Со дня моего последнего визита в Сирию прошёл ровно год - седьмой мучительный год войны, ещё один, длиною в жизнь. Сколько ещё смоляных голов поседело? Сколько жизней унесло? Сколько судеб сломало? Никто не ведёт этот печальный счёт.
По знакомому шоссе несёмся из аэропорта в благословенный Дамаск. Несмотря на многочисленные попытки «взять» древнейший город-святыню и вопреки тому, что каждый день шальные снаряды ранят его историческое тело, он и теперь жив. С 2012 года Дамаск окружён. В его пригородах, в поселениях Айн Тарма, Джобар, Арбин, которые являются опорными пунктами террористических группировок «Файлак Аль-Рахман»* и «Хайят Тахрираш-Шам»* (бывшая «Джабхат-ан-Нусра»)* - наступило жестокое средневековье. Тысячи людей оказались заложниками, сотни убиты. Вот уже пять лет именно отсюда обстреливается столица, есть совершенно «убитые» районы, а в основном объектами бомбардировок становятся мирные граждане, школы, больницы и рынки.
Усилиями сирийской армии, сражающейся за столицу по преимуществу в подземных тоннелях, вырытых исламистами и образующих собой, по сути, второй подземный город, в Дамаске сохранена стойкая «зона мира». Благоухающий, яркий, жасминовый, ставший родным и необходимым, все эти тяжёлые годы он был прекрасен и сохранял своё неповторимое обаяние - вопреки! Но, к моему огорчению, великий и непобедимый Шамсдал: нищие, грязь, отчего-то ставшие более заметными руины... и во всем его скорбном облике будто бы что-то исчезло, что-то очень важное - быть может, надежда?
Остановили на пункте досмотра, в машину заглянул здоровенный бородач в военном, тычет в меня пальцем, что-то спрашивает. «Руси-руси...» - отвечает мой сопровождающий, но не срабатывает. Открывают капот, там чемодан и коробки с пряниками для сирот. Засуетились, просят вскрыть. Таксист нервничает, ругается, даёт тому купюру и срывается с места.
- Что произошло? - спрашиваю, - русских всегда пропускали.
- Пришлось дать взятку, - отвечает гид.
- И сколько?
- 200 лир - это копейки, меньше доллара.
- Ну хорошо, а если я террорист и у меня в коробках не пряники, а гранаты - 200 лир и можно взрывать Дамаск?
- К сожалению... но мы не можем их осуждать. У этого бедняги наверняка дома добрая дюжина голодных малышей, - извиняющимся тоном ответил гид, но не убедил, стало страшновато.
Пока мы ехали, гид о чем-то нервно разговаривал с шофёром - было похоже, что они ругались. Единственное, что я смогла разобрать из эмоциональной арабской речи, оказались два весьма странно сочетавшихся слова «руси» и «шайтан».
- В чем дело? Ему что-то не нравится?
- Лучше Вам не знать, - снова смутившись, ответил гид.
- Отчего же? Я как раз и приехала, чтобы «знать». Он говорит что-то про русских?
Бросив бесполезное сопротивление и вежливо извинившись, гид сообщил, что шофёр милостиво послал меня, а заодно и всех русских вместе взятых - ко всем чертям. «Приехали!» - выдохнула я. Все годы, которые мне доводилось бывать в Сирии, слово «русский» имело буквально волшебную силу: оно открывало закрытое, возвращало утерянное, ну а уж без обеда, - и это закон - точно не оставляло, не говоря о том, что сирийцы и сами по себе народ очень гостеприимный. Не я ли в своих собственных репортажах совсем недавно писала, что «в Сирии на русских молятся!». «Нет, наверняка это просто какое-то недоразумение» - подумала я и поинтересовалась, чем же мы так досадили господину шофёру. Оказалось, что всему виной недремлющая американская пропаганда. Радикальных мусульман и необразованных бедуинов убеждают в агрессии русских, которых с какого-то перепугу называют «новыми крестоносцами». Согласно «легенде», они (то есть мы) пришли на Ближний Восток со «священной войной», чтобы резать мусульман и возвращать христианам их исконные территории. Я попыталась возмутиться: причём здесь «крестоносцы» - русские никогда не вели завоевательных воигийн и потом наш менталитет далёк от... но на полуслове была прервана безапелляционным доводом: мол, бедуи-и-ины, что с них взять...
Оставшуюся дорогу все молчали. За окном, под звуки мерно разрывающихся снарядов и рокот моторов работающей русской авиации, взывала о пощаде древнейшая сирийская цивилизация, а в сердце, точно от укуса комара, зудела обида: «вот так и помогай вам!». Содрав двойную плату за проезд и фыркнув напоследок что-то оскорбительное, недовольный таксист дал по газам и со скрежетом скрылся в серой безысходности так любимого мною города.
Однако несчастные бедуины, на которых так смело свалил всю вину мой спутник, оказались вовсе ни при чем. Как выяснилось позже, проблема была значительно серьёзнее: дело было в риторике исламистских радикальных лидеров, согласно которой христиане представляются здесь союзниками сионистских евреев (по вполне, кстати, понятным причинам). Позже мне доводилось даже слышать обобщённое название «яхуд» в отношении ближневосточных евреев и христиан. Подобный подход, в равной степени, как, кстати, и весь протестантский англо-саксонский мир (удивительное совпадение, не так ли?), проповедовал «бес-покойный» Бен Ладен, толкуя мировую геополитику, как столкновение цивилизаций «крестоносцев» и «сионистских евреев» - коалиции США, Великобритании и Израиля, с одной стороны, с мусульманским миром, с другой. Противостояние идёт в тесной связке с войной экстремистов против империализма и сионизма, местной светской власти и даже против единоверцев, подозреваемых в неправоверии. Появление России, как гаранта стабильности, суверенитета, территориальной целостности и единства Сирии в этом геополитическом раскладе не предусматривал никто, поскольку русские ушли из региона фактически со времён Архипелагской экспедиции Екатерины Великой и возвращаться, как все думали, не собирались. Но Россия вернулась...
Мы стояли у российского посольства: нужно было встать на учёт - ведь я в первый раз приехала сюда надолго. Тщательно досматривают вещи, кто-то из охранников шутит: «да ракеты у неё там от Путина, всё нормально, пропускайте!»
Из беседы с консулом я вынесла много полезного и отрезвляющего. Ну, например, что в целях «конспирации» лучше всегда носить платок и помалкивать, что категорически запрещено заводить знакомства с неизвестными, что запрещено перемещаться без сопровождения (посольских, например, даже в город не выпускают). Такие строгие меры были связаны с тем, что в погружённой в длительный хаос стране, участились случаи краж иностранцев с целью выкупа, и русские «крестоносцы» - не говоря уж о «крестоносицах» - у исламистов на особом счету. «Поймите, - сказал консул, - если Вы пропадёте, Вам уже вряд ли кто поможет - это война. Да и мне, если честно, не хотелось бы отвечать за Вашу голову». Я сказала, что поняла. И в этот момент приняла для себя твёрдое решение действовать лишь Божиим промыслом и ступать исключительно путями, открывающимися свыше - никакого своеволия. Как благословлял великий старец Амвросий Оптинский: «Иди, куда поведут, смотри, что покажут, и на всё говори: "Да будет воля Твоя!"». Оказаться в оранжевом костюме перед голливудскими камерами ИГИЛ* в мои планы совсем не входило. Задача же передо мной стояла непростая: в воюющей стране, без знания языка, без средств и имеющих власть покровителей осуществить миссию цель которой, признаться, на тот момент я и сама до конца не понимала. Да и Сирия мне представлялась на подступах к миру, а тут вон оно как: всё запрещено.
Впрочем, благодаря «жёсткому приземлению», словно сама собой, органично произошла внутренняя мобилизация и каким-то неведомым образом включилась непрестанная молитва - моя одигитрия и мой «волшебный клубочек». Кроме того я знала, чувствовала, какие могучие души возносят моления обо мне на Родине - ни одного дня моего странствия я не была оставлена ими.
«Территория войны - это всегда дом бесов, - наставлял перед отъездом один из оптинских старейшин. - Ты должна понимать духовный смысл происходящего там и стараться видеть тех, кто стоит «за кадром» (имелись ввиду, естественно, духи злобы поднебесной, а не «теневое правительство»). Не теряй бдительности и всегда будь готова к удару. Помни, тебе будут мстить, - а потом добавлял, - и вообще кто благословил?! Зачем отпускает!? В России дыры латать некому, а тут под чужими крестами ложиться? Это их! - их жестокая расплата за тяжкий грех вероотступничества - иначе не искупить». Помнится, я попыталась что-то возразить по поводу «чужих крестов», но батюшка буквально приказал: «Чтобы здесь легла! поняла? - и со властью ткнул пальцем в «русскую землю». А потом, почувствовав, что немного перегибает, уж так ласково на меня посмотрел: - ну, ла-а-адно. Ладно! Не серчай! Бог благословит! Ты только это... на танки там... вражеские хоть не бросайся». Я честно обещала, что не буду. Но масштаб трагедии антиохийских христиан начал открываться для меня уже тогда, на святой оптинской земле.
- Что? Гонения на христиан? Да какие гонения? Кто их тут гонит-то? У кого деньги были, те давно уже на Запад трусливо сбежали, да и живут там припеваючи, ни о чем не думают. Это мы тут нищие маемся, - и мне показалось, что на этих словах моя миссия в христианской Сирии в первый же день была завершена: пряники только раздать и по домам.
Непостижимо! Сирийские православные христиане, евангелизировавшие весь Восток до Тихого океана: Грузия, Армения, Иран, Аравия, Южный Китай, монастыри в Монголии, даже первый русский митрополит - Михаил - был сирийцем по национальности - и все «трусливо сбежали»? Господи, да что тут вообще такое происходит?
Мадам З., у которой мы в тот день оказались на ужине, была родом из Одессы, в конце восьмидесятых вышла замуж за мусульманина и уехала в Сирию. Шесть лет как овдовела и в тяжёлое военное время осталась выживать одна с двумя взрослыми дочерями.
- Я Вам честно скажу, я сама христианка, - закидывая ногу на ногу и закуривая «Винстон», продолжала мадам З., - хожу в храм, молюсь как могу, но мне не понятна Ваша патетика. Какие гонения? Опуститесь на землю, всё значительно проще: когда людям нечего есть, остальное уходит на второй план. Вера вообще не причём. Есть чисто житейская логика и чисто политический конфликт.
В разговор вклинился сосед мадам, пожилой электрик с первого этажа, который, невинного любопытства ради, прибежал посмотреть на новоприбывшую русскую и стал горячо доказывать совершенно противоположное: что война ведётся исключительно против христиан, что это сионисты, что это геноцид, и что он «из вредности» отсюда ни ногой, иначе его предки встанут из гробов, чтобы проклясть его... Мадам не на шутку разозлилась, стала говорить, что он такой один старомодный Дон Кихот.
- Так и умрёте в нищете, - кинула она ему в лицо вместе с клубом сигаретного дыма, - а другие вон продали Родину, да и живут себе припеваючи, в ус не дуют. Мелкие людишки пошли, ничего святого в них нет, - мадам отвернулась от электрика и переключилась на меня, - лгут, предают, уже не знаешь, кому верить, кому нет.
- Американцы освобождают земли на восточном берегу Ефрата! - торопливо парировал Дон Кихот. -Учреждают там правительство независимое от Дамаска. Почему, скажите? А-а-а... то-то же. Ещё какой религиозный конфликт! - победоносно восклицал он, но мадам, точно не замечая его, продолжала о своём.
- Маалюлю правительственные войска освобождали. Кто грабил дома, церкви? Окна, алюминий, мрамор - всё же вывезли! Кто мародёрствовал? Да те же, кто освобождал! Почему не ужесточают закон о смертной казни? В стране полнейший беспредел. Меня, мой «личный» сосед в деревне, с которым мы двадцать лет жили бок о бок, ИГИЛовцам* за сто баксов продал. Если бы не мой Ангел-хранитель, не сидела бы я тут с вами. Так что, деточка, тут война, и каждый выживает, как может.
Мадам сильно нервничала, прикрытая маской холодного прагматизма, раненая душа её сильно страдала. По телевизору сообщали об очередной победе Сирийской армии на фронтах: «Пропаганда!» - выругалась она и принялась щелкать по каналам. Комнату наполнило дивное старославянское пение литургии - показывали какой-то российский исторический фильм: высокие храмы, кадила, золотые облачения - каждый кадр краше другого. «Боже, как я соскучилась!» - прошептала мадам З. уже совсем другим голосом. И тут вырубило электричество, всё погасло, электрик убежал узнавать, в чем дело.
- А почему Вы не хотите вернуться в Россию? - спросила я мадам в кромешной темноте. Она долго не отвечала, мне даже показалось, что эта сильная женщина плакала.
- Я там никому не нужна.
...Мы шли с электриком по старому Дамаску - он по-джентельменски вызвался проводить меня до гостиницы. На душе было грустно и казалось, что я напрасно сюда приехала.
- Да Вы не думайте, мадам З. очень хорошая, - почувствовав тяжесть нависшей паузы, начал мой пожилой провожатый, - она просто натерпелась, тяжело ей. Видели бы Вы, как по утрам она кормит нищих у нашего дома. Самой иной раз есть нечего, а жеддеру с лепёшкой всегда вынесет.
Электрика звали Жозеф. Коренной житель Дамаска, настоящий патриот, он был последним из его семьи, кто остался в Сирии, причём сделал это красиво.
- Смотрите, какой прекрасный город, какое высокое небо, как легко здесь дышится! - стараясь поднять мой упавший дух, говорил он и полной грудью вдыхал смердящий помоями воздух. - Здесь моя жизнь, здесь и смерть моя. Родственники неплохо устроились в Америке, получили гражданство. Может я и правда сумасшедший Дон Кихот, старомодный идеалист, но если человек действительно любит женщину, то будет делить с ней не только радость, но и горе. То же самое и с Родиной. Я не вижу руин, я не замечаю ненависти вокруг себя - я люблю.
А ещё Жозеф, как уже можно догадаться, был немножечко поэт, но писал стихи совсем даже не для людей - он их писал для птиц. На последние деньги старик приобрёл для себя могилу на христианском кладбище Дамаска и теперь часто ходит туда, чтобы помолчать и поговорить с Богом: «Вы знаете, я хожу туда, как в церковь. Там все близко: и Бог и моя семья. Мне немного осталось, я стар».
А город-то и вправду потускнел - увы, но с утра мне это не привиделось. Проходим какие-то немыслимые завалы всевозможного барахла под мостом, чего здесь только нет: старая мебель, электроприборы, металлолом, ношеная одежда, ванны, ковры - прибывшее неизвестно откуда, но вполне известно как: это стихийный мародёрский рынок. На газоне у фонтана - кто в коробках, кто укрытый целлофаном - спят семьи беженцев. Над узкими улицами старого города нависают безглазые дома: за семь лет они успели не только умереть, но уже фактически истлели. Жаль, ведь каждый из них необыкновенен и у каждого своя история. Мой провожатый красочно описывает далёкий Дамаск его детства и руины точно оживают на глазах. Вон за тем углом жила его тётка, а в этом доме - крестная. Тогда Дамаск был самым чистым городом Востока, раннее утро которого начиналось со звона мелодичного колокольчика: это обходил свой двор уборщик. Он собирал мусор, но главное - поливал мостовые водой, что само по себе для пустыни было чудом. Все жилые дома города имели свой личный водопровод, а внутренние дворики даже иногда украшали маленькими фонтанчиками, чем выгодно отличались от деревенских. Жозеф подошёл к ветхой стене, из которой торчал носик крана и гордо сказал: «А ну-ка, отведайте!» - и повернул металлическую ручку. Вода плещет во все стороны и мой Дон Кихот с наслаждением пьёт оказавшуюся и вправду необыкновенно сладкой и пахнущую свежестью воду прямо из ладошек. А воду-то в Дамаск вернули только две недели назад. Это была самая страшная трагедия, фактически национальная катастрофа: поговаривали даже о том, что президент Асад даже хотел подавать в отставку, что ездил в Сайднайский монастырь и молил Пресвятую Богородицу о том, чтобы вернуть водоснабжение. Боевики взяли под контроль один из важных источников воды к северо-западу от сирийской столицы. В резервуары они сумели вылить дизельное топливо, и полуторамиллионный город оказался на грани смерти. Бутылка воды стала стоить, как золото, но и эти запасы скоро закончились. Начиналась паника. Но, слава Богу, кризис миновал, сирийская армия сумела отбить водохранилище: «Теперь хоть в душе плещись, никто ничего не скажет» - радостно сообщает мой Дон Кихот. Нужно сказать, что несмотря на войну, вода, газ, бензин, коммуникации, а главное хлеб - очень дешёвые, и за это жители благодарят правительство.
- Смотрите, видите дверь ведущую во двор, - стараясь обращать моё внимание на всевозможные интересные мелочи, говорил Жозеф. - Она открыта! Хоть и война, но мы не боимся друг друга, не строим баррикад, не обособляемся, стараемся жить, как раньше. Утром Вы убедитесь в этом. Вся улица заполнится людьми, пьющими кофе, курящими кальян и обсуждающими последние новости. Смотрите, смотрите, как там красиво... - и он легонечко толкнул дверь, и дивный мир открылся передо мной: мощёная разноцветным камнем чистая дорожка, тонкой ручной работы роспись на кафеле вдоль стен, много зелени, вьющийся и благоухающий жасмин, посередине маленький фонтанчик, клетки с канарейками... я просто замерла от неожиданности и восторга.
- Вся красота должна быть внутри - это христианская традиция, которая стала чисто сирийской особенностью: в Ливане, например, такого уже не увидишь.
«Вся слава дщери цареви внутрь, рясны златы ми одеяна и преиспещрена», - вдруг нараспев зазвучали в сердце слова из Псалтири Давидовой.
- Так что ты не спеши огорчаться, всё ещё впереди. Свой своего всегда найдёт! - весело сказал Дон Кихот, поменяв многоточие неопределённости в конце моего первого дня в Сирии на жирный восклицательный знак!
* Организации, запрещённые на территории РФ.
