Часть 2
Из всего того, что я почерпнул при чтении протоколов допроса В.В. Шульгина чекистами, скорее проистекает, что главным направлением деятельности этой организации было именно то, что ее непосредственный руководитель сам же изящно определял, как «Азбука наизнанку» – т.е. проведение осведомительской (а возможно и провокаторской) работы по сбору сведений о бытующих настроениях в рядах деникинской армии. Для англичан и французов это, может быть, и представляло определённый интерес, а вот для деникинской контрразведки – вряд ли. Ибо реальных большевистских шпионов ловить – это не сплетни по кухням затурканных обывателей собирать. Какие настроения преимущественно бытовали тогда среди белогвардейцев Юга России – достаточно верно, хотя и в откровенно гротескной форме отразил кинорежиссер Э.Кеосаян в сцене коллективного мордобоя в ресторане в фильме «Новые приключения неуловимых». Какой уж тут сбор «политической» информации, типичная ситуация хаоса в умонастроениях верхушки под названием «что ни поп, то и батька»…
Гораздо интереснее выглядит содержание другого допроса В.В. Шульгина чекистами – от 15 января 1945 г. Там имеются крайне любопытные пассажи, которые уж никак нельзя расценивать, как выбитые у узника силком. Посмотрим на некоторые из них повнимательнее.
«Вопрос: Известно, что, проживая в царской России, Вы принадлежали к наиболее реакционным политическим кругам. Вы признаете это?
Ответ: Да…
Вопрос: Стало быть, вы примыкали к черносотенцам?
Ответ: Да…
Вопрос: Кто возглавлял банды погромщиков в 1905 г.?
Ответ: В 1905 году я видел погром лично. Могу утверждать, что это действительно была банда молодежи, которая громила дома, но кто ею руководил, для меня тогда было неясно.
Вопрос: Когда же у вас появилась ясность по этому поводу?
Ответ: Левые обвиняли в этом правительство, а последнее старалось обелить себя от этого обвинения.
Вопрос: О том, что в погромах было повинно царское правительство – это правильно. Однако известно, что банды погромщиков действовали не от его имени. Кто же является исполнителем тайной воли царского правительства?
Ответ: Это мне неизвестно, но я признаю, что в той мере, в какой наша антисемитская деятельность могла вызвать эксцессы, носившие название погромов, мы, которых называют черносотенцами, несем за это моральную ответственность, потому что наши газетные статьи и речи, падавшие в массы, для людей, недостаточно развитых, являлись подстрекательством к погромам.
В частности, наша газета "Киевлянин" обвиняла евреев в том, что они примкнули к освободительному движению, и придают ему особо активный характер. Такое утверждение было, безусловно, неверным и провоцировало массы к насилию.
Вопрос: Теперь вы признаёте, что, будучи одним из видных черносотенцев, вы являлись вдохновителем погромов?
Ответ: Да, признаю».
Другой эпизод: «В ночь на 2 марта 1917 г. в одной из комнат Таврического дворца собрался комитет Государственной Думы в неполном составе, причем присутствовало, кажется, человек шесть, из которых я помню только Родзянко и Милюкова. Стремясь любыми средствами сохранить монархию и учитывая предстоящее отречение царя от престола, мы решили предложить ему передать престол своему сыну Алексею, а Великого князя Михаила Александровича назначить регентом.
Для этой цели к царю были направлены я и Гучков Александр Иванович. Царский поезд в это время находился на ст. Псков, где мы и застали царя. Последний немедленно нас принял. Гучков в своей речи изложил цели нашего приезда и передал царю подготовленный нами текст отречения. В принципе против отречения от престола Николай II не возражал, однако, с нашим проектом не согласился и заявил, что престол передаёт своему брату Михаилу Александровичу. К такому решению царя я и Гучков не были подготовлены и обратились к нему с просьбой дать нам некоторое время для обсуждения этого вопроса. Царь разрешил. После краткого совещания мы сообщили Николаю II о согласии с его проектом отречения от престола. При вручении нам текста отречения от престола Николай II по моей просьбе назначил председателем совета министров князя Львова и Верховным главнокомандующим Великого князя Николая Николаевича.
Вскоре же стало очевидным, что наша попытка спасти русскую монархию путем передачи престола другому лицу не удалась. Великий князь Михаил Александрович престола не принял, но поставил условие, чтобы Всероссийское Учредительное Собрание высказало свою точку зрения по вопросу о форме правления Россией. Такое решение Великого князя было вызвано объективной обстановкой, создавшейся к этому моменту в стране, так как в столице при полном разложении гарнизона начали группироваться те силы, которые впоследствии повели революцию по определенному пути. Если бы Великий князь даже и пожелал принять престол, то в силу сложившихся условий он этого сделать не смог бы, так как Россия была уже охвачена революцией.
3 ноября 1917 г. я из Киева выехал на Дон, в г. Новочеркасск.
Вопрос: В связи с чем?
Ответ: В Новочеркасск я выехал в связи с тем, что имел в виду встретиться с генералом Алексеевым. О последнем к этому времени я имел сведения, что он избрал Дон местом для формирования Добровольческой армии…
Вопрос: Стало быть, ваш приезд на Дон имел целью участия в организации Добровольческой армии?
Ответ: Да…
Вопрос: Каким органом вы были арестованы?
Ответ: Я затрудняюсь сказать каким, но, несомненно, что этот арест был произведен представителями Красной Армии. В это время комиссарами Красной Армии производилось большое число арестов, главным образом бывших офицеров царской армии. После ареста я был доставлен в здание царского дворца.
Вопрос: И там подверглись допросу?
Ответ: Нет. Когда меня ввели в одну из комнат этого дворца, то там я был встречен, как впоследствии выяснилось, комиссаром Ремневым. Прием, оказанный мне последним, носил довольно странный характер. Когда ему была сообщена моя фамилия, то оказалось, что я был ему известен как редактор газеты "Киевлянин". Ремнев очень любезно обратился ко мне с предложением выпить чаю, а затем, когда я отказался, заявил, что мне будет предоставлена отдельная комната. Такое отношение на меня произвело странное впечатление, потому что вокруг дворца я видел трупы расстрелянных и как ярый враг большевиков, каким я несомненно был известен арестовавшим меня, я подготовился к самому худшему, однако этого не произошло.
Вопрос: Как же поступили с вами в дальнейшем?
Ответ: Через две недели я был освобождён.
Вопрос: Каким образом?
Ответ: Освобождён я был при совершенно неясных для меня обстоятельствах.
Вопрос: Покажите об этом подробнее?
Ответ: У меня создалось впечатление, что к моему освобождению имел отношение Пятаков.
Вопрос: Какой Пятаков?
Ответ: Это тот Пятаков, который впоследствии был в советском правительстве, а затем разоблачен как враг советской власти, и осуждён к расстрелу.
Вопрос: Почему у вас создалось впечатление, что Пятаков мог оказать влияние на ваше освобождение?
Ответ: Этому предшествовал целый ряд обстоятельств.
Вопрос: А конкретнее?
Ответ: Когда я находился под стражей в названном выше дворце, то комнату, где я содержался, посетили два лица. Это были бывшие члены Киевской Городской Думы из большевистской фракции Гинзбург и молодая учительница, фамилию которой я вспомнить не могу. Во фракции большевиков тогда же находился и упомянутый выше Пятаков. Эти три лица мне хорошо были известны по думской деятельности. Разыскав меня среди семисот человек арестованных, находившихся в одной со мной комнате, Гинзбург и учительница заявили мне буквально следующее: "Мы предпримем все усилия к тому, чтобы вас освободить" и предупредили, что, когда будут раздавать передачи от родственников, то фамилия моя называться не будет. Через две недели я был вызван председателем Революционного Трибунала Ахманицким, который и освободил меня из-под стражи…».
Еще один эпизод: «Вопрос: Какую враждебную работу против Советской власти вы проводили в Одессе?
Ответ: Я участвовал там в формировании добровольческих отрядов и принимал меры к тому, чтобы подготовить смену командования Добровольческой армии, так как уже тогда я предвидел, что Деникин, потеряв в войсках авторитет, в связи с отступлением к Черному морю, рано или поздно уйдёт в отставку.
Вопрос: Что вы делали в этом направлении?
Ответ: В конце января 1920 года по моей инициативе в квартире члена особого совещания Степанова было созвано специальное совещание, на котором было принято решение на пост Главнокомандующего вместо генерала Деникина подготовить генерала Врангеля, авторитет которого среди Добровольческой армии, даже в то время был весьма значительным.
Вопрос: Кто принимал участие в этом совещании?
Ответ: В совещании участвовали: Степанов Василий Александрович, генерал Драгомиров и я.
Вопрос: Каким образом вы намечали осуществить смену командования Добровольческой армии?
Ответ: Между нами состоялось устное соглашение, которым было предусмотрено, что рано или поздно назреет вопрос об отставке Деникина, и мы наметили, что в этот момент мы предложим ему вместо себя назначить генерала Врангеля…
Вопрос: А ваша контрреволюционная организация функционировать продолжала?
Ответ: Нет.
Вопрос: Почему?
Ответ: Потому что в Одессе на наши следы напали органы Чрезвычайной Комиссии и "Азбука" вынуждена была бездействовать. Руководитель Одесского отделения, мой племянник Могилевский, был арестован. Арест угрожал также и мне. Это обстоятельство вынудило меня из Одессы бежать, а затем, когда я уже был в Севастополе, то в силу сложившихся обстоятельств, официально объявил членом своей контрреволюционной организации полковнику Самохвалову и другим, что впредь "Азбука" функционировать не будет. Этим и завершилась деятельность созданной мной контрреволюционной организации "Азбука"».
Далее: «Вопрос: Как долго вы пробыли в Советской России?
Ответ: С 23 декабря 1925 года по 6 февраля 1926 г., т.е. полтора месяца.
Вопрос: Какие местности Советской России вы посетили за это время?
Ответ: Кроме Минска я побывал в Киеве, Москве и Ленинграде.
Вопрос: Вы встречались с Якушевым?
Ответ: Да.
Вопрос: При каких обстоятельствах?
Ответ: С Якушевым Александром Александровичем я первый раз встретился в начале января 1926 года в гор.Москве на его квартире (адрес не помню). Встрече с Якушевым предшествовало возникновение знакомства с членом организации по фамилии Шульц, с которым меня связал упоминавшийся выше "Антон Антонович". За все время пребывания в Москве я жил в дачном посёлке, где проживал названный Шульц.
Вопрос: Назовите этот дачный поселок?
Ответ: Названия его я не помню, но знаю, что он находится по железнодорожному пути от Северного вокзала, примерно в 30 км.
Дня через два после того, как у меня состоялось знакомство с Шульцем, последний связал меня с Якушевым.
Вопрос: По какому адресу проживал Якушев?
Ответ: Адреса я не помню, но знаю, что в центральной части города.
Вопрос: Сколько раз вы с ним встречались?
Ответ: Три раза.
Вопрос: Какие вопросы обсуждались при этих встречах?
Ответ: При первой встрече присутствовали два неизвестных лица пожилого возраста, по внешнему виду оба представляли из себя солидных людей, причем один из них производил впечатление военного человека, хотя и одет был в гражданской одежде.
В разговоре со мной оба неизвестных строго соблюдали требования конспирации, и, беседуя со мной, интересовались положением русской эмиграции за границей. В частности их интересовали фигуры Врангеля и Кутепова.
По словам Якушева, организация "Трест" имела отношение к польскому генеральному штабу и он, будучи в хороших отношениях с поляками, даже обменялся с кем-то из них оружием и показал мне пистолет с отделанной в золотую оправу рукояткой.
Особо характерным в поведении Якушева было высказанное им сожаление по поводу того, что он не может меня связать с Троцким, которого он рассматривал как "государственного деятеля большого ума". В этом же разговоре он неожиданно поставил такой вопрос: "Вы знаете, что такое "Трест". Отвечая на него, заявил: "Трест" – это измена Советской власти, которая поднялась так высоко, что вы не можете себе этого представить". Фраза эта звучала несколько загадочно, но, несмотря на это Якушев комментировать ее не стал».
«Вопрос: Назовите членов контрреволюционной организации "Трест" с которыми вы встречались в Ленинграде и Киеве?
Ответ: Киев я посетил в сопровождении "Антона Антоновича" и встреч с какими-либо другими участниками контрреволюционной организации "Трест" там не произошло.
В Ленинград я выезжал самостоятельно, причем в ранее обусловленное время, меня встретил на вокзале неизвестный, который сопровождал меня по Ленинграду и познакомил во время обеда в одном из ресторанов на Садовой улице с целым рядом лиц, принадлежавших к контрреволюционной организации. Во время разговора с этими лицами соблюдал строгую конспирацию, а поэтому никаких данных о них я сообщить не могу.
В Ленинграде я пробыл несколько дней, и за это время у меня состоялась только одна встреча с участниками организации "Трест", о которых я показал выше. Во время обеда в ресторане мы обсуждали те же вопросы, какие служили темой при свидании с Якушевым.
Вопрос: На этом и закончилась ваша миссия по проверке деятельности контрреволюционной организации?
Ответ: Да, если не считать моих бесед с женой Шульца – Марией Владиславовной, у которых я жил в Москве на даче».
«Вопрос: Кутепов продолжал свою связь с Якушевым?
Ответ: Да.
Вопрос: Как долго?
Ответ: До апреля 1927 года, когда совершенно неожиданно для меня и для Кутепова возникла скандальная история.
Вопрос: Какая именно?
Ответ: В конце апреля 1927 г. Кутепов пригласил меня к себе на квартиру и сообщил, что организация "Трест", с которой мы были связаны, является ничем иным, как отделением ГПУ. Несколько времени тому назад он получил одновременно две телеграммы: одну – от Марии Владиславовны из Гельсингфорса, а вторую – от ее мужа из Вильно. Оба сообщали, что они бежали из Советской России, потому что убедились в том, что из себя представляет "Трест". Ввиду важности этого дела, Кутепов немедленно выехал в Финляндию, где имел свидание с Марией Владиславовной. Она сообщила Кутепову, что бежала из Советской России совместно с Оперпутом, который и "открыл ей глаза" на "Трест", объявив, что начиная от Якушева, все члены организации, кроме Марии Владиславовны и ее мужа, были агентами ГПУ. Финские власти, оставив Марию Владиславовну на свободе, заключили Оперпута в крепость.
Кутепов, якобы, добился разрешения повидаться с ним и имел беседу, после чего Оперпут вручил ему две записки, которые он за это время написал и которые Кутепов мне дал. В подтверждение своих слов Кутепов ознакомил меня с этими записками.
Насколько я помню, содержание их представляло собой заявление Оперпута, что "Трест" был одной из легенд, созданной ГПУ.
На основе этой легенды "Трест", якобы, имел целью работать против эмиграции и военных штабов, прилегающих к Советской России государств.
В дополнение к тому, что мне сообщил Кутепов, летом 1927 г. некий журналист Бурцев в одной из парижских газет написал статью, по содержанию аналогичную сообщению Кутепова. Это вызвало огромную сенсацию в рядах русских эмигрантов, а я со своей книгой "Три столицы", в которой "Трест" фигурировал как антисоветская организация, очутился в смешном и глупом положении. Это обстоятельство надолго оторвало меня от политической деятельности.
Протокол записан с моих слов правильно и мною прочитан. Шульгин.
Допросил: Зам[еститель] Начальника 4 отдела Управления Контрразведки "Смерш" 3 Упр[авления] подполковник Кин. (ЦА ФСБ РФ, д. N Р-48956, л. 19 - 65. Подлинник. Машинопись. Автограф).
Итак, как мы видим из протокола допроса, в послереволюционном Киеве большевистское руководство всячески оберегало и чуть ли не на руках носило патентованного монархиста и известного черносотенца В.В. Шульгина… Несмотря на его известную всем юдофобию, позднее отчётливо артикулированную им самим в изданной за рубежом в 1929 году документально-художественном произведении «Что нам в них не нравится…» в очень емкой фразе «Я – антисемит. Имею мужество об этом объявить всенародно. Впрочем для меня лично во всяком случае никакого нет тут мужества, ибо сто тысяч раз в течение двадцатипятилетнего своего политического действования о сем я заявлял, когда надо и не надо». Да, на момент его задержания киевскими чекистами (январь 1918 г.) знаменитое ленинское «Постановление Совета народных комиссаров о борьбе с антисемитизмом и еврейскими погромами» (РГАСПИ, Ф.2.Оп.1.Д.6727.Л.1-2) еще не было принято, но дух его уже ощутимо витал в воздухе.
Так откуда же у Георгия (Юрия) Леонидовича Пятакова – будущего лидера украинских коммунистов, основателя первого рабоче-крестьянского правительства в Украине и, кстати, будущего руководителя советской военной разведки (Региструпра РВСР), выдающуюся роль которого позднее отмечал сам Ленин в своем знаменитом «Письме к съезду», вдруг проявилось столь снисходительное отношение к «явной монархической контре» в лице бывшего думского говоруна? Чрезвычайно милосердным, что ли, был сей близкий соратник Ленина). Скорее наоборот: в 1920 году он возглавил (вместе с Белой Куном и Землячкой) т.н. Чрезвычайную тройку по Крыму, результаты репрессивной деятельности которой сегодня широко известны.
Вот что писал наркому по делам национальностей И.В. Сталину бывший член коллегии Наркомнаца Султан-Галиев в апреле 1921 года; «По отзывам самих крымских работников, число расстрелянных врангелевских офицеров достигает во всем Крыму от 20 до 25 тысяч... Народная молва превозносит эту цифру для всего Крыма до 70 тысяч. Действительно ли это так, проверить мне не удалось. Самое скверное, что было в этом терроре, так это то, что среди расстрелянных попадало очень много рабочих элементов и лиц, отставших от Врангеля с искренним и твердым решением честно служить Советской власти. Особенно большую неразборчивость в этом отношении проявили чрезвычайные органы на местах».
По-видимому, разгадку необычного феномена столь благожелательного отношения советских властей и к личности самого В.В. Шульгина, и к обобщенной оценки его практической деятельности в сфере политики, литературы и публицистики стоит все же попытаться поискать в достаточно невнятной истории с послевоенной публикацией в СССР его главного литературного произведения – книги «Годы. Воспоминания члена Государственной Думы». Вот что писал 19 мая 1966 года, в день советской пионерии, сам автор в предисловии к своей книге.
«За долгую мою жизнь барьеров было много Сейчас я беру барьер, может быть, последний, и он не из легких. Это барьер – книга «Годы», которую я закончил и надеюсь увидеть напечатанной. Она будет четвертой моей книгой, изданной в Советском Союзе. Первые книги «Дни и «1920 год» вышли в 1927 году в издательстве «Прибой». Затем, после тридцатичетырехлетнего перерыва, в 1961 году, вышла мои «Письма к русским эмигрантам». И, наконец, сейчас – «Годы». Еще одно мое общение с читателем, вернее – со зрителем, было в 1965 году в картине «Перед судом истории». В книге «Дни» я говорил главным образом о событиях Февральской революции. В книге «1920 год» – о гражданской войне. В книге «Годы» я говорю о десятилетнем периоде, когда я был членом Государственной Думы… При всем разнообразии отдельных людей и человеческих типов некоторые черты встречаются у всех народов, национальностей и рас. Например, все люди, за редким исключением, испытывают патриотические чувства. В этом их сила и слабость. Сила, потому что на почве патриотизма создаются мощные коллективы и часто рождается ослепительное вдохновение, мужество, благородство и красота самопожертвования. Слабость же патриотизма в том, что он очень легко переходит в шовинизм. Шовинизм – это чудовище с зелеными глазами. Шовинисты превращают мир в сумасшедший дом. Кончается это свирепыми войнами…
Молиться надо не только за царские «грехи, за темные деянья», но и за всех погибших в поисках правды для земли Русской. Молиться надо и за нас, сугубо грешных, бессильных, безвольных и безнадежных путаников. Не оправдаем, а лишь смягчением нашей вины может быть то обстоятельство, что мы запутались в паутине, сотканной из трагических противоречий нашего века. Поэтому да судит нас Высший Судья, ибо сказано: « Мне отмщение, и Аз воздам».
Как известно из этой автобиографической книги, на третий день после начала долго ожидаемого судебного процесса В.В. Шульгин написал в своей газете «Киевлянин» передовую статью в защиту обвиняемого Бейлиса. Номер, в котором содержалась эта статья, был тот час конфискован полицией, а редактор газеты был привлечен к суду «за распространение в печати заведомо ложных сведений о высших должностных лицах…», то есть был обвинен в клевете и даже якобы провел за это деяние непродолжительное время в тюремной камере. Не знаю, правда, каким образом, ведь он был защищен иммунитетом депутата Государственной Думы. Что же он наговорил в ней крамольного? Приведу цитату из статьи в изложении самого автора.
«Как известно, обвинительный акт по делу Бейлиса есть документ, к которому приковано внимание всего мира. Со времени процесса Дрейфуса не было ни одного дела, которое бы так взволновало общественное мнение. Причина тому ясна. Обвинительный акт по делу Бейлиса является не обвинением этого человека, это есть обвинение целого народа в одном из самых тяжких преступлений, это есть обвинение целой религии в одном из самых позорных суеверий. При таких обстоятельствах, будучи под контролем миллионов человеческих умов, русская юстиция должна была быть особенно осторожной и употребить все силы, чтобы оказаться на высоте своего положения. Киевская прокуратура, взявшая на себя задачу, которая не удавалась судам всего мира в течение веков, должна была понимать что ей необходимо создать обвинение настолько совершенное, настолько крепко кованное, чтобы о него разбилась колоссальная сила той огромной волны, что поднималась ему навстречу». С последним тезисом вряд ли можно спорить, это было очевидным. Только, спрашивается, при чем здесь дело Дрейфуса применительно к «кровавому навету против целого народа»? Во времена Дрейфуса во Франции мало кому в голову приходила шальная мысль обвинять «все еврейское население страны» в массовом шпионаже в пользу враждебной французам Германии, речь шла лишь о личностях и поступках двух офицерах французского Генерального штаба – Дрейфусе и Эстерхази.
Их текста статьи В.Шульгина: «Низкий поклон этим киевским хохлам, чьи безвестные имена опять потонут в океане народа! Им, бедным, темным людям, пришлось своими неумелыми, но верными добру и правде руками исправлять злое дело тех, для кого суд только орудие, для кого нет доброго и злого, а есть только выгода или невыгода политическая. Им, серым гражданам Киевской земли, пришлось перед лицом всего мира спасать чистоту русского суда и честь русского имени. Спасибо им, спасибо земле, их выкормившей, спасибо старому Киеву, с высот которого свет опять засверкал на всей Русской земле!». Хорошо, сказано, пафосно, не правда ли?
Давайте, однако, не идти по привычной, хорошо укатанной «дороге с односторонним движением», который навязала обществу под влиянием Базельского конгресса тогдашняя российская и зарубежная пресса, а будем рассматривать картину во всей ее полноте. Про «киевских хохлов», оправдавших М.Бейлиса, наслышаны буквально все и притом повсюду, на любом углу. Но вот как быть с юридически закреплённым прояснением всех обстоятельств загадочной смерти несовершеннолетнего Андрея Ющинского, которое так и не состоялось до конца, кругом и рядом сплошь одни ничем не подтверждённые домыслы, умолчания и откровенная, неприкрытая ложь? Ведь вопросов, на которые предстояло ответить суду коллегии присяжных, было, как известно, всего два. Попробуйте-ка самостоятельно найти по стенограмме процесса неотреферированный ответ на первый из них – далеко не каждому это удастся. Изданная в России полная стенограмма процесса давно уже стала огромной библиографической редкостью, а на помоечных просторах интернета гуляют преимущественно лишь отдельные отрывки из речей выступавших свидетелей и экспертов. А звучали, согласно стенографическому отчету, вопрос и ответ на него полностью так.
«ПЕРВЫЙ ВОПРОС. Старшина присяжных читает: „Доказано ли, что 12-го марта 1911 года в Киеве, на Лукьяновке, по Верхне-Юрковской улице, в одном из помещений кирпичнаго завода, принадлежащего еврейской хирургической больнице и находящегося в заведывании купца Марка Ионова Зайцева, тринадцатилетнему мальчику Андрею Ющинскому при зажатом рте были нанесены колющим орудием на теменной, затылочной, височной областях, а также на шее раны, сопровождавшиеся поранением мозговой вены, артерий, левого виска, шейных вен, давшие вследствие этого обильное кровотечение, а затем, когда у Ющинского вытекла кровь в количестве до 5-ти стаканов, ему вновь были причинены таким же орудием раны в туловище, сопровождавшиеся поранениями легких, печени, правой почки, сердца, в область котораго были направлены последние удары, каковые ранения в своей совокупности числом 47, вызвав мучительные страдания у Ющинского, повлекли за собой почти полное обескровливание тела и смерть его".
Ответ присяжных заседателей: Да, доказано».
Слово «ритуальный», как мы видим, здесь отсутствует, зато факт почти полного обескровливания тела убитого кем-то подростка налицо. Так ради чего вообще писалась эта «эпохальная» книга В.В. Шульгина под названием «Годы», представлявшая собой некий актуализированный и приспособленный к требованиям текущего политического момента «римейк» его предыдущей книги «Дни»? Интересны в этой связи воспоминания академика Ю.А. Полякова о тех сложностях, которые возникли в связи с публикацией глав из этой книги, предпринятой в конце 1966 – начале 1967 гг. Автором предисловия к данной публикации был В.П. Владимиров (он же режиссер и сценарист кинофильма «Перед судом истории» (1965 г) по фамилии Вайншток). А послесловие написал историк Арон Яковлевич Аврех, ученик «лидера советской исторической науки» академика И.И. Минца и известный специалист по тематике отечественного масонства. Страсти вокруг этой публикации разыгрались очень нешуточные даже при том, что сама книга «Годы» была впоследствии выпущена с целым рядом пропусков и поправок весьма ограниченным, фактически закрытым, подписным тиражом в издательстве АПН в 1979 году с очевидным прицелом на зарубежную читательскую аудиторию. У меня именно это издание в библиотеке имеется, так что могу судить о нём вполне предметно.
Здесь, воленс-ноленс, придётся обратиться к очень специфичной материи под названием «руматология». Руматология – это прикладная наука (точнее – научная дисциплина), специализирующаяся на фабрикации и распространении слухов. Классические примеры можно почерпнуть у американского писателя О’Генри в серии новелл о похождениях благородных жуликов Джеффа Питерса и Энди Таккера, в многочисленных байках о захватывающих повествованиях небезызвестного «любимца Андропова» журналиста Виктора Луи, равно как и у знаменитого строителя финансовых пирамид Сергея Мавроди. Слухи – это особо тонкий инструмент пропаганды (равно как и рекламы), особенно «политико-эзотерической». Известный анекдот «Вы слышали новость? Рабинович выиграл «Волгу» по лотерейному билету!», целенаправленный слив инсайда в ключевой момент, запуск легенд о «чудесах» Вольфа Мессинга – всё это инструментарий слухов, богатый арсенал данного метода. Слух – это, по классическому определению, информационно-эмоционально значимое сообщение, внешне выглядящее как объективистское, совершенно нейтральное и вроде бы безадресное. На деле же, как утверждал Джеймс Хэдли Чейз, «всё имеет свою цену», в том числе и правда, и ложь... Это целиком и полностью с теорией, которую активно развивал в довоенные годы упомянутый нами русско-французский ученый Койрэ. Посмотрим это на примере одного примечательного происшествия из очень богатой на различные авантюрные приключения жизни видного русского монархиста, принимавшего отречение Николая II.
Центральное место в упомянутой книге Шульгина занимает часть третья под названием «Бейлисиада», а если быть совсем уж точным – та ее часть, которая озаглавлена «Патриарх». Ниже я воспроизведу ключевой эпизод из главы седьмой книги. События разворачиваются в австрийском местечке Броды, на самой границе Австро-Венгрии с Россией буквально в первые же дни после начала Первой мировой войны. Это был бывший свободный торговый город, один из центров галицийского еврейства (более 80 процентов жителей городка), де-факто его столица. Одновременно Броды были одним из крупнейших узлов приграничной контрабанды в Российской империи и основной сборный пункт переселенцев из России для последующей эмиграции в США в конце XX века. Бродские евреи сформировали, кстати, значительную часть еврейской общины Одессы, ведь недаром самая известная хоральная синагога в этом городе носит название Бродской. В Киеве хоральная синагога на улице Шота Руставели, построенная в 1897-1898 гг. на деньги Лазаря Израилевича Бродского к его пятидесятилетию, также называется «Бродской». А вот культового заведения в СССР, хотя бы той же часовенки, в честь невинно убиенного отрока, мученика Андрея, мечтавшего стать священником и учившегося ради этого в Киево-Софиевском духовном училище при храме Святой Софии, я что-то не припоминаю… Не стоит забывать, что даже если еврей Мендель Бейлис и не был виновен в его смерти, то этим злодеем и главным убийцей, по версии его защитников из полицейско-жардармской среды, был другой еврей – киевский вор в законе Борис Андроникович Рудзинский по кличке «министр-голова». И кто может сегодня с уверенностью поручиться, что этот матёрый уголовник, дальнейшая судьба которого полностью покрыта мраком, не был, помимо прочего, членом какой-либо изуверской секты? И что все его действия в этой загадочной истории не диктовались именно этим обстоятельством?
Вот обещанный эпизод из книги Шульгина: «Глубокой ночью они привели меня в какую-то гостиницу. Она сейчас же загорелась свечами: электричество не работало. Волшебно быстро на столе появился «самоварчик», неизменный утешитель тех времен. Стало уютно, но странно: от свечей отвыкли. Я пил чай один, мои покровители исчезли. Было, вероятно, три или четыре утра, в окна заглядывала ночь — черная, как могила. Дождь стучал тихонько в стекла...
Вдруг открылась дверь... Свечей было достаточно. Вошел старик с белой бородой. Он подошел к столу и, облокотившись на спинку кресла, крытого красным бархатом, смотрел на меня. Он был необычайно красив – красотой патриарха. К белизне волос, бороды подходили в библейском контрасте черные глаза в рамке черных же длинных ресниц. Эти глаза не то что горели – сияли. Он смотрел на меня, я на него... Наконец он сказал:
- Так это вы...
Это не был вопрос. И поэтому я ответил, указывая на кресло:
- Садитесь...
Но он не сел. Заговорил так:
- И они, эти сволочи, так они смели сказать, что вы взяли наши деньги?..
Я улыбнулся и спросил:
- Чаю хотите?
Он на это не ответил, а продолжал:
- Так мы-то знаем, где наши деньги!
Сияющие глаза сверкнули как бы угрозой. Но то, что он сказал дальше, не было угрозой.
- Я хочу, чтобы вы знали...
Есть у нас, евреев, такой, как у вас, митрополит. Нет, больше! Он на целый свет. Так он приказал...
Остановился на минутку и сказал:
- Так он приказал... Назначил день и час... По всему свету! И по всему свету, где только есть евреи, что веруют в бога, в этот день и час они молились за вас!
Я почувствовал волнение. Меня это тронуло. В этом было нечто величественное. Я как-то почувствовал на себе это вселенское моление людей, которых я не знал, но они обо мне узнали и устремили на меня свою духовную силу.
Патриарх добавил:
- Такую молитву бог слышит!
Я помню до сих пор изгиб голоса, с каким он это произнёс, и выражение глаз. Вокруг ресниц они были как бы подведены синим карандашом. Они как бы были опалены духовными лучами...
Через некоторое время он сказал:
- Я пришёл сюда, чтобы вам это сказать. Прощайте!..».
Очень впечатляюще! Только почему-то В.В. Шульгин рассказал об этом многозначительном и политически далеко неоднозначном эпизоде лишь в 70-е годы, незадолго до публикаций в СССР ныне почти полностью забытой книги Ю.С. Иванова «Осторожно, сионизм» (1969-1970) и скандальной статьи высокопоставленного цековского агитпроповца А.Н.Яковлева в «Литературной газете» под названием «Против антиисторизма» (1972)… Иными словами – во времена послевоенного победоносного Советского Союза, разгромившего фашизм, но отнюдь не в момент существования на белом свете «погромной, черносотенной царской России», еще не оправившейся от мирового позора после провала инспирированного правящим режимом «дела Бейлиса»…
На конференции американских раввинов в 1914 году было принято решение выразить признательность В.В. Шульгину. В резолюции конференции говорилось: «Наша благодарность Василию Шульгину должна быть внесена в книгу протоколов. Шульгин, член реакционной антисемитской партии и редактор ее главного органа «Киевлянин», доказал, что Бейлис явился жертвой абсурдного и зловещего заговора. Он был вынужден заплатить за свою честность трехмесячным тюремным сроком. Поскольку он реакционер, его показание – самое ценное из всех… Он – Харбона на киевском Пуриме, чье имя будет помянуто добром». Харбона – это библейский ветхозаветный персонаж, один из семи евнухов-царедворцев персидского царя Артаксеркса. Благодаря своему посту он спас кузена Эсфири (Гадассы, Иштары, Эстер), царского привратника Мардохея (Мордехая) от публичной казни, подготовленной его лютым врагом и соперником Аманом – главным героем известного еврейского праздника Пурим и первым историческим символом т.н.«животного антисемитизма». «Харбона» – в переводе с персидского обозначает «ослиный», и поэтому в результате мировая кухня получила знаменитые гоменташи – стилизованные ослиные «уши Амана». Думаете, мудрый Остап Бендер случайно пообещал в «Двенадцати стульях» выдать беспризорнику «от мертвого осла уши» в качестве награды за его очевидную дефективность? Вот недоразвитый интриган Аман вместе с 70-тысячами своих сторонников и получил из рук ветхозаветных евреев эти самые уши Харбона…
Интересно, кстати, и кто же был тот самый «патриарх», выдавший своеобразную фетву на всемирную молитву во здравие В.Шульгина – патентованного, сертифицированного «черносотенца и идейного антисемита», будущего автора звонкого лозунга «Фашисты всех стран, соединяйтесь!»? Не менее известного в богобоязненной дореволюционной России, чем А.И. Дубровин, В.М. Пуришкевич или даже сам Н.Е. Марков-Второй? Ясно лишь одно – им мог быть лишь один из лидеров тогдашнего мирового хасидизма, возможно 5-й любавичский ребе из династии Шнеерсонов – Шолом Дов Бер (Рашаб), переехавший в 1916 году из-за немецкого наступления с западной окраины страны в Ростов-на-Дону, где он в 1920 году и умер и был похоронен на местном еврейском кладбище.
Характерно, что книга «Годы» впервые увидела свет в 1979 году, лишь через три года после смерти ее автора. Причем она была издана в известном своей пропагандистской и спецслужбистской направленностью издательстве Агентство печати «Новости» (АПН). Причем с предисловием Владимира Владимирова (Вайнштока) и с выражением Шульгиным своей признательности ему же «за участие в создании этого произведения». На деле, если верить многочисленной мемуарной литературе, истинным соавтором последней книги Шульгина был Иван Алексеевич Корнеев – историк-музыковед, его сокамерник по тюремному Владимирскому централу. Который не только на протяжении почти двух лет трудолюбиво записывал воспоминания Шульгина, но впоследствии сумел полностью воспроизвести их по памяти после своего освобождения, ибо черновые записи были у него изъяты администрацией тюрьмы, Да к тому же он еще и перелопатил стенографические отчеты Госдумы за десять лет (с 1907 по 1917 гг.), обработал также кучу дополнительных материалов. Но благодарных слов от автора книги, в отличие от В.Владимирова, он так и не дождался. Между прочим, Владимир Вайншток к тому времени уже был сценаристом и соавтором одного из самых известных советских фильмов о разведчиках-нелегалах – «Мёртвого сезона» режиссера Саввы Кулиша…
Возвратимся к началу этой главы, точнее – к ее авторскому предисловию. Что там столь впечатляющее пророчествовал знаменитый немецкий философ О.Шпенглер о всемогущей «цензуре молчания» и о неизбежной «кончине демократии»? Убеждённый идейный монархист В.В.Шульгин к концу ХХ века стал, как сейчас модно говорить, «распиаренной политической фигурой», несмотря на его знаменитый труд 1929 года о русско-еврейском диалоге. Передо мной лежит книга Василия Шульгина, изданная в 2005 году издательствами «Яуза» и «Эксмо», вот она.
И сзади, и спереди на обложке книги красуется вечно улыбчивый, весьма довольный собою и достигнутыми в своей жизни результатами известный российский олигарх, член-корреспондент Российской академии наук и автор открытого письма российским властям под названием «Россия на перепутье. Обращение к обществу» Борис Абрамович Березовский. Он же бывший заместитель секретаря Совета безопасности РФ, бывший исполнительный секретарь СНГ, бывший депутат Государственной думы от Карачаево-Черкессии, российский медиамагнат и фактический распорядитель общероссийским телеканалом ОРТ, а затем политический эмигрант в Великобритании по фамилии «Платон Еленин». Это, по всей видимости, о нем и ему подобным пророчески писал Василий Шульгин, коль скоро эта цитата красуется на обложке рядом с фотографией Березовского: «Евреи неудержимо ползут вверх, стремясь тем самым взгромоздиться на хребет русского народа; но мы не из тех наций, которые проглатываются без сопротивления; при кажущейся беспомощности русские таят в себе мощные ресурсы отпора…».
Меня эта книга заинтересовала вовсе не пространными размышлениями В.Шульнина о природе и причинах возникновения антисемитизма, не его попытками «строго научно» разделить антисемитизм на расовый, политический и трансцедентальный, а тем, что он вновь и вновь обращается к тематике «бейлисиады» под углом зрения «кровавого навета» и в качестве иллюстрации своей исторической правоты снова приводит сцену своего ночного рандеву с еврейским «патриархом» в австрийском местечке Броды. Трактуется всё это им следующим образом: да, я ярый и убежденный антисемит, но в решающую минуту «дела Бейлиса» встал на сторону добра и справедливости, и весь еврейский народ оценил это по достоинству устами своего духовного вождя!
Мне подобная трактовка событий представляется абсолютно вымышленной и явно подогнанной под требования текущего политического момента середины 60-х годов. Мой выдающийся земляк, русский писатель и мыслитель Владимир Галактионович Короленко в «деле Бейлиса» сыграл роль неизмеримо большую, чем В.В.Шульгин. Он не просто написал, как депутат Шульгин в своей собственной газете «Киевлянин» статью с критическим разбором действий местной прокуратуры и полиции и критикой содержания созданного ими обвинительного заключения. Он еще в ноябре 1911 года опубликовал в газете «Речь» целое воззвание «К русскому обществу. По поводу кровавого навета на евреев», под которым подписались более двухсот авторитетов тогдашней России, и подготовил свыше десятка статей по мере продвижения к суду «дела Бейлиса». Однако благодарности от еврейского сообщества он, увы, не дождался. Более того – тот же В.В. Шульгин публично обозвал его «писателем-убийцей» из-за позиции Короленко в оценке т.н. сорочинского бунта на Полтавщине.
Согласно стенограмме заседания Государственной думы от 12 марта 1907 года депутат Шульгин выразил пожелание, чтобы казням подвергались «не те несчастные сумаcшедшие маниаки, которых посылают на убийство другие лица, а те, что их послали, интеллектуальные убийцы, подстрекатели, умственные силы революции, которые пишут и говорят переда нами открыто… Если будут попадать такие люди, как известные у нас писатели-убийцы… Голос: Крушеван? Деп. Шульгин. Нет, не Крушеван, а гуманный и действительно талантливый писатель В.Короленко, убийца Филонова!».
Здесь налицо факт публичной лжи и клеветы со стороны Шульгина. Короленко действительно выступил в январе 1906 года с публичной критикой жестокостей и издевательств, допущенных по отношению к повстанцам из местечка Сорочинцы Миргородского уезда (того самого села, где еще до недавнего времени ежегодно проходила знаменитая Сорочинская ярмарка) карательной экспедицией во главе со статским советником Ф.В. Филоновым. Через неделю после публикации «Открытого письма Короленко» в газете «Полтавщина» Филонов был убит членом боевой организации партии эсеров Д.Л. Кирилловым, который благополучно скрылся за границу, а писателя лживо и бездоказательно обвинили в подстрекательстве к совершению этого убийства.
Так почему же идейного антисемита Шульгина российское еврейское сообщество превозносило, а наднационального вечного гуманиста Короленко предпочитало не замечать, воспринимая его стойкую гражданскую позицию правозащитника как должное? И это при том, что депутат Шульгин от царизма пострадал условным сроком трехмесячного тюремного заключения и царским милостивым прощением его мелких клеветнических грешков, а народник-гуманист Короленко успел побывать с 1981 по 1985 гг. в двух долговременных ссылках в «местах, не столь отдаленных» – в Сибири и в Якутии. Вот что вполне обоснованно написал в апреле 2012 года о В.Г. Короленко и его выдающейся роли в «деле Бейлиса» известный отечественный литературный критик, журналист и беллетрист (недавно внесенный Минюстом РФ в список иностранных агентов) Дмитрий Быков: «Без участия Короленко истина не только не пробила бы путь, она элементарно не была бы установлена. Сыщиком, русским Холмсом облазил он киевскую Лукьяновку, адский полубандитский район; с соседскими детьми обошёл и осмотрел весь кирпичный завод Зайцева, внимательнейшим образом опросил свидетелей, набрал добровольных помощников, координировал всё дополнительное расследование!». И то, что для российской еврейской общины В.Г. Короленко был не только высоким моральным авторитетом, но и реальным подспорьем в решении важных проблем свидетельствует следующее рекомендательное письмо В.Г. Короленко А.М. Горькому, датированное 19 мая 1920 года.
«Дорогой Алексей Максимович! Податель сего письма, Залман Мендель Шнеерсон, есть то самое лицо, на которое часто ссылались фальсификаторы в деле Бейлиса, как на основную пружину ритуального убийства. Человек, по-видимому, интересный, как все крепко убеждённые в чём-нибудь люди. Он, по-видимому, довольно образован, и это не мешает ему, однако, крепко держаться старого завета и даже хасидизма. Он явился ко мне с просьбой дать письмо к Вам, так как он думает, что Вы можете помочь ему. Дело его состоит в том, что в городе или местечке Любавичи существует евр[ейская] школа на основах, как он выражается, богоискательства (очевидно, по старому завету). Она существует уже 30 лет и, очевидно, имеет какие-то корни в бытовой и умственной жизни еврейства. Большевики распорядились с нею так, как вообще распоряжаются со многими сложными явлениями: они решили изгнать ее, а здание отдать молодым скаутам. Вот он и едет, чтобы по возможности отстоять это детище еврейского быта и своеобразной еврейской религиозной мысли. Я мало знаю особенности этой школы. Себя не могу считать человеком далеко религиозным, но у меня навсегда осталось религиозное отношение к свободе чужого убеждения и чужой веры, которое возмущается слишком простым решением таких вопросов посредством простого насилия. Если и Вы думаете также, то, быть может, не откажетесь выслушать и оказать возможное содействие Залману Менделю Шнеерсону, – содействие к тому, чтобы голос из Любавича был выслушан и мог изложить все, что можно сказать в пользу данной школы. Крепко жму Вашу руку и желаю Вам всего хорошего. Вл.Короленко. Полтава, Мало-Садовая №1».
Очень показательное и очень многозначительное послание, особенно для тех крайне суровых, более того – жестоких времен данного периода гражданской войны на территории Украины! Судя по всему, в письме Короленко шла речь о Шнеуре Залмане Шнеерсоне, секретаре 6-го Любавичского ребе, его представителе в Москве и в последующем посланнике Ребе в Палестине. Он был двоюродным братом самого знаменитого проповедника Хабада, Любавичского Ребе Менахема Менделя Шнеерсона. Известно также, в частности, что вплоть до своего отъезда из СССР он имел самое непосредственное отношение к судьбе т.н. библиотеки Шнеерсона, о которой я подробно писал в книге «Зарубки на гриппозной сопатке».
Хотите, напомню всем, каким был май 1920 года в Украине? Напомню словами очень известной до сих пор в народе советской политической песни: «Помнят псы-атаманы, помнят польские паны конармейские наши клинки!». Юзеф Пилсудский только-только заключил Варшавский военно-политический договор с Симоном Петлюрой. По этому соглашению Галиция, Волынь и Холмщина полностью отходили к только что образованной Второй Речи Посполитой. Вместе с упоминавшимся мною ранее бывшим австрийским местечком Броды (это был сожженный вначале в 1914 году в ходе Первой мировой войны и вторично во время Гражданской войны т.н. «Галицкий Иерусалим» с его 88 %-м еврейским населением во главе с местным «патриархом»), под которым чуть позднее развернулось решающее сражение между Первой конной армией С.М. Буденного и польскими войсками. Равно как и с родовым поместьем Курганы в Острожском уезде самого В.В. Шульгина. Неоконченный роман Николая Островского «Рождённые бурей» не припоминаете в этой связи? Его действие разворачивается как раз там, в районе родового поместья графов Могельницких, которых Шульгин упоминает в повести «Дни» в период подготовки выборов в Государственную Думу.
6 мая отряд польской разведки в Пуще-Водице под Киевом захватил рейсовый трамвай и триумфально проехался на нём аж до центра столицы Украины. И уже 7 мая 1920 года войска Красной Армии без боя сдали Киев наступавшим польско-украинским частям. Военно-политические соглашения были также достигнуты Польшей с правительством Вооруженный сил Юга России во главе с бароном Врангелем и с Финляндией, в связи с чем РСФСР была вынуждена в срочном порядке форсировать подготовку к заключению в июне 1920 г. будущего Тартусского перемирия с участием Паасикиви-Берзина-Керженцева. Две галицийские бригады из состава дивизии ЗУНР (Западно-украинской Народной Республики), воевавшие в составе Красной Армии, перешли тогда на сторону С.Петлюры, в тылах красных резко активизировались воинские формирования генерал-хорунжего Ю.Тютюника.
Батька Нестор Махно, наиболее ненавистная Льву Троцкому политическая фигура на Украине, вновь вознёсся на вершину своей популярности и своего политического веса и победоносно совершал знаменитый рейд Революционной повстанческой армии Украины на территориях Харьковской и Полтавской губерний. Более того, он формирует, наконец, на Екатеринославщине свой Вольный Совет крестьянских или рабочих делегатов во главе с самим Махно, а также Виктором Белашом, Александром Калашниковым, Семеном Каретником и Василием Куриенко. На Дальнем Востоке тогда же провозглашается независимая Дальневосточная Республика (ДНР). На Кавказе в преддверии открытия практически неизвестного нашим историкам Бакинского конгресса народов Востока с участием турецкого героя Энвер-паши вообще творится что-то невообразимое…
Так что Залман Мендель Шнеерсон выбрал весьма подходящий момент для обращения за посредничеством именно к уроженцу Житомира В.Г. Короленко, которого тогда уже вовсю и со всех сторон гнобили и поносили полтавские чекисты во главе с Председателями губернской ЧК Баскаковым Яковом Моисеевичем, Ивановым Василием Ивановичем и Магоном Генрихом Яновичем. В кадрах которой тогда числились очень знаменитые из целого ряд литературных произведений, в том числе Михаила Булгакова, лица вроде весьма загадочной по своей настоящей биографии садистки-следователя Розы Шварц и не менее знаменитого палача и садиста по прозвищу «Гришка-проститутка». В материалах деникинской «комиссии Рерберга», исследовавшей случаи т.н. административных расстрелов в рамках осуществлявшейся политики «красного террора» на Украине, их фамилии по Полтаве и Полтавской губернии упоминались чаще других. Короленко лично знал эту «чекистку Розу» (которую сегодня в публицистике почему-то причисляют к деятельности Киевской ЧК вместе с бывшей проституткой «Товарищем Дорой» – то ли Любарской по фамилии, то ли Евлинской), и довольно подробно описал ее. По его словам, «кровавая Роза» была вовсе не проституткой, а бывшей швеёй. «Это была молодая девушка, еврейка. Широкое лицо, вьющиеся черные волосы, недурна собой, только не совсем приятное выражение губ. А на поясе у нее револьвер в кобуре».
Не менее «тёплые» чувства питали к писателю и руководители Полтавского губревкома Яков Наумович Дробнис и Александр Яковлевич Шумский. В Полтавской губернии постоянно объявлялось то чрезвычайное, то осадное, то военное положение, ширилась практика массовых расстрелов, которая, в отличие от РСФСР, была продолжена решением руководства Всеукрревкома за подписями Петровского, Затонского, Гринько, Кокарского, Ермощенко и Мазура. Была объявлена всеобщая мобилизация всех родившихся в 1896-1900 гг. по г.Полтаве и Полтавскому уезду, шли повальные обыски по ночам, изымались не только все ценные вещи, но и «сверхнормативные» предметы одежды, обуви, белья, посуды, продовольствия, мыла, спичек, папирос и пр. Обязательной «регистрации» почему-то подлежали все музыкальные инструменты, ноты (?), а также аптекарские весы (?). Вот каким было это время.
Из дневника А.А. Несвицкого известно, к примеру, об устном обращении Шумского к Короленко, переданному писателю через какого-то посредника, примерно такого содержания: «Ввиду того, что образ действий советской власти волнует его (т.е. Короленко – авт.) и вредно отражается на его здоровье, он, Шумский, посоветовал ему оставить город Полтаву». На что Короленко ответил, что он умрёт в Полтаве и пока есть у него силы, он будет ходатайствовать о заключённых. Речь, вне сомнения шла о жалобе Короленко наркому Луначарскому в связи с нашумевшим делом двух спекулянтов зерном и мукой – Герша Янкелевича Аронова и Самуила Мееровича Миркина, которых всё же расстреляли, несмотря на прямое указание Дзержинского из Москвы.
Еще в 1919 году В.Г.Короленко писал в своём дневнике: «Среди большевиков много евреев и евреек. И черта их – крайняя бестактность и самоуверенность, которая кидается в глаза и раздражает». Это, конечно, мимо глаз и ушей представителей местных властей не проходило. Сам вождь мирового пролетариата крыл его тогда самыми последними словами как «жалкого мещанина, пленённого буржуазными предрассудками», представителя кучки «интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а г…о».
В студенческие годы я был в приятельских отношениях с другим выпускником средней школы №3 г. Полтава имени А.В. Луначарского, сыном директора Литературно-мемориального музея В.Г. Короленко, фамилию его, признаюсь позабыл. Его семья проживала в одном из зданий музейной усадьбы, и в ходе целого ряда вечерних дружеских посиделок «за рюмкой чая» я узнал много ранее мне неизвестного об очень непростых отношениях писателя со своим земляком, занимавшим тогда пост наркома просвещения РСФСР – А.В. Луначарским. Луначарский много чего наобещал Короленко, но мало реального сделал тогда на деле этот «плачущий большевик» для великого русского мыслителя, писателя, академика, с которым он был очень тесно знаком еще с царских времен…
Буквально накануне решающих февральских событий 1917 года В.Г. Короленко опубликовал в газете «Русские ведомости» пророческую статью о скором крахе тогдашнего российского консерватизма под названием «Новейшая русская история по В.В. Шульгину». В ней он, в частности, пишет следующее: Г.Шульгин признаёт факт, впрочем, совершенно очевидный; прежде он воевал с теми самыми людьми, с коими ныне состоит в союзе. В недавнем «диспуте» между исторической властью и обществом он отстаивал проявления того исторического явления, которое ныне признает негодным. Но он объясняет это тем, что и его бывшие противники, которых он называет общим именем «либералы», теперь не те, что были.
По его словам, они показали себя тогда с самой ужасной стороны: «Эти люди, ежедневно выносившие протесты против смертной казни, тут же расстреливали городовых на каждом перекрестке», пламенные обличители еврейских погромов с увлечением уничтожали русские помещичьи усадьбы, называя это занятие «иллюминацией»… Шульгин с болью и возмущением говорил туда же в Думе, что писатель, всю жизнь проповедовавшие гуманные идеи, до такой степени увлекся политической борьбой, что своими статьями (?) подстрекал банду политических убийц, терроризировавших страну. Из песни слова не выкинешь. Нет, эту песню г.Шульгину положительно следовало бы выкинуть из своего послереволюционного репертуара, потому что это – песня заведомо фальшивая и клеветническая. При несколько большей заботе о добросовестности, г.Шульгин должен был знать это… Ему, вероятно, будут аплодировать недавние союзники, а те, кто умеет читать более добросовестно и вдумчиво, будут на моей стороне. Каждому свое. Общего языка тут нет».
Да, Короленко как в воду глядел! «Suum cuique» (каждому свое) – вот и получай, что заслужил. Царя-батюшку и всех его родственников новые «союзнички В.В.Шульгина» из числа местной и зарубежной масонской креатуры уже вскорости на тот свет благополучно спровадят не без его активного участия в политическом спектакле под названием «отречение Николая II». Все основные участники «дела Бейлиса» (кроме него самого) стараниями Киевской ЧК дружно последуют на тот свет. А ложь, у которой, как образно говорится в народном фольклоре, «короткие ноги», несмотря ни на что, будет жить вечно. По крайней мере, до тех пор, пока на белом свете будут существовать структуры, которые заинтересованы в этом инструменте для достижения нужных им целей и получения нужных результатов.
Валентин Антонович Сидак, ветеран спецслужб, автор книги «Тугие узлы отечественной истории»
