Отвага к высшему
Наши пути впервые пересеклись в 1977-м. Михаил Петров заведовал тогда отделом в областной молодежной газете Смена» и собирался уходить на писательские «вольные хлебы». Только что назначенный редактором, я взялся упрашивать его поработать в «молодежке» еще некоторое время. Для «завлекаловки» предложил командировку к сельскому подвижнику, директору Ворошиловского музея Ивану Ивановичу Смирнову.
- Ладно, - согласился Михаил Григорьевич. - Потом видно будет.
Результатом командировки стал очерк «Иван Иванович», превратившийся впоследствии в увлекательную повесть, составившую сердцевину первой книги Петрова. Уйдя-таки заведовать литературной частью в театр юного зрителя, он не расстался с газетой окончательно. Оставил «за собой» созданное им при «Смене» литературное объединение, где вел занятия с подающими надежды молодыми поэтами и прозаиками. На занятия приезжали даже из отдаленных уголков области. Если бы этого не было, может, и не услышали бы тверичи имен Анны Кулаковой, Галины Киселевой, Владимира Соловьева…
Признаться, при нашем знакомстве я подумал, что Михаил Григорьевич родом из тверской провинции (слишком много о ней знал и говорил), но ошибся. Явился на свет Петров в деревне Чередово Омской области 29 ноября 1938 года. Его родители были коренными сибиряками. Однако если заглянуть в родословную Петрова чуть глубже, в ней обнаруживается «белорусский след» - белорусской была бабушка по матери Пелагея Ташкинова. С тверской землей Михаила связывало то, что здесь в годы войны воевал в составе одной из сибирских дивизий и получил ранение в боях его отец Григорий Николаевич. После того, как Михаил женился в 1962 году на Татьяне, связь окрепла - избранница оказалась уроженкой Кимрского района. Познакомились в селе Звонарев Кут, где отец Петрова председательствовал в колхозе имени Карла Маркса. Татьяна (ее направили сюда по распределению после окончания педучилища) преподавала в школе.
У Михаила к той поре сложилась уже разнообразная биография. После 10 классов Азовской школы он поступил в техническое училище и, окончив его, работал слесарем-сборщиком на оборонном заводе. «Делал корпуса стратегических ракет», - вспоминал Петров. Отсюда его призвали в армию, где он окончил годичные фельдшерские курсы. Когда демобилизовался, родители стали уговаривать поступить в Военно-медицинскую академию, но Михаил уже вкусил «прелести» литературного творчества (писал стихи, сказки). Послал стихи на конкурс в Литинститут имени Горького и получил допуск на сдачу вступительных экзаменов. Увы, они оказались камнем преткновения. Полгода Петров работал в азовской районной газете, затем вновь - на оборонном заводе, после чего получил приглашение в Омскую областную молодежную газету «Молодой сибиряк».
Люди, сведущие в истории журналистики, знают, насколько престижным считалось в те годы работать в «молодежке». Комсомольские газеты притягивали к себе огромное количество литературных талантов, многие из которых со временем раскрылись, стали известными на всю страну. В окружение таких людей и попал Михаил Петров. Назову двоих - Валентин Свининников и Михаил Сильванович. Валентин «вырос» до заместителя главного редактора журнала «Наш Современник», Михаил - до заместителя главного редактора газеты «Сельская жизнь». Петрова руководящая стезя не прельщала. Поработав некоторое время в «молодежке», он издал книжку детских сказок «Цып» и «Цып-цып» и устроился на Омское телевидение, где вел передачу для детей. Там познакомился с Алексеем Пьяновым. Не буду вдаваться в детали, которые сопутствовали переезду Петрова на тверскую землю, скажу лишь, что знакомство сыграло немаловажную роль. А еще то, что Тверь была рядом с Москвой. Кто из молодых литераторов не тянулся к Москве! В ту пору, в отличие от нынешних торгашеских времен, она имела для творческого человека огромную притягательную силу.
Около года Михаил проработал в нелидовской районной газете, где жил с семьей в гостинице. Власти обещали квартиру, но она «ушла» почему-то к другому человеку. Раздосадованный Петров поехал в Тверь (тогда Калинин), в молодежную газету «Смена». Алексей Пьянов заведовал в ней отделом пропаганды, а затем возглавил газету. Михаила приняли корреспондентом, а вскоре доверили заведовать отделом учащейся молодежи. Ездил в командировки, писал очерки, рассказы, повести, которые публиковались не только в газете «Смена», но и в московских журналах «Смена», «Наш современник», «Сердце Родины». Петрову предлагали вступить в партию, пойти по административной линии в редакции, но он не изменил цели стать писателем. Тем более что уже оканчивал заочно Литературный институт имени Горького. Крупный прорыв на всесоюзный уровень свершился с выходом в 1983 году книги «Иван Иванович» (за нее Михаила Петрова удостоили премии имени Николая Островского). В это время Михаил уже не работал в театре и по-настоящему познавал несладкий вкус «вольных хлебов». В том же году его принимают в Союз писателей СССР.
В книге «Иван Иванович» (издательство «Молодая гвардия») Петров представлен и как публицист, и как прозаик. Причем, если для публицистики характерна доброжелательная манера повествования о текущей жизни и людях (документальная повесть Иван Иванович», очерки «Выездной вариант», «Нравственная величина», «Зеленая лихорадка»), то в прозе он выглядит жестким, колючим, его герои чаще всего предстают как люди мятущиеся, не находящие согласия с окружающим миром. Примечателен в этом смысле рассказ «Дорофеев». Линия конфликтности, душевного искания петровских героев получит свое развитие в книгах «Сны золотые» (издательство «Современник», 1985) и «На осеннем ветру» (издательство «Молодая гвардия», 1991).
Читая их, я невольно сопереживал и сохранившему, вопреки превратностям судьбы, достоинство Журавлеву («Отшельник Журавлев»), и находящемуся в бегах за воровство зерна, и в то же время всей душой не принимающего неправедную жизнь районного начальства, Игнату («Лепешки из Новины»), и обманувшемуся в личном счастье Нечаеву («Сны золотые»). Сопереживал, угадывая в этих людях, переживания, черты самого Петрова, окружающих его в повседневности людей, в том числе и бывших коллег по работе в газете. Тот же Журавлев, уйдя из театра, работал сторожем («денег платят больше, чем артисту первой категории»), занимался травничеством, дыхательными упражнениями, йогой, взялся осваивать английский язык и игру на скрипке, увлекся реставрацией храмов, уехал в Сибирь и вернулся, не найдя себя и там. Он «так переживал, мучился за все и за всех», а люди «не хотели замечать в нем отваги к высшему».
Или взять аспиранта Андрея, приехавшего к своему дяде в деревню, чтобы помочь тому «обустроиться на новом месте» (дядя и его жена в поисках самих себя уехали из большого города), «а заодно и отдохнуть перед защитой диссертации». Чувство Андрея к местной девушке Эльвире ввергает его в глубокие переживания. Обстоятельства оказываются сильнее, молодые люди расстаются. Казалось бы, этим все и закончилось, но автор не ставит в рассказе банальную точку: «Защита диссертации. Женитьба. Первый ребенок. Но недостижимы свойства человеческой памяти и неведомы цены, которые проставляет слепая жизнь на пережитом. Не было в том осеннем романе ни драм, ни надрывов, ни измен, ни возвышенных слов о любви: не было даже того, что большинство людей называет любовью; не было ничего, кроме темного осеннего ветра, предзимних запахов степи и девственных поцелуев на холодном ветру.
Но отчего-то параллельно с реальной, вполне благополучной жизнью Андрея - научной работой, семьей, высокими интересами - постоянно тлеет в душе образ другой, возможной, неосуществленной жизни. Словно однажды раскрыл он случайно книгу, выхватил всего лишь несколько врезавшихся в память не совсем понятных, но удивительных строк, и дочитать которую ему не придется никогда. И тоска по этой другой, тайной, ото всех скрываемой жизни у него временами горька, как полынь…»
Думаю, эта тоска по неосуществленной жизни, свойственна в той или иной мере каждому человеку, но далеко не каждому дано подметить и описать ее столь тонко, образно, как это делает Михаил Петров.
На исходе восьмидесятых и в начале девяностых «тоска по неосуществленной жизни» прямо-таки обуревала его. Он жил на грани надрыва, метался в поисках творческой удачи, согласия с самим с собой. То взбудоражил общественность публикацией в «Калининской правде» очерков о провинциальной культуре, то ушел в «тихую заводь», мечтая или уехать в глухую деревню, или вернуться в свою Сибирь. Или решительно поменять профессию (одно время занимался реставрационными делами).
Эта внутренняя неуспокоенность, переходящая иногда в раздражительность, а то и в озлобленность, свойственна его героям даже в бытовых мелочах, как, например, в рассказе «Гуси». Находящийся на втором плане повествования отец деревенских мальчишек Петьки и Алешки «совсем озлобился после смерти бабушки. Схлестнулся с Надькой-отделочницей, пьет, ругается, а чуть не по его что, то дерется», «не любит Петьку с Алешкой», «и мать не любит, и бабушку не любил». Сюжет рассказа донельзя прост - братья не уследили за домашними гусями и под страхом отцовского наказания отправились их искать. Обессиленный Алешка засыпает и слышит сквозь сон Петькин голос: «…гуси-то, стервы, рядом с домом лежат, в переулке».
Рассказ этот показался мне вначале композиционно незавершенным, оборванным на полуслове, но почему хочется перечитать его снова и снова. Какая-такая притягательная сила в незамысловатом повествовании и диалогах его героев? Сила эта - правда жизни, помноженная на мастерство автора.
Становление «Русской провинции»
Казалось, раскрепощение души придет с перестройкой, гласностью, свободой слова и предпринимательства. Однако не все оказалось так просто, как он предполагал.
- Ты же знаешь, я не стал коммунистом, хотя мне и предлагали это неоднократно. Самый большой их грех, как я считаю, это то, что они не давали выхода инициативе. Дальше шести соток на даче - ни-ни. Хотя почему было не сдавать в аренду желающим столько земли, сколько они могли обработать? Но все равно, когда «закрывали» партию, сердце заныло, - признался он мне. - Русский человек - он ведь доверчивый, его легко смутить, обмануть. Я интуитивно предчувствовал этот обман. Но такой подлости, что совершат с русским народом, с Россией, не ожидал. При всех своих недостатках коммунисты все-таки опирались на народ, а те, что пришли им на смену, на кого опираются? На олигархов, заграницу…
Как бы то ни было, Михаил искушается предоставленной свободой и решает открыть в Твери литературно-художественный журнал «Русская провинция». Направляется с идеей в Тверское отделение Союза писателей, но…
- Возникли суды-пересуды: «Зачем, да почему?», - вспоминает он. - Плюнул я на весь этот заунывный треп и махнул в Новгород. Здесь меня поддержал руководитель писательской организации Борис Романов. Коллеги помогли с помещением, местная власть - с финансами, и вскоре увидел свет первый номер. За ним - второй, третий…
Прошло немного времени, и выяснилось: помощь со стороны власти недостаточна, нужно, главным образом, рассчитывать на свои силы. Михаил нашел выход. Помимо издания затратного журнала, начал издавать выгодную в коммерческом отношении литературу. Хорошо помню, как привозил он тогда из Новгорода «Домашний лечебник», издание которого 120-тысячным тиражом позволило финансово обеспечить выход нескольких номеров журнала.
«Русская провинция» завоевывает читателя, о ней пишут другие журналы, говорят на писательских пленумах и съездах. На одном из них Михаила Григорьевича избирают секретарем Союза писателей. Петров тем временем, не перестает заниматься литературным творчеством, свидетельство чему выход в 1986 году в издательстве «Современник» книги очерков «Затяжная весна». Они отличаются от очерков прежних лет социальной заостренностью. Внутренний психологический конфликт, который был свойственен героям петровской художественной прозы «приходит» и к героям его публицистики. Время переломное, неустойчивое, люди осознают: жить, как жили раньше, нельзя. Но как жить иначе, по-новому? Раздумья над этими вопросами героев Петрова и его самого зиждилось на уважении к простому человеку и, прежде всего, к жителю русской глубинки.
Показателен очерк «Начнем с Михалыча». «Хорошо ли знает современного человека наша современная публицистика? - задается вопросом автор. - Того самого простого труженика, который водит технику, пасет скот, доит коров, пашет землю, работает на заводах? Не чаще ли мы показываем передовика, героя? А ведь погоду определяет во всяком деле обыкновенный, средний труженик, не передовик. И молоко мы пьем от обыкновенной коровы, а не от рекордистки-шеститысячницы…» Сегодня это размышление Михаила Петрова актуальнее, нежели тогда, когда оно родилось, ибо уже не то что бы средний труженик, но и передовик перестал быть героем нашего времени. Пересмешники, шоумены, менеджеры, воры, бандиты, валютные проститутки, имиджмейкеры и прочие …керы вытеснили с переднего края жизни человека труда. И пока он туда не вернется и не станет по-настоящему почитаемым, не бывать в России долгожданному развитию.
Командировка в Новгород затянулась для Михаила Петрова на восемь лет. В Твери он бывал лишь наездами. Вечерами мы часто перезванивались с его мамой Еленой Александровной (она жила в Твери вместе с невесткой и внуками), и она просила:
- Воздействуй на него хоть как-то. Пусть возвращается. Неужто для него в Твери дела нет?
А как подействуешь, если в Твери у Михаила не было слада ни с писательской организацией, ни с властью? Переезд означал неминуемую гибель журнала. Впрочем, обозначились проблемы и в Новгороде, где выход «самостийного» журнала, при всей его, ставшей общероссийской, популярности, далеко не всеми воспринимался положительно. Трудно сказать, чего было больше в этом неприятии, зависти некоторых коллег или перестраховки чиновников, скорее, и то и другое вызревало вкупе. Сам Михаил Петров об этом периоде вспоминает в статье «Буря в стакане» так: «…писатель - это сплетение амбиций: «Ах, ты нас не печатаешь? Ты меня завернул? Мы тебя учредили, а ты завернул? Ветер сеешь? Да мы тебя!..»
Поначалу ущемили с помещением, затем власть стала связывать финансирование с позицией журнала и, прежде всего, с названием. Почему, мол, «Русская провинция»? Это, мол, попахивает национализмом. Поменяйте слово «русская» на слово «российская», тогда и разговор будет другим.
- Полтора года редакция помещалась в моей сумке, - продолжал Петров. - Полтора года мне его набирали по ночам на чужих компьютерах, потом, озираясь, выводили на пленки. Потом, словно газету «Искра», я развозил его по городам и весям…
Надо было искать выход, и он был найден. Журнал вместе с его главным редактором Петровым перебрался-таки в Тверь. На несколько лет редакция разместилась на площади, предоставленной газетой «Тверская жизнь», которую я в ту пору редактировал. Объективности ради надо сказать: на первых порах оказал поддержку журналу тогдашний тверской губернатор Владимир Платов.
Спустя годы еще более очевиден тот факт, что в атмосфере смуты и уныния 90-х годов «Русская провинция» стремилась сохранять традиции русской культуры и литературы, укрепляя веру в их лучшее будущее. За 11 лет существования журнала (с 1991 по 2002 год) вышло 44 его номера. В нем печатались такие известные литераторы как В. Белов, Д. Балашов, А. Бологов, Г. Горышин, Г. Горбовский, А. Знаменский, Н. Коняев, Н. Корниенко, В. Курбатов, а также их тверские коллеги: Ю. Красавин, В. Кириллов. Г. Немчинов, Л. Нечаев, А. Огнев, К. Рябенький, А. Роженков, Г. Степанченко, В. Сычев… Здесь были представлены провинциальные художники Р. Алехов, Н. Дочкин, И. Бучнев, И. Гусев, С. Зыбин, В. Маслов, Б. Федоров, В. Тарасов, В. Глущенко… Помимо них, «Русская провинция» предоставляла свои страницы учителям, домохозяйкам, священнослужителям. Это был по-настоящему народный, русский журнал, что, на мой взгляд, во многом предопределило его судьбу.
Однако не одним журналом занимался Петров. Будучи одновременно директором одноименного издательства, он начал выпускать в 1996 году стихи начинающих поэтов (не только тверских) в серии «Поэты русской провинции»». Идея получила поддержку (и материальную тоже) со стороны Александра Солженицына. Начало серии положили книжки «Заветный сад» Алексея Мальцева, «Сахарный снег» Юлии Гнатышак. Всего в этой серии было издано несколько десятков стихотворных сборников.
Кроме того, он сам продолжал писать и публиковаться. В 2000-м в издательстве «Русская провинция» увидел свет сборник его статей, эссе, рецензий и бесед «На пустыре». Как отмечалось в аннотации, «они представляют собой своеобразную «монографическую рецензию», в центре внимания автора которой - литературный процесс эпохи напряженного рубежа веков». Книга вызвала интерес общественности беспристрастностью и меткостью оценок, полемической заостренностью. «Сегодня русская культура и язык переносят новые испытания, на сей раз экспансию массовой западной культуры. Грязь всей западной культуры хлынула в Россию мутными потоками порно-детективной литературы» - в этих словах из статьи «Переводы с русского» пульсирует обнаженный нерв Петрова, его непреходящая тревога за состояние русской культуры.
«Какая же это демократия?»
Характер его был из крутого теста. В нем совместилось все то, что свойственно русской натуре. От тоски неизбывной до «гуляй, Вася». От любви всеобъемлющей и долгой до лютого, подчас скороспелого, презрения, а затем - внутреннего покаяния за необузданность своего чувства и свою несправедливость к другому человеку. От расчетливости (семь раз отмерь) до широчайшего бескорыстия. От долгого собирательства к исполнению небольшого дела до трудов немереных и быстрых.
Справедливо заметить, что наши отношения не всегда были ровными, безоблачными. Иногда мы на время расходились, как в море корабли, теряли друг друга из виду, но неизменно возвращались к одному и одному и тому же причалу. Что ни говори, крестьянские гены предков (мой отец, как его, работал председателем колхоза) играют свою роль. Так получилось, что в зрелые годы нам вновь довелось поработать вместе. Встретил его на трамвайной остановке возле Дома печати в Твери.
- Ну как ты? – спрашивает.
- Давят. Финансирование прекратили.
- Надо держаться, старина.
- Может, согласишься быть моим первым заместителем? Будем держаться вместе.
- А что? - на лбу Петрова мучительно сдвинулись морщинки. - Может, и соглашусь.
Недолог, но ярок был период пребывания Михаила Григорьевича в «Тверской жизни». Его стараниями начали выходить газеты в газете «Литературная Тверь» и «Живая вода». Наряду с выпусками «Честь имею» и «Русский лес», они снискали популярность у читателей. Правда, у отдельных коллег новшества вызвали раздражение. Не забылось, как одна из сотрудниц истерично кричала в редакционном коридоре:
- Когда же вы дадите нам пожить спокойно?!
Таким, как она, все равно, кому служить. Белым, красным, зеленым, сионистам, фашистам, коммунистам. Лишь бы деньги платили. Опирались мы на других. Сейчас это трудно представить, но случился период, когда в «Тверской жизни» работали шестеро членов Союза писателей, Кроме нас с Петровым, это Владимир Кузьмин, Юрий Смирнов, Евгений Журавлев, Виктор Чудин. Настоящие профессионалы, с которыми можно было делать сильную газету. И очень жаль, что скоро нам пришлось расстаться. В моей книге «Не отрекаются любя…» есть такой фрагмент: «Хорошо помнится картина. Ночь. Михаил Григорьевич, в черном берете морского десантника, подаренном ему в газете «Завтра», с воспаленными от усталости глазами, фальцует на редакторском столе газеты и громко, с остервенением, поет:
Скорей бы услышать команду: «Огонь!»
И броситься в смертную схватку…
Песня соответствовала нашему настроению. Вскоре мы были уволены из редакции. А затем, не получив необходимой финансовой поддержки для издания журнала «Русская провинция», Михаил Петров вынужден был остановить выпуск любимого детища.
- Так что, старик, иллюзии мои, как и твои, относительно свободы слова при «демократии» окончательно развеялись - заключил Петров. - Я ведь, если помнишь, открывал журнал при коммунистах, а закрыли его «демократы». Если при партийной цензуре никто не требовал, чтобы я вместо слова «русский» писал «российский», то этим слово «русский» - поперек горла. Какая это демократия? Это - другое, противоположное ей. Какую газету теперь ни возьми, везде лесть по отношению к власти. А скажешь правду-матку, проклянут тебя, как Корделию в «Короле Лире», и станешь ты навсегда изгоем.
Примерно в те же дни выходит наружу долго тлевший раскол областной писательской организации. «Сбившихся с круга» вместе с Михаилом Петровым оказалось не так уж и мало. Причем люди не местечкового масштаба, а со сложившимися именами в литературном мире, публикующиеся в центральных изданиях. Желтые газетенки взялись упрощать случившееся, сводя дело к частному конфликту, хотя раскол был закономерным и предопределенным. Писателям, видящим свою роль в государственном служении, оказалось не по пути с теми, кто нашел удобный для себя компромисс с вороватой властью.
Собственно, и сама русская литература с ее традиционными, православными представлениями о добре, совести, справедливости оказалась не в чести. Зато еще активнее расплодилась массовая литература «одноразового пользования». «Многотысячными тиражами издается и читается то, где убивают, грабят, насилуют, берут в рабство, расчленяют. А также то, где продают надежду на изменение в обществе, на сатисфакцию в социальной и политической жизни, чаще всего скороспелую и ложную…» - пишет Михаил Петров в очерке «Прощание с «Русской провинцией».
Всевозможные неурядицы не сломили Михаила Григорьевича. Вопреки всему, он продолжал творить. В 2003-м появляется очередная книга - «Отвергнутый камень» (издательство «Русская провинция»). В нее вошли очерки об основателе сыроделия Н.В Верещагине, создателе первой сельскохозяйственной школы для крестьян Д.П. Шелехове, собирателе частушек В.И. Симакове, святом архимандрите Дионисии (его пламенные проповеди помогли в Смутное время изгнать из московского Кремля иноземцев) и другие, открывающие нам новые подобности истории родного края. «Велика и обильна на таланты Тверская земля, - не без восхищения писал Петров в очерке «Лесков Калязинского уезда». - Начни-ка только вспоминать, и припомнятся Николай Александрович Львов и Иван Андреевич Крылов, Федор Иванович Глинка и Вячеслав Шишков, Сергей Клычков и Владимир Соколов, Николай Тряпкин и Иван Васильев… А сколько поэтов и писателей так называемого второго ряда? А сколько тех, кого мы не знаем?». И вот, благодаря Михаилу Петрову, мы узнаем о талантливом литераторе, уроженце калязинской деревни Маркуши Василии Акимовиче (Иокаимовиче), создателе альманаха «Живая вода» в Удомле Дмитрии Подушкове, кимрском скульпторе Иване Абаляеве, авторе «Русского вестника», помещике и земском деятеле Петре Дементьеве из деревни Расторопово Сандовского района.
В этих, иногда совсем небольших по объему, но емких очерках-зарисовках, Петров развивает лучшие традиции русской публицистики - обращенной к простому человеку, к нашим корням, к тому, без чего России не найти свое место в жестоком современном мире. Особенно волнует его бедственное положение, в котором оказалась русская глубинка: «Мерзость-то и запустение не сами собой появились в провинции. Никогда за всю историю России отношения провинции и столицы не были столь драматичны, как в последние времена. Это тоже факт, не требующий сегодня доказательства. Преступление столицы перед провинцией состоит в том, что под видом борьбы с местничеством была блокирована всякая попытка провинции жить самобытной культурной и хозяйственной жизнью», - отмечал Петров в очерке «Клевретизм».
Не отсиживаться за печкой
А еще он продолжил издательскую деятельность. Две книги пеновского краеведа Александра Дмитриевича Кольцова, альбом, посвященный творчеству художников братьев Алеховых и, отдельно, альбом Радомира Алехова - это неполный перечень того, что издано в последние два-три года. И все так же легок он на подъем. Звонишь к нему домой, а жена Татьяна Георгиевна отвечает: «Он в Конакове у Красавина, в Белом у Роженкова, в Кимрах на встрече с читателями…» Наши пути пересекались в Борках под Великими Луками на празднике фронтовой поэзии, на столетнем юбилее поселка Пено, на истоке Волги во время открытия памятника Николаю Чудотворцу…
«Хождение в народ» укрепляет Петрова в мысли, высказанной героем его очерка Дмитрием Шелеховым: «Россия сегодня нуждается в делателе, хозяине, промышленнике, образованном честном чиновнике поболе, чем в реформаторах и мечтателях. Слишком много кругом людей образованных, утонченно мыслящих, размышляющих о преобразовании общества, но ничего реально для этого не делающих». Пищу для размышлений и обобщений давало ему и общение с «заединщиками» по литературному цеху. Среди них профессор Литературного института, наш земляк Владимир Смирнов, секретарь Союза писателей России Лариса Баранова-Гонченко, секретарь Союза писателей, критик и публицист Валентин Курбатов.
Душа Михаила Григорьевича находилась в постоянном терзании за то, что происходило в Отечестве. Да, после мрака ельцинизма, что-то менялось к лучшему, но не настолько, чтобы поверить в необратимость возрождения. Экономика по-прежнему держится на сырьевом секторе. Деревню продолжают убивать. Земля от крестьянина отторгается. Лес хищнически истребляется. С экранов ТВ низвергаются пошлость, цинизм, жестокость, невежество. Профессия журналиста низведена до торговца в лавке, зазывающего покупателя на свой «товар». Разве можно смотреть на это беспристрастным взглядом? Впрочем, все это следствие. А где же причина? Причина отчасти в теперешней «элите». Вспоминаю нашу беседу на эту тему с Петровым.
- Почему к нам шлют «варягов»? Они - чужие, от корней оторваны. Им не стыдно смотреть в глаза людям за то, что они делают. Что им, к примеру, до того, как живет твой Михалыч? – спросил я.
- Так-то оно так, старина, - согласился Михаил Григорьевич. - Но ты предполагаешь, что у них есть стыд, а я иногда думаю, что у них стыда нет. Вместо него - доллар, прибыль. Они и на наше писательское дело смотрят с этих же позиций. Однако, поверь, не только в «варягах» дело, среди них разные люди бывают. Дело еще и в нас, коренных, здесь родившихся или живущих долгие годы. Иные из нас почище чужаков себя ведут.
- Но духовное все равно возьмет верх.
- Возьмет, конечно, - не сразу ответил он и добавил. - Если не будем отсиживаться за печкой.
Писатель не терял надежды, что когда-нибудь да наступят для его героя Михалыча, как и для всех простых людей, лучшие времена. И продолжал трудиться. Выходят новые книги публицистики «Вотчина или Отечество?», «Мост через бездну». Для творчества Петрова по-прежнему свойственно то, что - отметил в предисловии к его книге «Отвергнутый камень» Владимир Куницын: «Он очень конкретный, очень живой, тысячью нитей связанный с этой землей человек. Он не любит бить себя в грудь и клясться в патриотизме, но он настоящий, подлинный патриот своего отечества, конкретно и осязаемо любящий его», 21 мая 2015 года Михаила Григорьевича Петрова не стало. Мало теперь Руси прозаиков подобного уровня. Выхолостила либеральщина за четверть века русское литературное пространство под свой потребительский, западнический интерес, загнала все русское во внутреннюю эмиграцию. Но верю, когда настанет время для петровского Михалыча, а оно неизбежно настанет, востребуется в полной мере и русское писательство.
Валерий Яковлевич Кириллов, русский писатель
г. Андреаполь, Тверская область
Михаил Петров и Валерий Кириллов в поселке Пено. 2008 г.
