свое не столь отдаленное прошлое с ностальгическими чувствами. И тревожит, мол, нас не зов будущей коммуны, а зов былой державности.
Но империя не стоит без утопии. Либо - мирового господства, либо - рая на Земле. Ни о чем таком мы сегодня не помышляем. Имперский постулат хромает на одну ногу, либеральная идея - на другую. Нужен, стало быть, костыль и желательно харизматический.
А что в этой ситуации в качестве костыля может быть нужнее и вернее друга? Только враг!
С друзьями до гроба, как выяснилось по прошествии десяти лет демократии, у нас не задалось. Запад оказался слишком рационалистичным. В том смысле, что прагматичным.
Может, повезет со смертельными врагами... На них вся надежда. Чем их больше, чем они коварнее, чем они зловреднее, тем сплоченнее страна. Дружба расслабляет население, а вражда его цементирует. Ничто так не способствует героической солидарности людей, как ощущение, что они находятся на осадном положении. Потому если у страны нет врагов, то их выдумывают, их мифологизируют, а потом демонизируют.
Потому в последнее время поиски общенациональной идеи сменились поисками общенационального врага. Но и здесь консенсус оказался труднодостижимым. Общественное сознание (или общественный инстинкт?) тасует колоду: "злой чечен", всемогущий и наглый янки, "лицо кавказской национальности", рыжий Чубайс, исполнительная власть, представительная власть, олигархи и, наконец, евреи.
С евреев приходится начинать, чтобы взволновать улицу. Ими приходится завершать, чтобы вывести борьбу со злом на планетарный уровень. После канцлера Германии 30-х годов это откровеннее всех сделал наш современник малазийский премьер-министр. Наши же демократичные политологи пока робеют.
Бывший демократ Борис Федоров на вопрос, по какому принципу он собирается формировать русскую нацию, если не по крови, дал ответ, ласкающий ухо каждого интеллигентного человека: по степени укоренения инородца в русской культуре. И пояснил: русский тот, кто знает и любит Достоевского.
Раньше тоже были неунизительные тесты - скажи быстро: "На горе Арарат растет крупный виноград". Или: "Скажи "изюм". Теперь будет по-другому. Скажи-ка, любезный, как по отчеству величают главную героиню из "Идиота": а) Настасья Родионовна, б) Настасья Абрамовна, в) Настасья Филаретовна, г) Настасья Филипповна?
Сказал "ге" - ты русский. Не сказал - извини, брат.
Ксенофобия, она и есть ксенофобия - будь то площадная или кабинетная. Она всегда черна и отвратительна. А, вот, ксенофобы... Они могут быть и в белом.
...Что-то происходит на политической сцене, что-то - за ее кулисами. А еще нечто носится в воздухе. В воздухе носятся образы и мифологемы. Они-то и определяют в наших мозжечках то, что психоаналитики называют "бессознательным".
За реальными и ожидаемыми посадками в ситуации предвыборной борьбы ощущается некая общественная потребность. Некоторое время мы полагали, что таковою является исключительно общенациональная идея. Заказ государства на нее пытались исполнить достаточно гибкие умы современных публицистов и политологов.
Вышло, что свобода в качестве национальной идеи - вещь недостаточно практичная. А процветание на буржуазный манер - штука не слишком идеалистическая. Тогда и крайние либералы, и чрезвычайные патриоты сошлись на идее империи.
Предположим, так тому и быть. Но как-то она не очень вдохновляет народы России. Не видно консолидации вокруг этого "интеграла". Не замечено консенсуса по этому вопросу.
Считается, что империя не умозрительный продукт, не измышление кабинетного политолога, но что это инстинкт народов, проживающих на территории бывшего СССР. Потому, мол, мы часто оборачиваемся на свое не столь отдаленное прошлое с ностальгическими чувствами. И тревожит, мол, нас не зов будущей коммуны, а зов былой державности.
Но империя не стоит без утопии. Либо - мирового господства, либо - рая на Земле. Ни о чем таком мы сегодня не помышляем. Имперский постулат хромает на одну ногу, либеральная идея - на другую. Нужен, стало быть, костыль и желательно харизматический.
А что в этой ситуации в качестве костыля может быть нужнее и вернее друга? Только враг!
С друзьями до гроба, как выяснилось по прошествии десяти лет демократии, у нас не задалось. Запад оказался слишком рационалистичным. В том смысле, что прагматичным.
Может, повезет со смертельными врагами... На них вся надежда. Чем их больше, чем они коварнее, чем они зловреднее, тем сплоченнее страна. Дружба расслабляет население, а вражда его цементирует. Ничто так не способствует героической солидарности людей, как ощущение, что они находятся на осадном положении. Потому если у страны нет врагов, то их выдумывают, их мифологизируют, а потом демонизируют.
Потому в последнее время поиски общенациональной идеи сменились поисками общенационального врага. Но и здесь консенсус оказался труднодостижимым. Общественное сознание (или общественный инстинкт?) тасует колоду: "злой чечен", всемогущий и наглый янки, "лицо кавказской национальности", рыжий Чубайс, исполнительная власть, представительная власть, олигархи и, наконец, евреи.
С евреев приходится начинать, чтобы взволновать улицу. Ими приходится завершать, чтобы вывести борьбу со злом на планетарный уровень. После канцлера Германии 30-х годов это откровеннее всех сделал наш современник малазийский премьер-министр. Наши же демократичные политологи пока робеют.
Бывший демократ Борис Федоров на вопрос, по какому принципу он собирается формировать русскую нацию, если не по крови, дал ответ, ласкающий ухо каждого интеллигентного человека: по степени укоренения инородца в русской культуре. И пояснил: русский тот, кто знает и любит Достоевского.
Раньше тоже были неунизительные тесты - скажи быстро: "На горе Арарат растет крупный виноград". Или: "Скажи "изюм". Теперь будет по-другому. Скажи-ка, любезный, как по отчеству величают главную героиню из "Идиота": а) Настасья Родионовна, б) Настасья Абрамовна, в) Настасья Филаретовна, г) Настасья Филипповна?
Сказал "ге" - ты русский. Не сказал - извини, брат.
Ксенофобия, она и есть ксенофобия - будь то площадная или кабинетная. Она всегда черна и отвратительна. А, вот, ксенофобы... Они могут быть и в белом.
