Русская повесть
Моя Россия непролазный сад,
Моя страна ухоженная слёзность.
Крупинка соли каждая – карат –
Оплата за подмоченную совесть.
Какого чёрта ищем мы богатств,
Из родины вытягивая жилы.
Наматывают уйму святотатств
На северном экспрессе пассажиры.
Разбойничьи ватаги грозных вахт
Качают нефть, не отойдя от пьянки.
Зелёные срывают ткани плахт
С родной земли, как будто полонянки.
На лапах пальм ушедших в толщу кущ
Не столько длинен, сколь греховен руболь.
А сорванный у входа в бездну куш
Хватает лишь на золотые зубы.
Да на далёкий, может быть, сарай
Останется, как милость, для коровы.
В утерянный войти пытаясь рай,
Вахтовики уж ко всему готовы.
В экспрессе всяк зияют рёбра драм,
Планида выдаёт их с потрохами.
Неужто русский рубль сильней, чем храм,
Намоленный высокими стихами.
Коль так, Россию ожидает крах
На удивленье гласным патриотам.
Пока согласно Торе олигарх
От нефти отдыхает по субботам.
Ветшает быстро непролазный сад,
В котором русская таится повесть.
Уверен я, ни за один карат
Нельзя купить утраченную совесть.
Не мёд
Опять не так всё на Казанскую
В моём некошеном селе.
Терзают землю партизанскую
Те, кто не вырос на земле.
Почти все семьи там приблудные,
Бежавшие из разных зон.
Они в дни чёрные, простудные
Сожгли забор свой и загон.
А кое-кто рои пчелиные
Поймал, привыкши жить в меду.
И стали трутни властелинами
Пчеле рабочей на беду.
Тут все паи скупили фермеры
До самых чуть ли не могил.
И пасеки погибли первыми
От тех потусторонних сил.
Поля, протравленные ядами,
Лишь сеют смерть, а не нектар.
Вот так и борется с усладами
Людскими проданный гектар.
Сестра не мёдную историю
Поведала, скрывая плач.
По нашему по плоскогорию
Вновь бродит будущий палач.
Дары мешками на Казанскую
Поднёс селу сторонний пан.
Терзают землю партизанскую
И гонят Русь на Шикотан.
Голубиная Русь
Я насытился вволю чужбиною,
Что мечтает закрыть на запор
От небес нашу Русь голубиную,
Приютившую добрый мой двор.
Вот он рядом; вдруг звякнет щеколдою
Возвращённая Господом мать.
И придёт не спеша огородами
Позабытая уж благодать.
Станет легче и как-то весеннее;
Русь на свой всех измерит аршин.
И укатится наше затмение
За высокие горы чужбин.
Что вы плачете, долы любимые,
Одолевшие бед череду.
Слёзы горькие стали рябинами
И бросают платки в лебеду.
Слишком русское всё мы обидели;
В том признаться пока нету слов.
Что-то часто мне снятся родители
На невидимых чашах весов.
Я и сам извожу себя думами
И жалею, что все не о том.
Коль приблудные рыжие турманы,
Над деревнею крутят хвостом.
Деревенские голуби сизые
Им в ответ кажут гордую грудь.
Награждённую русскими ризами,
Птицу нашу вовек не спугнуть.
Хоть и новые встали святители
И народ возмечтал о царе.
Что-то часто мне снятся родители,
В голубиной покоясь земле.
Одеянья
Юбки пышные, цветные,
Кофты, крали – красота.
Где вы, девки, озорные,
Чья-то страсть и маета.
Золотые одеянья
В лад полянам и полям.
На уме одни свиданья
С горькой долей пополам.
Девки наши без боязни
Гроз, гремящих изнутри.
Им и графы из Лопазны
Вовсе не богатыри.
Коль в селе крестьянский парень
Князем ходит под венец.
Уж замешана опара
Пары любящих сердец.
Колыхаются, как межи,
Юбки вдоль желанной ржи.
Той, которую до дежи
От Жар-птицы сторожи.
Жаль, что ныне в моде мини;
Сжалась ткань, и сжалась Русь.
От Петра и Катерины
Укорачиванье чувств.
Научили чужеземцы
Нас всему, да не тому.
Без избы зачем нам сенцы
С видом аж на Колыму.
Я хочу в края родные
Возвратить наш милый крой.
Эти юбки расписные
С золочёною каймой.
Кофты в складочках и крали
Над высокой гладью нег.
Наше прошлое украли.
Ради нынешних утех.
Где те девки-хулиганки,
С огоньком и со смешком;
Русские, а не цыганки,
Кровь России с молоком.
Юбки пышные, цветные
Не для глаз чужих и рук.
Ах, прабабушки родные,
Помню вас, поскольку внук
Голда
Высокая лысая голда,
Под шляпу засунув парик,
По улицам шляется гордо,
Ругая божественный лик.
Пусть это пока лишь епископ,
Её причащавший не раз.
Назло молодым одалискам
Шагает вчерашняя страсть.
Смущавшая старых и малых,
Менявшая рты и глаза,
На самых распутных скандалах
Сожравшая рыжего пса.
Идёт и болтает с судьбою
Вдоль модных зелёных витрин;
Вот этот когда-то рабою
Любви называл господин.
А хлыщ в крокодиловой куртке,
Кого привечал даже мэр,
В шампанское ей, как окурки,
Кусками бросал каламбер.
Всё боле паскудный народец
Встречается вдруг по утрам.
У каждого свой путеводец,
Согласно душе и делам.
«Смотрите, болтается голда»,-
Вслед шёпот наводит тоску.
И пулями лупит погода
По шляпе и по парику.
Искала напрасную славу
И, кажется, всё же нашла.
Как самую страшную травму,
От коей погибла душа.
По городу рыскает волчья
Шубейка, отвергшая храм.
Зачем порвала она в клочья
Всё то, что так дорого нам.
Веранда
Жил мальчишка, похожий на Путина,
У зелёной, в ракитах, Титы;
Той, к которой приколота бусина
Залетающей в август звезды.
Синий дом, золотая калиточка,
Молодая кислятина груш.
И к веранде пришитая ниточка
До разбросанных родственных душ.
Тишина, отзвенев, притуляется
К задымлённым берёзой холмам.
В деревеньке простуженной мается
Неземное с земным пополам.
Пусть девчонки пока не красавицы,
Их планиду скрывают значки.
Уж заметно блистают от здравицы
Соловьиной у сада зрачки.
Речка маленькая, а рукавчики,
Как кувшинки, цветут на мосту.
Всё оставят девчонки и мальчики,
Что написано им на роду.
От наличности и до наличников
Путешествует летом обоз.
Сыновья превратились в опричников
Непохожих на прадедов бонз.
Над могилами сёл не лубочными
Разливается лужей тоска.
Над рыбалками и над грибочками,
Украшающими отпуска.
Уж давно, не похожий на Путина,
Сел мужик под звездой на траву.
Уплывает веранда-посудина
Вновь на нитках куда-то в Москву.
