Новая традиция

Может ли быть традиция новой?

Посмотрим у Даля: "Традиция. Преданье, все, что устно перешло от одного поколения на другое". Не может, как видим. То же говорится и в современных словарях.
А как с традициями в нашей жизни?
В деревне Прутня, неподалеку от Торжка, у обветшалой церкви с заколоченными окнами - так давно заколоченными, что и доски прогнили, - есть ухоженная могила: большой гранитный камень, в него врезана мраморная дощечка, на коей высечено и прописано золотом:
"Керн Анна Петровна 1800 -1879".
И немного ниже:
"Я помню чудное мгновенье..."
Асфальтовая дорожка к могиле, железная ограда. Зеленый холмик покрыт букетами живых цветов.
Цветы от молодоженов
Прутне, Торжке, окрестных деревнях стало новой традицией - в день свадьбы навещать могилу Анны Керн.
Пока я стоял у могилы, здесь побывали две свадебные компании, шумные, развеселые, пили шампанское, лихо выстреливая пробками и угощая новобрачных. Один хмельной дружко, с алой лентой через плечо, заботливо поднес мне и едва не до слез обиделся, когда я отказался: "Такое святое место, а ты брезгуешь за любовь пригубить!" Я обошел забытый погост с заросшими травой могильными плитами, перекошенными и упавшими крестами, глянул в щель церковной двери, запертой на проржавелый амбарный замок, но ничего не увидел в пустой и сумрачной полутьме храма.
Был знойный, слегка сонноватый июньский день, над погостом порхали бабочки, пахло тленом и свежестью сиреневых кустов, где-то под карнизом церкви верещали в гнезде голодные птенцы, а внизу, за крутым спуском, светилась медленная вода реки Тверцы и по ту сторону ее мрела в полуденной дымке просторная синь лугов.
Сойдя с высокого крыльца паперти, я увидел на узенькой дорожке меж могилами рослого и столь морщинистого человека, что как-то сразу подумалось: кожа у него съежилась и обвисла от внезапного усыхания тела, некогда сильного и объемного. После первого впечатления пришло и второе, более верное: человек хоть и похож на усохшее корневище, но вовсе не стар, прочен в кости, крепок статью и как-то подчеркнуто, даже вызывающе опрятен: лицо тщательно выбрито, жиденькие седоватые волосы расчесаны на строгий пробор, полотняная рубашка-безрукавка и фланелевые брюки отглажены почти как на манекене. И заговорил он, мне показалось, столь же аккуратным голосом, подчеркнуто четко выговаривая слова:
- Интересуетесь вечным покоем?
- Пожалуй, так, - охотно отозвался я, уже начиная томиться мертвой, почти ирреальной тишиной, и спросил: - Вы не из местных?
- Более того - хранитель мемориала... вернее сказать, могилы Керн. Правда, добровольный. - Он указал рукой в сторону невидимых отсюда ворот кладбища. - Заметили, там и сторожка имеется с охранником, так что под надзором могила.
- Только могила Анны Петровны?
- Ну, вроде бы не только. Хотя погост сам по себе. Давно закрыт. Хоронить разрешают тех, у кого родственники здесь похоронены.
- Понятно: главное - мемориал, как вы его назвали.
Вместо ответа он протянул мне костистую, приятно прохладную ладонь, сказал, улавливая мои глаза своими, некогда, вероятно, куда более распахнутыми, а теперь тонувшими в морщинах серыми проталинами:
- Познакомимся, поскольку вижу - вы не особенно спешите. Егор Спиридонович. Литератор со всех сторон. Преподавал литературу в школе, сейчас сам в литераторы подался - пишу рассказы, очерки, больше краеведческие. Словом, сельский графоман. Но спокойный, толстые журналы не осаждаю, с помощью жалоб не пытаюсь издать свои сочинения. Кое-что в местных газетах проходит - и тому рад. Все не так скучно пенсионное время проживается.
С чуть приметной извинительной улыбкой Егор Спиридонович развел руки, словно бы открывая и показывая себя: невелика личность, как видите, однако не жалуюсь на свою судьбу, что имею, тем и доволен, чего и всем другим сердечно желаю.
Он провел меня к скамейке в кустах сирени, сказав, что сам для себя и поставил ее здесь. Место было выбрано и впрямь хорошее: виднелась могила Анны Керн, часть церкви с уцелевшим куполом, за нею - живая вода Тверцы.
Нагрянула еще одна громкая свадьба, черная "Волга" в лентах и с куклой на капоте вознамерилась подвалить прямо к мемориалу, но бдительно выскочил из сторожки холенно-упитанный, нестарый еще мужик, повелительно взмахнул рукой, зычно выкрикнул: "Куда прешь, дура!" - и красномордый, сияющий широченной веселостью водитель спятил машину до ворот кладбища.
- Суббота... - проговорил врастяжку Егор Спиридонович, явно огорченный только что увиденной, отнюдь не торжественной сценой. - Вот и наплыв... В старое время летом свадьбы не справляли. Какое гулянье, когда трава в лугах настоялась? По осени, при достатке, сватали и венчали. Теперь - кому когда вздумается.
Погост сотрясала магнитофонная музыка, хрипели, задыхались голоса рок, поп и прочих певцов. А вот зазвучало внятно и скорбно: "...давайте говорить друг другу комплименты..." Вновь появился хмурый сторож, окриком оборвал музыку, грубовато подтолкнул к могиле молодоженов, показывая, куда возложить охапки цветов.
- Ему что же, выгодно здесь?
- Еще как! Всегда выпивка, угощение. С местечком для вечного упокоения может помочь. Жена его цветами вон теми приторговывает на рынке в Торжке.
Мой собеседник примолк, мне тоже вроде бы не о чем было говорить, хотя тревожило неловкое и... да, стыдливое, не до конца осознанное чувство. Что же происходит? Почему такое почтение могиле Керн? Или нет более святого места в округе? Впрочем, так ли уж это странно? Московские молодожены возлагают цветы на могилу Неизвестного солдата и к памятнику Пушкину; в Тарусе я видел, как свадьба оставила ворох цветов у подножия статуи Ленина; жители российских сел уверены, что молодые в день бракосочетания должны навестить какую-нибудь братскую могилу советских воинов; у северных народностей бытует древний обычай посещать священные места - захоронения предков; в морских портах цветы бросают в воду, поминая погибших моряков; на Ставрополье я видел: молодожены взошли на холм - старинный казачий пикет, - поклонились земле, положили букеты... В разных краях и областях свои новые свадебные традиции, но почему-то они в одном схожи: непременно поклониться могиле, статуе, обелиску... Разве нет для этого других дней? Почему веселый праздник соединения любящих сердец превращается у нас в поминовение усопших? Вместо таинства венчания в церкви?..
- Скажите, Егор Спиридонович, вам нравится этот обряд? - кивнул я вслед спешно удаляющейся свадьбе.
- Нет, конечно. Даже порой, как вот сейчас, меленькой зябкостью пробирает. Но я - за него. Потому и хожу сюда, помогаю сторожу соблюдать порядок. Он - сила физическая, я - как бы моральная. Пусть хоть это будет, кроме ЗАГСа с несгибаемой регистраторшей и маршем Мендельсона. Хоть что-то возвышенное. И с Пушкиным ведь связано...
Он задумался в явном смятении чувств и мыслей, сухо покашлял и, как бы окончательно укрепившись в своем убеждении, продолжил:
- Хотя, если вникнуть... мимолетная связь молодого поэта с мужней женщиной... Но в суть, думаю, никто не вникает, а святость от "чудного мгновенья" остается. Согласны со мной?
- Может, оно и так. Да чему и кому только не поклоняемся! И вот это - измена мужу, пусть даже с Пушкиным... Вы, наверное, знаете, что написал Александр Сергеевич своему другу, расставшись с Керн? Очень даже непоэтично. Это потом уже было "Я помню чудное мгновенье..." И чему же может научиться юная жена у Анны Керн, если все-таки вникнет в суть?
- Понимаю. Новоязычество какое-то все эти новые традиции. Надо вернуться нам к нашим истинным обычаям. А пока... - Егор Спиридонович вскинул взгляд к церковному куполу. - Пока что и это как-то терпимо: приезжают сюда, видят такое вот безобразие, авось что-то западет в души. Пробудятся, очнутся.
Я тоже посмотрел на церковь, спросил:
- Здесь отпевали Анну Петровну?
- Не уточнял, но наверняка. В Прутне поместье ее, теперь там дом отдыха...
- Видел. Место удивительно красивое. И главное здание до сих пор смотрится дворцом. Но вот ведь как: неуютно было и в этой благодати Анне Петровне. Она намного пережила нелюбимого мужа, состарилась здесь. Мне сейчас подумалось... Нет, не угадаете, о чем. Подумалось: к ее могиле надо приходить одиноко - грустить о всего лишь "чудном мгновеньи". И грешном.
Егор Спиридонович выпрямил спину, хрустко передернул плечами.
- От ваших слов меня опять морозцем прохватило. Всегда так: как что-то взволнует - холод во мне пробуждается. Я ведь навек простужен Тверцой. - Он повернулся к реке, и его сощуренный взгляд словно бы утонул в блескучем и теплом веселье воды. - Зимой провалился в полынью, не менее часа выкарабкивался... Одиннадцать лет тому. Боже, сколько болел после этого крещения! Выжил, да сморщился вот, обвис, как мешок опорожненный. Будь костяк послабее - лежать бы мне на этом погосте.
- А он дозволил бы? -Я указал на сторожа, собиравшего пустые бутылки и сонно ворчавшего с поглядом в нашу сторону: мол, посмотрите, какое бескультурье, приезжают, мусорят!
- Тут многие мои предки и отец с матерью. Найдется и мне место. А вы правы. Оттого и передернуло меня: сочувствовать надо, а не поклоняться Анне Керн. И это будет, непременно будет!
- Когда нас не будет?
- Ну и что, и что? - Резко поднявшись, Егор Спиридонович взял из рубашечного кармашка платок, отер лоб, лицо, подержал платок на глазах, давая отдохнуть им от речного света. - И главное скажу: браки заключаются на земле - освящаются в небесах. Там и истина о всех нас.
Мне вовсе не хотелось волновать этого деликатного, возвышенно-интеллигентного человека, хуже того - видеть его смущенным собственной виновностью, и потому я поспешил извиниться за то, что нечаянно ввел его в "соблазн сомнения". На что он лишь кротко усмехнулся: мол, к чему извинения, если все оно так и есть...
Не торопясь мы пошли к воротам кладбища.
В открытом окне сторожки увидели хозяина мемориала. Он пил чай из синей эмалированной кружки, лицо его пылало багровостью, лоснилось обильным потом. Всего на мгновение я уловил взгляд зорко сощуренных над кружкой глаз, и мне стало неуютно в просторном тепле июньского дня - столько было в них настороженности, подозрения, прямой неприязни.
Заметил это и Егор Спиридонович, сказал:
- Не обижайтесь, в прежнее время о таких говорили: вещественный человек.
И я заторопился покинуть кладбище: приближалась еще одна свадебная компания, взбивая колесами лихо несущихся автомобилей высокую пыль на немощеной дороге..