Когда Колумб открыл Америку, в ней уже было семь вятских плотников. И сейчас вятские, именно вятские, а не кировские, плотники не растеряли былой славы, доныне нарасхват у разных подрядчиков.
Николай и Виктор - мастера на все руки. Приезжают в Подмосковье на заработки. Они там появились, когда их нанял земляк строить дачу. Быстрая, красивая работа была замечена в дачном посёлке, пошли заказы, выстроилась очередь. Ещё бы - Николай и Виктор и плотники, и столяра, и печники, и кровельщики, и электрики. Курящие, но непьющие, в еде не привередливые. Николай зарабатывает на машину, а многосемейному Виктору мечтать не о чем, все его деньги уходят на одежду, обувь и еду для детей.
Сейчас мастера делают баню для молодого пенсионера-лётчика. Лётчик заказал чуть ли не дворец. Баня с размахом: сауна, бассейн, предбанник с камином. Откуда материалы, где взял пенсионер денег, чтоб соорудить такое счастье жизни, Николаю и Виктору неизвестно. Да и зачем знать? Их наняли, они делают.
Пенсионер-лётчик, бывший, как он говорит, деревенский житель, крутится около и старается помочь. Конечно, он больше мешается, но плотники деликатно благодарят, когда он хватается за бревно, пусть и не с той стороны. Топором он действует неуклюже и опасно, но машет отчаянно. А может, виной вчерашняя выпивка? То-то он всё подговаривается к опохмелке. Он вроде в шутку выговаривает мастерам, что те непьющие.
Николай, боясь травматизма со стороны лётчика, объявляет перекур. Он считается старшим. Виктор тоже садится курить.
- Чего ж, - говорит Николай, - попили водчонки, было. А если на заработках пить, тут не полбеды, а вся беда.
Виктор понимает, что сейчас Николай будет рассказывать историю, которая называется «Полбеды». И хотя Виктор слышал историю, он даёт необходимую реплику:
- А чего полбеды?
- Я догадываюсь, - говорит лётчик. - Полбеды - это когда башка трещит, - а беда - это когда опохмелки нет, так?
- Так, да не совсем, - говорит Николай. - Это вот я на Житомирщине служил...
- Летал, летал, - перебивает лётчик, - летал. Всё была своя страна, сейчас зарубежье. Получается, на международных линиях работал. Я так жене пошутил, она прицепилась - проси добавки к пенсии.
- Ну и вот, - продолжает Николай, - служил. И нас гоняли на винзавод. Мы это дело любили.
- Ещё бы! Меня сейчас и гнать не надо: винзавод! Какая беда? Мечта с похмелья .
- А насмотрелся я на это производство. Там везут самосвалами фрукту, они так говорят: не фрукты, а фрукту. Везут, всё это уже гнилое, чёрное, запах - с ног сшибает. Но это ещё полбеды. Всё это валят в ямы, а ямы обиты ржавым железом и глубиной метров шесть-семь. Но и это полбеды. Туда спускают женщин фрукту топтать. Потом это сырьё из чанов вычерпывают в другие чаны, бродильные, там отжимают, жмых по ленте идёт опять же в самосвалы и везут его на корм скоту. Коровы бесятся, а свиньи уже ничего другого жрать не хотят. Ho и этo ещё полбеды. Над этими чанами воздух чёрный, это тучи мух, они в этой винной жидкости тонут миллиардами. Фильтров я там не заметил. Но даже и это полбеды.
- Но будет когда-нибудь беда или нет? - спрашивает лётчик.
-Я ему говорю, тебе бы с лекциями против пьянства выступать; это бы лучше действовало, чем когда кодируют, людей убивают, - вставляет Виктор.
- А бегают ещё там... - Николай делает паузу, - крысы и мыши, и все уже там давно они пьяницы, ориентировку теряют, допиваются до того, что в чаны падают и там разлагаются.
- Брошу пить, - говорит лётчик.
- Приходят машины, вроде как ассенизационные, эту жидкость засасывают и везут её, называется виносмесь, на крепление спиртом. А как спирт делают...
- Не надо - просит лётчик. - Так в чём же, наконец, беда?
- А беда в том, что человек видит всё это, видит и всё равно пьёт - вот беда.
- Пьём - соглашается лётчик. - Сейчас ты только одного добился, что я окончательно от всех этих ужасов выпить захотел. Я вас, знаете чего, земляки, прошу. Я хозяйке скажу, что вы, когда рядились, про выпивку из приличия отказались, для блезиру выпейте. Хоть граммчик. Меня поймите. У меня, вы ж бывали в таких ситуациях, у меня припрятано. Но для начала нужно при ней выпить. Хоть стопарик. А мы потом сочтёмся, - намекающе говорит он. И, считая дело сделанным, уходит, а плотники заплёвывают окурки и начинают затягивать на сруб очередное бревно.
- Придётся выручать, - говорит Николай.
- Мне совсем нельзя, могу сорваться, - говорит Виктор. - Ну до чего же все московские мужья перед жёнами трусят. Нет, вятские жёны - это знак качества. У нас захотел - выпей. Главное, чтоб именно дома выпил, а не где-то, вот за этим следят. А тут такая конспирация.
Их зовут обедать. Обед хороший. Хозяйка выставляет вино, говоря, что белая будет на вечер, а пока это. Лётчик преувеличенно восторгается и первым и вторым. Он повеселел, расширился в плечах. Ему хочется всем сделать приятное. Он требует от Николая повторить рассказ про полбеды. Николай отнекивается, но рассказать приходится. Сильно сокращая эпизоды, рассказывает. Хозяйка, поджав губы, говорит, что её вино - марочное, не с того завода.
- Это-то да, - многозначительно рассматривая этикетку, говорит лётчик. - Ему хочется повернуть разговор в высокие сферы, дать понять мастерам, что он не так себе, посвящён в кое-чего.
- Сейчас много чего открывается. Слышали - Гитлер до ста трёх лет жил, слышали? А труп тогда спецслужбы сожгли, чтоб Сталину угодить. Врача, который написал о пломбе в зубах, быстро уконтропупили. Это ж политика. Вот и Риббентроп, который фон Иоахим, пишет Шеленбергу и материт Англию, это 39-й год, что Англия нас ссорит с Россией. И в том же году что? Шестьдесят лет Сталину, который Иосиф. И Гитлер ему объясняется в любви, и Сталин обратно так же. Но Англия, заметьте, поссорила. Нет, я так думаю, это когда-нибудь поймут. А Никитка, который Хрущ, надиктовал на магнитофон, что Сталин подписал пакт с Германией, бегал и кричал: «Надул Гитлера, надул Гитлера». И далее соответственно. А Гитлер в ночь, на двадцать второе июня, именно в эту ночь, пишет дуче, который Муссолини: «Я решился положить конец лицемерной игре Кремля...». Что? Какой вывод? Англия поссорила.
- Ах ты моя, Жозочка, - нежно говорит хозяйка чёрной кошке, - болеет моя Жозочка, моя Жозефиночка.
- Как болеет? - спрашивает Виктор. - Мурлычет же.
- Очень плохо кушала утром.
- Кошки живучие, - Виктору хочется успокоить хозяйку. - Кошку убей да перетащи на другое место, оживёт.
- А что у вас про Вятку говорят? - лётчик снова переводит разговор. - Чтоб не Киров, а Вятка. Да он и Костриков, и в Кирове не бывал.
- Да вы - вятские - дураки, каких поискать. Везде имена вернули, одни вы упёртые, как не знаю кто, - замечает жена.
- На вокзале, - рассказывает Николай, - спорят о Вятке. Везде же спорят. И вот одна девушка, но в годах, прямо кричит: ни за что нельзя! Я до сих пор не замужем, а вернётся Вятка, окончательно не выйду, скажут: вот вятская дура. Я не выдержал, говорю: можно же и кировской дурой быть.
- Я весь мир облетал, - говорит лётчик, - все страны и континенты, докладываю: кировских нигде не знают. А скажешь, что из вятских, тут сразу братание. Или вот взять мёд. Разве я могу не вятский мёд на столе держать. Извольте убедиться, - показывает на хрустальную вазу с мёдом. - И вот, везде пиарят башкирский да алтайский. А приедешь на ярмарку мёда, где очередь? Конечно, за вятским мёдом. А напиши: кировский мёд, и кто купит? Ну, за вятский мёд и за Вятку - матушку! - Он тянется рукой к тому месту, где стояла бутылка, но её уже нет. - Лилечка, я не себе, а работникам, мужичкам?
- Нет-нет, - отказывается Николай, - нам ещё работать.
Лётчик не обижается, он и так доволен. Уходит из-за стола к себе на дозаправку запасным горючим, и для отлёта в заоблачные сны.
Плотники идут работать. Николай лезет на сруб.
- Не верю я, что он в лётчиках такие хоромы заработал. Не верю, - говорит он сверху. - У нас, помнишь Гену-лётчика, пятьдесят не было, закопали, в заполярке летал. Помнишь? Что он скопил? Дом поправил да «жигулёнка» ненового взял. Всё! А здоровье где? А этот - тумба, жиртрест, легче перепрыгнуть, чем обойти, честный, что ли? Конечно, воровал. Или ворованное возил. Не зря же говорили, сколько при Ельцыне золота увезли. Тот же Руцкой.
- Давай спросим, - говорит Виктор. - Откуда деньги, спросим.
- Да ну его! Да подавись все новые!
- Вот и да ну! От того, что не спрашиваем, они и будут жрать да спать, а мы будем горбатиться.
Во время перекура Виктор горько говорит:
- Плохо, что выпил. Сейчас меня может потянуть. Могу загудеть. И кранты. Не скажешь же им, что я леченый. Думал: поеду в Москву, пить по нулям, курить брошу, а!
- Но он просил же.
- Отказать не можем, сами дураки. Вообще, во всем дураки.
- Нет, можем, - вдруг твёрдо говорит Николай. - Мне мать рассказывала из детства. Вот уж кому будет Царство небесное.
- Кому?
- Были муж и жена. Уже в годах. И вот пришла революция. Они поняли: пришёл антихрист. Они приели весь царский хлеб, а большевистский есть не стали, сказали: грех антихристов хлеб есть. Приели царский хлеб, при царе выращенный, приели, легли на разные лавки и умерли.
Они какое-то время молчат, потом принимаются за работу. Виктор потихоньку запевает, под песню легче работать:
Пилим, колем ёлочку, сосну.
Эх, пилим, колем ёлочку, сосну
Пилим, колем и строгаем.
Всех ментов переругаем,
Ах, зачем меня ты, мама, родила?
1. Пилим, колем ёлочку, сосну.