Стихи о войне

Крошечная книжечка на жёлтой бумаге, для солдатского, офицерского кармана – сборник стихов Константина Михайловича Симонова «Война» (Москва: «Советский писатель», 1944. Тип. «Красный печатник», улица 25 Октября, 5. Тираж 20.000).

Один из этих экземпляров находился в семье маршала Советского Союза Б.М.Шапошникова. На обороте авторского портрета в начале книги – автограф его сына Игоря Борисовича и дата: 25/VIII 44 г.

Вот стихотворения из этой книжечки. Читаешь и думаешь: «Ну, и что тут было советского? Что было, кроме вечного русского?»

Протоиерей Николай Булгаков, член Союза писателей России

***

СЛАВА

За пять минут уж снегом талым

Шинель запорошилась вся,

Он на земле лежит, усталым

Движеньем руки занеся.

Он мёртв. Его никто не знает,

Но мы ещё на полпути,

И слава мёртвых окрыляет

Тех, кто вперёд решил идти.

В нас есть суровая свобода:

На слёзы обрекая мать,

Безсмертье своего народа

Своею смертью покупать.

1942 г.

УБЕЙ ЕГО!

Если дорог тебе твой дом,

Где ты русским выкормлен был,

Под бревенчатым потолком,

Где ты, в люльке качаясь, плыл,

Если дороги в доме том

Тебе стены, печь и углы,

Дедом, прадедом и отцом

В нём исхоженные полы,

Если мил тебе бедный сад

С майским цветом, с жужжаньем пчёл

И под липой, сто лет назад,

В землю вкопанный дедом стол,

Если ты не хочешь, чтоб пол

В твоем доме немец топтал,

Чтоб он сел за дедовский стол

И деревья в саду сломал,

Если мать тебе дорога,

Тебя выкормившая грудь,

Где давно уже нет молока,

Только можно щекой прильнуть,

Если вынести нету сил,

Чтобы немец, её застав,

По щекам морщинистым бил,

Косы на руку намотав,

Чтобы те же руки её,

Что несли тебя в колыбель,

Немцу мыли его бельё

И стелили ему постель…

Если ты отца не забыл,

Что качал тебя на руках,

Что хорошим солдатом был

И пропал в карпатских снегах,

Что погиб за Волгу, за Дон,

За Отчизны твоей судьбу,

Если ты не хочешь, чтоб он

Перевёртывался в гробу,

Чтоб солдатский портрет в крестах

Немец взял и на пол сорвал

И у матери на глазах

На лицо ему наступал…

Если ты не хочешь отдать

Ту, с которой вдвоем ходил,

Ту, что долго поцеловать

Ты не смел, так её любил,

Чтобы немцы её живьем

Взяли силой, зажав в углу,

И распяли её втроем

Обнажённую на полу,

Чтобы досталось трём этим псам,

В стонах, в ненависти, в крови,

Всё, что свято берег ты сам,

Всею силой мужской любви…

Если ты не хочешь отдать

Немцу, с чёрным его ружьём,

Дом, где жил ты, жену и мать,

Всё, что Родиной мы зовём,

Знай – никто его не убьёт,

Если ты его не убьёшь.

И пока его не убил,

Ты молчи о своей любви,

Край, где рос ты, и дом, где жил,

Своей Родиной не зови.

Если немца убил твой брат,

Если немца убил сосед –

Это брат и сосед твой мстят,

А тебе оправданья нет,

За чужой спиной не сидят,

Из чужой винтовки не мстят.

Если немца убил твой брат –

Это он, а не ты солдат,

Так убей же немца, чтоб он,

А не ты на земле лежал,

Не в твоем дому чтобы стон –

А в его – по мертвым стоял.

Так хотел он, его вина, –

Пусть горит его дом, а не твой,

И пускай не твоя жена,

А его – пусть будет вдовой.

Пусть исплачется не твоя,

А его родившая мать,

Не твоя, а его семья

Понапрасну пусть будет ждать.

Так убей же хоть одного!

Так убей же его скорей!

Сколько раз увидишь его,

Столько раз его и убей!

Июль 1942 г.

ТРИ БРАТА

Россия, родина, тоска…

Ты вся в дыму, как поле боя.

Разломим хлеб на три куска,

Поделимся между собою.

Нас трое братьев. Говорят,

Как в сказке, мы неодолимы.

Старшой, меньшой и средний брат –

Втроём идём мы в дом родимый.

Идём, не прячась непогод,

Идём, не ждя, чтоб даль светала.

Мы – путники. Уж третий год

Нам посохом винтовка стала.

Наш дом ещё далек, далёк,

Он – там, за боем, там, за дымом,

Он – там, где тлеет уголёк

На пепелище нелюдимом.

Он – там, где, нас уставши ждать,

Босая на жнивье колючем,

Всё плачет, плачет, плачет мать,

Всё машет нам платком горючим.

Как снег, был бел её платок,

Но путь наш долог был и торен,

И стал от пыли тех дорог,

Как скорбь, он чёрен, чёрен, чёрен…

Нас трое братьев. Кто дойдёт?

Кто счёт сведёт долгам и ранам?

Один из нас в пыли падёт,

Как сноп, сражён железом бранным.

Второй, израненный врагом,

Окровавлён, в пути отстанет

И битв былых слепым певцом,

Быть может, он для внуков станет.

Но невредимым третий брат

Придёт домой, и дверь откроет,

И материнский чёрный плат

В крови врага сто крат отмоет.

1943 г.

СОЛДАТСКИЙ РАЗГОВОР

Последний кончился огарок,

И по невидимой черте

Три красных точки трёх цыгарок

Безмолвно бродят в темноте.

О чём наш разговор солдатский?

О том, что нынче Новый год,

А света нет, и холод адский,

И снег, как каторжный, метёт.

Один сказал: – Моя сегодня

Полы помоет, как при мне.

Потом детей, чтоб быть свободней,

Уложит. Сядет в тишине.

Ей сорок лет – мы с ней погодки.

Всплакнёт ли, просто ли вздохнёт,

Но уж, наверно, рюмкой водки

Меня по-русски помянёт…

Второй сказал: – Уж год с лихвою

С моей война нас развела.

Я, с молодой простясь женою,

Взял клятву, чтоб верна была.

Я клятве верю. Коль не верить,

Как проживёшь в таком аду?

Наверно, всё глядит на двери,

Всё ждёт, сегодня вдруг приду…

А третий лишь вздохнул устало:

Он думал о своей, о той,

Что с лета прошлого молчала

За чёрной фронтовой чертой…

И двое с ним заговорили,

Чтоб не грустил он, про войну,

Куда их жёны отпустили,

Чтобы спасти его жену.

1943 г.

ДОМ В ВЯЗЬМЕ

Я помню в Вязьме старый дом.

Одну лишь ночь мы жили в нём.

Мы ели то, что Бог послал,

И пили, что шофёр достал.

Мы уезжали в бой чуть свет.

Кто был в ту ночь, иных уж нет.

Но знаю я, что в смертный час

За тем столом он вспомнил нас.

В ту ночь, готовясь умирать,

Навек забыли мы, как лгать,

Как изменять, как быть скупым,

Как над добром дрожать своим.

Хлеб пополам, кровь пополам –

Так жизнь в ту ночь открылась нам.

Я помню в Вязьме старый дом.

В день мира прах его с трудом

Найдём средь выжженных печей

И обгорелых кирпичей.

Но мы складчину соберём

И вновь построим этот дом,

С такой же печкой и столом,

С осколком выбитым стеклом,

Что было в доме, всё точь-в-точь,

Как в ту, нам памятную ночь.

И если кто-нибудь из нас

Рубашку другу не отдаст,

Хлеб не поделит пополам,

Солжёт или изменит нам,

Иль, находясь в чинах больших,

Друзей забудет фронтовых,

Мы суд солдатский соберём

И в этот дом его сошлём.

Пусть посидит один в дому,

Как будто утром в бой ему,

Как будто, если лжёт сейчас,

Он, может, лжёт в последний раз,

Как будто хлеб он не даёт

Тому, кто к вечеру умрёт,

И палец подаёт тому,

Кто завтра жизнь спасёт ему.

Пусть, вместо нас, лишь горький стыд

Ночь за столом с ним просидит.

Мы, встретясь, по его глазам

Прочтём: он был иль не был там.

Коль не был, значит круг друзей

На одного ещё тесней.

Но если был, мы у него

Не спросим больше ничего.

Он вновь по гроб нам будет мил,

Пусть просто скажет: «Я там был».

1943 г.

В книжечке публикуются главы из поэмы «Родина» (1939-1940 гг.) Здесь есть такие строки – не из газет, из жизни:

Облитая бензином, кругом горела трава;

Майор, задыхаясь от дыма, вытер глаза чёрным платком,

Крикнул:

– Ура, за Сталина!

Стрелок не расслышал слова,

Но по губам угадал

И, стреляя,

Повторил их беззвучным ртом.

Автограф И.Б.Шапошникова