Гвардии лейтенант Герман Клыгин в самом начале войны закончил артучилище в Ленинграде и сразу же стал корректировщиком воздушных боев. Всеми родами войск фашисты рвались к востоку. Такие, как Герман Клыгин, находясь в висящей гондоле, дерзко сдерживали врага. Скорость аэростата была равна скорости ветра. Иногда чуть выше, как и скорость машины, чья лебедка держит аэростат на заданной высоте.
Из корзины аэростата многое разглядишь. Но из многого выбери скрытое ветками дуло зенитки или колонну танков, выбравшихся из леса, а то и цепочку пехоты, что осторожно крадется к передовой. Увидел и тут же засёк, сообщая по рации место будущего разгрома. В то же время и сам стерегись. Только что был глазами артиллеристов, и вот уже смертник. Мессершмитт расстреливает гондолу. От горящей кабины до твердой земли - километр, а может, и больше. Ты бросаешься вниз. Кувыркаешься в воздухе, как акробат. Мессершмитт обожает стрелять по беспомощной цели. Тем паче, что наши бойцы не всегда успевают раскрыть парашют. Потому и срываются вниз, где земля, или вверх, где тело аэростата, зацепившись рукой за его обвисающий трос.
Самое жуткое, если в самом начале воздушной атаки ты не успел распахнуть парашют.
Но бывали минуты обманчивого покоя. Аэростат, покачиваясь, завис над землей, высматривая покрытую лесом, полями и деревнями еще не изрытую минами местность.
Август третьего года войны. Деревенская улица. Так спокойно вокруг. Вон молоденькая хозяйка несет от колодца воду в двух ведрах. Где-то за ней, цепляясь за кофту, подпрыгивает малыш. Вон и стайка темных мундиров. Идут по деревне, как новые жители, заменившие тех, кто спрятался, или убит. Низовой ветерок доносит до Клыгина твердость немецкой речи, резкий смех и глухие напевы губной гармошки. Но сейчас наблюдателю не до них. Он вверху, как хозяин небес, кому, как и ястребу, надо всматриваться в добычу. Добыча для ястреба крот или мышка. Для Клыгина - ствол пушки или зенитки, замаскированный среди веток. Нащупал его в трубу 24-кратного теодолита. Тут же об этом и сообщи, передав тотчас же координаты артиллеристам.
Случались и промахи. Купол аэростата в несколько сотен кубов водорода возьмет да однажды и оторвется от привязи на земле. Аэростатчик - за ним. Хочет как-то остановить. Остановить же его уже невозможно. Так, цепляясь за трос, прижимаясь как можно крепче к аэростату, и умчится боец в бездонное небо, откуда дороги назад уже нет.
Ничего хорошего после себя война, как известно, не оставляет. Разве только минуты общения с домом, где живут у тебя близкие и родные. Так и у Германа. Письма к маме. Вот одно из них. В Доможирово, вологодское маленькое село рядом с Сухонским побережьем.
«Добрый день! Здравствуйте, мама и Шура! С приветом сын Герман. Жив-здоров, чего и вам желаю. Письма от вас получаю регулярно. Получил три письма и от Алексея. Сегодня у нас 16 августа. Этот день для меня был удачный. За 25 минут засёк 17 орудий. Из них 16 были тут же и уничтожены. Правда, за это чуть не поплатился собой. Атаковал мессершмитт. Пришлось выпрыгивать в бездну. Думал уж всё. Но парашют открылся в 70 метрах от земли. Та, слава Богу, приняла меня, как родного. Потому я и бодр. Ваш сын Герман. 16.08.43 г».
Герои о себе рассказывают скупо. Лишь после войны родители Германа узнали, что их сын провел в кабине аэростата 663 часа. 6 раз самолеты врага сбивали аэростат, из-за чего координатору каждый раз приходилось выпрыгивать с парашютом.
И о наградах родимого чада узнали они тоже после войны. В тот особенный день, когда Герман перешагнул домашний порог, они и увидели на его груди ордена Отечественной войны 1-й и 2-й степени, Александра Невского и Красной Звезды. Радость, честное слово, вселенская. Словно сын возвратился с самых-самых высоких небес, где пребывал рядом с Богом.