Посвящается главному герою повести к его 90-летию.
Написано 20 лет назад.
Станислав Юрьевич Куняев, главный редактор журнала "Наш современник", сотрудник журнала Вячеслав Морозов и аз многогрешный, летели в низовья Печоры ловить рыбу. В низовьях, значит, поближе к Ледовитому океану, подальше от Москвы. Летели долго, почти два часа. Если учесть, что до этого мы больше суток ехали на поезде, то надо себе представить, в какую даль мы забрались. Да ещё, добавлю, назавтра, с утра, надо было лететь на вертолете на рыбную "хариусную" реку. Нас сопровождала Галина Васильевна, писательница, тоже редактор журнала писателей Севера.
Багажный отсек самолета был забит сумками и коробками. Коробки, некоторые очень тяжелые, содержали в себе продовольствие нашей экспедиции. Оставлю в секрете имена благодетелей, организовавших для нас такое счастье жизни, скажу только, что летел я с радостью и ожиданием: никогда не был в этих местах. Да даже и вырваться из Москвы, еще теплой, душной, суетливой, и прилететь в белый холод и одиночество - это ли не подарок судьбы.
- Ты сможешь переночевать у костра в тундре? - спрашивал Стас. - Без палатки.
- А зачем?
- Я попрошу забросить поглуше, подальше. У меня спальник есть, тебе мешок найдут. Сможешь у костра ночевать?
- Я же вятский, Стас. Прижмет, и ночую. Но если есть какая избушка, зачем мешок? А вообще, и рыба-то зачем? Вон нам сколько еды загрузили, самолет еле взлетел. Поживём в тундре, подышим, посидим у костра, поедим и обратно.
- Да, - говорил Стас, - по бороде ты - Лев Толстой, а по уму мужик простой. Да, столько коробок. Так я еще не рыбачил, с такими наворотами.
- Спасибо тебе, что я по уму мужик простой, а не Лев Толстой. Был бы по его уму, гневно бы писал: "Это насильственное вырывание живого существа из естественной среды обитания, это так называемое рыболовство есть ничто иное, как варварство так называемых интеллигентов, использование ими физического и технического превосходства...
- ... над хладнокровными, - закончил за меня и за Толстого Стас. - Рыба не умирает, а засыпает, рыба, пусть не вся - постная пища. Охотиться, да, другое дело. У него кровь охолодала, значит, и другим нельзя.
- Как писали в тогдашних пародиях: "Молоко лакал босой, обожравшись колбасой" - вспомнил я.
Бортпроводница, женщина в годах, проносила по проходу конфетки двух сортов: карамель и леденцы. Мы подсластились.
- Стас, - сказал я, так как я всю жизнь преподаю, то не могу оставить мысль незаконченной. О Толстом. Вот опять его авторитет взвинчивают, неспроста же. Это же снова поощрение антиправославной струи. Визжат: Церковь отлучила. Кто его отлучал, кроме него самого? Сам отошел от Церкви, отбежал с криком проклятий: не надо мне причастия, не надо отпевать, не ставьте мне креста! Это же всё его завещания и слова. Для любого в Церкви, для любого оставлено покаяние. Священник к нему приехал из Оптиной, мог бы причастить, пособоровать, не пустили, да и сам не захотел. Бог его простит. Разбойник первым вошел со Христом в рай, разбойник. А Толстой хуже разбойника, продолжает убивать. Я в Туле недавно был, там аж кафедра педагогического мастерства Толстого. "Евангелие" его печатают, ужас! У нас Личутин додумался, называет Толстого пятым евангелистом.
- Может, он себя шестым считает? - засмеялся Стас. - Я с ним на Мегре рыбачил, на Мезени, вроде тебя, ничего не понимает в рыбалке.
- Гадость какая, - сказал я про карамель, - изжогу схвачу, и выплюнуть некуда. А, бывало, летишь на "боинге"...
- Воду несут, - утешил Стас.
- Так вот, у нас и вся литература делится не на цветных и белых, не на традиционалистов и консерваторов, не на русских и евреев, а на тех, кто идет или за Толстым или за Достоевским. Вспомни их смерти, труды последних десятилетий...
- Напиши для нас статью, - сказал Стас. Он передал мне пластмассовый стаканчик с водой.
- Понял, - ответил я, запил сладкую гадость карамели, засунул стаканчик в карман спинки переднего кресла и стал смотреть на облака, и уже про себя, подчиняясь профессии, подумал фразу: "И теперь, когда он все чаще, сидя в кресле самолета и пересекая часовые пояса, смотрел на облака сверху, он всё реже вспоминал себя самого, мальчишку, лежащего на зелёной земле и смотрящего на облака снизу вверх. Их разделяли облака и тучи, которые измерялись уже не метрами, а десятилетиями...".
- Смотри, - обратил мое внимание Стас, - смотри, Галина Васильевна, это же машина. Как взлетели, открыла папку и работает. Я тоже набрал всякого чтения, а! Единственное, что люблю читать по своей воле - письма читателей. Мы их печатаем. Это лучшее, пожалуй, изо всего.
- Ещё бы, - поддел я, - в них сильно тебя хвалят.
- Не меня, а журнал. А ты последний роман Проханова читал? Прочитай. Он набирает обороты.
- Он их всю жизнь набирает, он же авиационный закончил.
- А Морозов дрыхнет, - оглянулся Стас, - очень нужный для журнала человек. Знает всех и все его знают. Вдобавок его полюбила то ли жена миллионера, то ли сама миллионерша, журнал завален коньяками и закусками. Никакой Сорос никакой "Новый мир" так не снабжает.
Объявили о снижении. В рваных, мохнатых провалах серых туч начало трясти. Защелкнули ремни.
- Раз в Магадан летели, - вспомнил я, - отец Ярослав Шипов, тогда ещё не отец, он был у нас в редколлегии, тоже летел. Над Таймыром так стало валять и покидывать, что ой-ёй. А это был "Ил-86"-й. В ямы хлопались, чуть не до земли. В Магадан прилетели трезвёхоньки. Сразу от счастья выпили.
Под облаками оказалось низкое ржавое пространство с факелами нефтяных вышек. Сели.
- Вот Россия, - восхищенно сказал Стас, - сколько ехали, как от Москвы до Кишинева, да летели, как от Москвы до Тбилиси, вот и попробуй совладай с нами.
- Уже не о захвате думают, начинают копать иначе. Молодёжь задуривают.
Нас встречали. Юноши в униформе ловко таскали ящики и коробки в иностранную машину, в которую сели и мы. Понеслись по бетонным плитам. Сопровождающий молчал. Подъехали к какому-то сооружению из стекла, пластмассы и рифленого белого железа. Откатились в сторону ворота, пища и помигивая. У здания встречал высокий мужчина в камуфляжной форме, в высоких ботинках, представился Юрой, сказал, что летит завтра с нами. Сопровождающий спросил, выгружать ли багаж или завтра прямо грузить в вертолёт.
- Возьмем что-то для ужина, - решил Стас, - остальное в вертолёт.
- Ужин готов, - сказал Юра.
- Тогда в вертолёт.
Юра повел нас внутрь. Там тоже все были в униформах. Нас снабдили карточками, объяснили, что мы занесены в компьютер, по этим карточкам нам будут и двери открываться, и всё остальное тоже по карточкам: ужин, завтрак, сауны, всякие биллиарды, а также открывание комнаты отдыха и включение телевизора.
- Ну от этого всего мы карточку избавим, - сказал Стас и решительно называя Юру на ты, спросил: - Юра, скажи честно, тебя приставили и велели вернуть писателей из тундры живыми или ты все-таки не робот, а хотя бы рыбак?
- Ловлю иногда, - отвечал Юра. - Завтра карабин захвачу. Там, в общем-то, и медведи, и рыси. А у медведя начальная скорость девяносто километров, убежать от него невозможно.
Мы на немножко разошлись в указанные каждому номера и пошли на ужин. Коридоры были безжизненны как на космической станции.
- Тут мы, Юра, без тебя заблудимся.
- Нет, такое исключено. Везде контрольные блоки, приложите контрольную карточку, вам ответят.
Двери открывались бесшумно и мягко, но только после прикладывания карточки к панельке около ручки. И вход в столовую был по карточкам. В столовой все сверкало еще сильнее, резкий белый бесцветный свет непонятно откуда заполнял пространство с лакированными столами, никелированными прилавками, отделявшими кухню от зала. Но изнутри вышли не роботы, а живые женщины. Выбор блюд был обилен. Названное нами было протянуто нам с улыбками, но без слов.
- Всё, - сказал Стас, - не будет рыбалки. Рыбалка это когда рюкзаки свалишь в груду, потом сапоги перепутаешь, потом обязательно чего-то забудешь. Юра, а предусмотрены рыбные снасти?
- Конечно, - отвечал Юра.
- Стас, - сказал я, - извини моё занудство, я в самолёте не договорил о двух путях писателей, можно?
- Изобрази.
- Всем же дается талант, тем, кто пишет. Талант обязательно от Бога. А использование таланта по двум путям, по Толстому, от Бога к сатане, и по Достоевскому: от сатаны к Богу. Так?
- Не будет рыбалки, - повторил Стас.
Молчаливая Галина Васильевна подала голос:
Почему не будет, будет. Надо Петрпавлу молиться. У нас, с детства помню, молились не Петру и Павлу, а слитно: Петрпавлу, как одному человеку.
Слава, вполне освоясь, ходил за разными добавками, и нам приносил.
- Здесь инвестиции "Лукойла" или "Славнефти"? - спросил он Юру.
Юра даже вздрогнул и умоляюще поглядел на Стаса:
- Меня просили... не поддерживать разговоров о нефти.
- А вдруг ты, Слава, шпион, - сказал я. - Помню, в Японии мы узнали, что есть заводы, где совсем нет людей. Интересно же! Мы попросили сводить нас, где там! Решили, что мы экономическая разведка. Нет, Слава, давай о литературе.
- Ни за что! - воскликнул Стас. - О другом! Ты можешь о другом?
- Могу, но о чем? О женщинах поздно, о гробах рано. О нефти нельзя, о погоде смешно. Давай о рыбалке.
- Нельзя, нельзя, - торопливо сказал Стас. - Из суеверия нельзя.
- Но в классическом смысле можно, я думаю. Например, о налиме Гоголя, которого ловят в поместье Петра Петровича Петуха и о налиме у Лескова, которого привязывают на верёвку, чтоб у него от огорчения росла печень, ибо архиерей, его ждут, любит налимью печень.
Стас с ужасом посмотрел на меня:
- Пропала рыбалка - и рукой махнул, и кофе пить не стал.
Я все-таки зашел к нему перед сном. Он был еще мрачнее, чем на ужине.
- С расстройства закурил - голос: просим курить в специально отведенных для этого местах. Во как! Пошел в смотровую, там роботы смотрят телевизор. Смотрят дрянь невозможную, рекламу смотрят. Молча смотрят! Хоть бы переключили. В другой другие смотрят новости, смотрят тупо и - молча. Ты понял, мы в капиталистическом раю. Вот так будет жить пять процентов, слава Богу, мы не в этих процентах. Здесь, ты понял, нефть, тут заработки, тут за место держатся, тут кружку пива не смеют выпить. Тут, я думаю, разрешение на рождение ребенка спрашивают. А эти кнопки везде, ну бля, так и согрешишь.
Зазвонил телефон. Юра напомнил, что завтрак в шесть и сразу вылетаем.
- Тут какой хариус? - спросил Стас. - Зеленоватый, черный? - Ответ Юры, видимо, устроил Стаса, он еще уточнил: - Скорее, посветлей? А круглый? Ладно. Да не надо будить, не проспим. - Стас положил трубку. - Еще не хватало, чтоб будили световым и звуковым сигналом. Ну, попали. Будто кино о звездных войнах. А как уснуть? Нет, так не рыбачат.
- А как рыбачат?
- На Мезень езжу, на теплоходе поднимаюсь. Теплоход, куда всех штрафников списывают. На камень налетели, шпонку сорвали, надо по этому случаю сто грамм принять. Гвоздь забили, поехали. А тут? За место дрожат. Там Вася-турбинист уходит в запой и все знают: Вася в запое. Тут этому Васе не выжить, хотя он турбинист лучший на северах. Ну жизнь - за место трястись. Нет, по-русски надо всегда иметь в запасе фразу: ну вас на хрен с вашими заработками.
В дверь постучали, вошли люди в униформе с пакетами, сообщили, что здесь одежда для рыбалки и что если кому-то она мала или велика, то надо сказать, заменят. Ушли.
- Всё, - сказал Стас. - Уже и любить русских писателей разучились. - Он стал разбирать пакеты. В них были отличные серые куртки, ватные брюки, сапоги-бахилы. - Наверное, уже в реке дежурят подводники, рыбу будут на крючок цеплять.
- Скорее, она уже где-то в коробках.
- Кстати, - сказал Стас, - надо с утра проверить. Если есть рыба, оставить, кому-то отдать. Примета такая - с рыбой на рыбалку не ездят.
Быстро наступила и мгновенно прошла северная ночь. Я даже не понял, выспался ли я, будто кто толкнул в полшестого. Негромко шумел кондиционер. Стукнулся к Стасу, к Галине Васильевне. Спал один Слава. Мгновенно, по-военному, вскочил. Вооружились карточками, пошли по пластмассовым коридорам, столовую нашли по запаху. Запах, по крайней мере, был не синтетический, пахло кофе.
- Хороший у вас кофе? - вспомнил я шутку. - Отвечают: хороший, всю ночь варили.
Стас заметил у автоматических дверей в столовую объявление: "Выносить из обеденного зала посуду, ножи и вилки запрещается". Радостно показал на него и сказал:
- Не всё еще потеряно. Ещё, может, и выживем.
После завтрака облачились в принесенные костюмы. Сапоги решили обуть в вертолёте. У выхода встретил Юра, вручил каждому схему места, куда летим. Тут Печора, тут Уса, тут будем мы. Река Макариха. Очень рыбная. На плече у Юры висел большой ружейный чехол. Он объяснил, что это для защиты, на всякий случай.
- Мы не разбежимся, - успокоил его Стас. - А ты, - велел он мне, - вообще от костра не отходи, а пойдешь куда, делай зарубки.
- Как скажешь, барин, - отвечал я.
Подошла машина. Открыли багажник. Помня вчерашнее предупреждение Стаса, я осмотрел коробки и в самом деле, на одной увидел надпись "Рыба". Сказал Стасу.
- Оставим, - решил он. - Нет, отдадим сопровождающему. Нет, вертолетчикам. Да, им. Не забудь отдать.
- До слёз обидно, - подчинился я приказу.
- Там плёса, перекаты, вода чистая, холодная, самое то, - говорил Юра. Мы таскать не успевали. Утки есть, гуси. Я и дроби взял. Там вагончик, топоры, пила. Керосин, фонари, постели...
- Баня? - догадался Слава.
- Есть такое намерение. В следующий раз прилетите, будет.
Тронулись. Стас закричал:
- А соль, соль, рыбу солить. Стоп, вон магазин. Слав, килограмма... три. Если есть, покрупнее.
Слава живой ногой сбегал в магазин и вернулся с пятью пачками соли.
- Это сказка, - говорил Стас. - Чего бы еще пожелать?
- Спальники на всякий случай, - показал Юра на свертки в углу.
Приехали на аэродром. Сразу зарулили в вертолётный угол. Мы уже не удивлялись, что вновь возникли люди в униформе и все аккуратно перегрузили. Подъехала заправочная машина. Мы забрались внутрь. На полу стояло приспособление для кипячения чая: паяльная лампа с изогнутой трубой. Стас только головой покрутил.
- Может, там ещё и женщины будут?
- Может, мне не лететь? - спросила Галина Васильевна.
- Да тут они все на батарейках, - сказал я. - Такое ощущение выхолощенности, одни роботы. - Подходят, спрашивают, есть ли что для стирки.
Слава как-то хитро улыбавшийся, вступил в разговор:
- Нет, не на батарейках. Галина Васильевна, извините, можно рассказать анекдот, который я услышал рано утром, полчаса назад от коридорных?
- Уши затыкать?
- Нет, он без ничего, вполне цензурный, рассказывать? Они же и рассказали: "Собрались женщины и девушки на собрание, девушки налево, женщины направо. А одна мечется туда-сюда, туда-сюда. "Ты чего мечешься? - Ой, не знаю, к кому пристать, я проститутка. - "Проститутка? В президиум!". Так что они не на батарейках.
- А ты их чем отблагодарил, какими историями?
Слава заулыбался, жмурясь.
- Да уж он-то найдет, чем дамское сердце шевельнуть, - заметил Стас.
- Ждать будут, - сообщил Слава. - Они же здесь, хоть и коридорные, но не как на материке, не в годах, молодые.
- Какие бы ни были, - высказался Стас, - но ни одна самого захудалого хариуса не стоит. Я Шемахинскую царицу на пескаря не променяю. Ну, скоро ли, скоро ли полетим? Обратно, если не поймаю, полетите без меня.
Отвлекая Стаса от навязчивой для него "рыбной" темы, я спросил всех:
- Ну и где же мы ночевали? Как назвать?
- Те же бараки, - ответила Галина Васильевна, - только пластмассовые.
- Пятизвездочная гостиница особого режима и с усиленным питанием, - оценил Слава.
- Загон для демократов, - охарактеризовал Стас. - Чтоб они всегда так жили - без неба и зелени. При сплошном электричестве.
- Да, - вспомнил Юра, - вот в этом пакете перчатки и шарфы.
Стас только крякнул. Юра, укрепляя знакомство, решил рассказать свою историю. Рыбацкую. Я её слышал и раньше, она из породы кочующих. О том, как любвеобильные мужички говорили супругам, что едут на рыбалку, а сами ночевали у подруг, а у рыбака покупали рыбу. Мужичок этот по пьянке проболтался, похвалился веселой жизнью. Далее могут быть варианты.
Галина Васильевна рассказала, как они руками поймали налима, пропустили через мясорубку печень, потом...
Тут взревел и завёлся мотор. Вертолет затрясло. Заправочная машина оказывается, уже отъехала. Нас долго трясло на одном месте, потом вертолёт стал как бы перетаптываться от нетерпения. Реву мотора откликалась крупная дрожь корпуса. С бетонных рифлёных плит сдуло мокроту, вертолёт подрыгал к дорожке, взревел, поднатужился, но осел. Снова взревел, отчаянно цепляясь за воздух, покарабкался вверх, покрутился на месте, набычился, наклонясь в сторону полета, и вдруг бодро понёсся, поднимаясь над пасмурной погодой. На ветровом стекле у лётчиков туда-сюда ездили дворники как в машине. За окнами пошёл снег, внизу поднимались и опадали волны серого дождя. Неслись под нами жёлтые озера, камни, пустые сизые болота.
- Буровая, - закричал Юра, показывая на большой факел огня.
Земля под нами была изъезжена вездеходами, расчерчена квадратами просек. Иногда мелькали перелески жиденьких елей, тонких сосенок, желтых чахлых березок.
- Радуга, радуга, - закричал Слава.
С его стороны увиделась, а вскоре и с нашей обозначилась сияющая дуга. Мы будто в неё впряглись и тащили на себе пространство. Пятна солнца ходили по бледной зелени и пропадали на желтизне болот. Юра возбужденно показывал тёмные пятна на озерах, это были стаи уток.
Туман и пар начала предзимнего дня Заполярья стелились над гигантскими крестами границ делянок. Радуга исчезла, пространство поехало под нами назад. Горизонт вдали был грозно-серым, темнеющим. Редкие светлые проёмы казались отражением бесчисленных озёр, похожих на запятые, точки, овалы.
Из кабины вышел летчик, показал вниз, крикнул: - Ваша река! Макариха. Дальше Уса, Печора.
Макариха кидалась туда и сюда, будто искала счастье в этих строгих ландшафтах. Опять восстала и напряглась радуга, уже перед нами, будто ставя преграду движению.
Юра расчехлял ружье, звонко соединял части, щелкнул курками, загнал в магазин обойму патронов.
- Все очень серьезно, - крикнул я на ухо Стасу.
- Рыбная, рыбная река, - весело говорил Стас. - Ах, перекатики, отмели, дно чистейшее.
Резко пошли вниз, в клочья тумана, которые отбеливало солнце. Понеслись совсем низко, даже кочки на болотах были видны. Я вспомнил о коробке с рыбой, подгреб ее, сорвал картонку с крышки. Сверху лежал список. Я и без очков прочел: "Икра осетровых - 10 б., икра паюсная - 5б., спинка теши, балык, семга, филе трески, крабы - 3 б., креветки - 3 б..." Дальше читать не смог.
- Стас! - сунул я список.
Стас глянул на него, на меня, вздохнул глубоко и серьезно и велел:
- Все равно отдай. Примета. Рыбаки суеверны.
Юра толкнул в плечо, показывая в иллюминатор. Мы увидели зелёный вагончик. Деревья внизу било ветром от винтов. Сели. Но моторы не выключались.
- Чтоб в болоте не застрять, - крикнул Юра.
Он выпрыгнул и стал принимать груз. Я оттащил коробку с рыбными деликатесами командиру в кабину:
- Сувенир, - крикнул я. - Уже наловили.
- Точно вышли! - довольно крикнул он. - Тумана боялись.
И всё так мгновенно мелькнуло: бегом-бегом выгрузка, повыкидывали рюкзаки и ящики, выскочили под ветер, сели у вещей, сжались, вертолет взревел, нас вжало в кочки, он вертикально поднялся, качнулся и лёг на обратный курс. По колено в кочках, в мокроте болота мы потащили ящики к вагону. Пришлось ходить трижды. За работой даже не заметил, насколько стало тихо. На кочках синели ожерелья блестящих бусинок, голубика.
- Поедим? - спросил я.
- Мы рыбачить прилетели, - напомнил Стас, - рыбачить. А ягоды ты можешь и в своей Вятке собирать.
- Там и рыбы полно, - обиделся я за свою родину.
- Что ж не приучился?
- Инструктора не было. Вот тебя дождался, сегодня приучусь. Но может, поедим вначале?
Видно было, Стас рвался к реке. Но поесть разрешил. Мы стали вскрывать коробки и через две минуты моя горечь по случаю отлета ящика с рыбными деликатесами превратилась в изумление, ибо в коробках было не только все, чего желудок пожелает, но гораздо больше. Описывать ли их содержимое? Нет, не надо, наши читатели - люди бедные, и сам я питаюсь как они. Но вот выпал случай.
Уже ревела паяльная лампа, вдувая огненную струю в трубу под огромным чёрным чайником, вот и он закипел, вот и Слава уже тащил на выбор десять сортов чаю и пять разновидностей кофе, уже поставили перед Галиной Васильевной огромную коробку шоколадных наборов и конфет россыпью, уже я резал разные сыры. колбасы и ветчину. Стас только головой крутил, вникая в этикетки приправ, соусов, вглядываясь в стеклянные и железные банки разносолов, овощей, соленых и маринованных. Фруктов, включая виноград, бананы, финики, тоже было изрядно. Отдельно находилось всё для ухи: картофель, морковь, лук и так далее. В нескольких ящиках, потяжелей остальных, что-то звякало и брякало. Вскрыли: пиво многих сортов, и наше, и не наше, с горлышками в серебряной фольге и без фольги.
- Вот, Юра, - сказал я, - как писатели рыбачат.
Стас распорядился всякие вермишели, макароны, крупы сразу отдать Юре.
- На зиму вам. И половину спиртного.
- Полопается.
- Что, бывает и ниже сорока? - наивно спросил я.
- Гораздо.
- Именно, - спохватился я, - Вятка южнее на полторы тысячи километров и то там часто ниже сорока. Это в Калуге зимы не бывает.
Стас оставил мою поддевку без ответа.
- Придется выпивать. Юра, начинай с пятизвездочных, Галя глуши кагоры и шампанское, и все, что есть грузинского, молдавского, венгерского.
- Тут и болгарское есть, - обнаружил Слава.
- Да, уничтожить всё: все от нас отвернулись. Выпить за их здоровье. Чтоб им икалось в НАТО.
- И за наше терпение, - продолжил я.
- Я рыбачить пойду. - Галина Васильевна решительно и ловко собирала спиннинг.
Зашевелились и мы. Слава запел приятным баритоном:
- Здесь в океан бежит Печо-ора,
Здесь всюду ледяные горы...
Над нами закаркал ворон, Стас обозвал:
- Сглазит, зараза.
- Триста лет ему, - сообщил Юра. - Он вверху охраняет наше место, песец внизу. Песец, конечно, дербанит запасы, но зато мышей нет. - Юра тоже снаряжался, рассовывал по многочисленным карманам камуфляжной куртки патроны, прицепил нож, повесил на грудь бинокль, - Далеко от меня не отходите, я всегда буду рядом, на расстоянии голоса.
- Вот я ещё и подконвойный, - высказался Стас.
- Медведь близко, - оправдываясь, сказал Юра. - У него начальная скорость...
- Да, да, - сказал Стас, - под сто. Спринтер и то рвет только тридцать восемь.
Пошли. Долго тащились через ельник, багульник, заросли рододендрона, через то, что в Сибири называют стлаником, а как в просторечьи, сказать не могу.
С высокого берега открылась извивистая Макариха.
- Вон остров, - показывает Юра, - там перекат, там...
- Разберемся, - перебил Стас. - Слав, зацепишь блесну, спиннинг береги, тяни за леску, блесны не жалко.
Мы спускались к воде. Стас учил уже меня:
- Рыба любит воду, обогащенную кислородом, его больше там, где вода бурлит, бьется, на перекате. В начале его и в середине.
Остановились. Стас начал снаряжать спиннинг и для меня. Продевал в кольца на длинном составном бамбуке леску.
- Англичане, хитрые собаки, раньше нас изобрели. Совсем слепой, без очков не вижу. Так вот затягиваем, тут без зубов не обойтись, ножом дурак отрежет, надо отгрызать. Показываю заброс.
Пошел дождь.
- Отлично, - сказал Стас. - Рыбак должен быть мокрый, простуженный, сопливый, но! Но удачливый. - Стас легонько качнул прут спиннинга за спину, легонько мотнул его вперед и вверх, блесна свистнула и полетела на другую сторону, упала в метре от берега. - Теперь подтягиваем и мотаем. Леска должна быть упруга как грудь, не подумай чего, как грудь солдата, стоящего в строю при команде смирно. Слав, полсотни метров туда, ты (мне) полсотни сюда. Я определюсь сам. А Галя где?
- Уже ловит, - сообщил Юра.
- Все! Иду! Даю вам по запасной блесне, это заветные. Эта ржавая, но хариус такие любит. Думает: не я первый. Ну! - Стас вздохнул и пощупал пульс. - Сто сорок, не меньше. Если хариус сорвется, у меня будет микроинфаркт. Морозов! Бросай чуть по течению, гляди за блесной как за любимым голубем, который понёс почту любимой. Все, ухожу! "Как ждет любовник молодой минуты верного свиданья!» - это о рыбалке. Свидетели в любви не нужны.
(Продолжение следует)
.jpg)
