1
Мужик взлетает: что может быть логичнее для поэта: ведь краткую роль в «Андрее Рублёве» сыграл Николай Глазков.
Мужик взлетает, татарская конница мчится, монах, колоритно исполненный Никулиным, будет зверски убит; скоморох, поющий перчёные песенки, изуродован, дождь, вечно идущий, напоминает дождь вечной тоски.
Но – мальчишка отольёт колокол, и замрёт, глядя на тянущееся в небо древо.
«Андрей Рублёв» поражал сгущённостью красок: вроде бы истории, а на деле?
Едва ли люди могли быть такими, как сегодня: очевидно слишком отличались от нас.
Едва ли было так, так было.
Но показанное меняло души.
Как меняло их «Зеркало» - даже тем, как восстанавливало, точно показывая заново, великие картины.
…необычайно увиденная природа: замедленная, словно сердцем сердца почувствованная, и переданная через такую пейзажную силу, что непроизвольно ощущаешь мистическую составляющую в бытование ветра… травы...
…сталкер может привести к цели, но – такова ли цель?
В пустоте странного помещения звонящий телефон, как символ тщеты докричаться до другого.
Много символов у Тарковского.
Символ одинокого, неустанного размышления: Солоницын.
Цвета, краски.
Всё необычно.
Всё собирается в величественное наследие.
2
Многажды взлетавший в поэзии Николай Глазков взлетит и в кино: чёрно-белый, но такой цветной полёт его будет не долог, но дерзновение безымянного мастера продлится в века.
Нити дерзновения тянутся в них, в них, и миссия, возлагаемая на определённых людей, слишком значительна, чтобы ею можно было пренебречь.
Такую исполнял и Тарковский.
Его кинематограф определён многими составляющими: литературой, живописью, жизнью, их объединяющей…
Никто так трепетно не показывал живопись: охотников ли на снегу, иконопись.
Путь сталкера – путь человека от мечты к действительности; только путь этот связан с самою сущностью человеческой начинки, которая часто оказывается изнанкой его самого.
Что отражается в Зеркале?
Возможно, модель вселенной режиссёра?
Феноменально показана природа в Зеркале: она ощущается кожей сердца – или теми фибрами души, что настроены на предел эстетического восприятия.
Ворох жизни, наполняющий ёмкости Зеркала, велик.
Конкретика и фантазия сходятся, сложно переплетаясь.
Вероятно, фантазия есть и в Рублёве, но тогдашнее время не восстановить таким, как было.
Едва ли терзания Рублёва, показанные в фильме, были реальностью для иконописца: это современное видение.
Но – именно оно расширяет возможности искусства, остающегося навсегда.
