Светлой памяти мамы, Галины Ивановны Раевской
Продолжение. Начало
Блокада продолжалась. После зимы моя мама решила устроиться на работу, потому что паек работающих был немного больше. Первым местом ее работы был отряд МПВО (местной противовоздушной обороны). Будучи еще молоденькой девчушкой, она охраняла какой-то большой завод. Дежурила на крыше, сбрасывала зажигательные бомбы, ходила в караул.
Бабуля, Мария Сергеевна, пошла устраиваться на рыбокоптильный завод, думала, может, будет хоть какая-та еда. (Надо заметить, что ей было тогда немного за сорок, но она называла себя старухой...) На заводе она проработала дня три, и ее отправили на оборонные работы. Она строила укрепления, попала на кирпичный завод (Кирпично-пемзовый завод № 1, вокруг которого теперь находится Московский парк Победы). Никаких кирпичей на том заводе в войну не делали, его использовали как крематорий. Туда отовсюду свозили умерших, понимая, что надо очищать город. Были организованы такие же доходяги, которые собирали трупы, грузили их на машины и отправляли на этот кирпичный завод.
Бабушка была среди тех, кто складывал штабелями собранные по городу тела, обкладывал их поленьями и разжигал... Трупы не сгорали полностью: не хватало температуры, оставалось очень много костных останков, с них текла кровавая жижа, ее собирали лопатами и грузили в вагонетки. Сейчас одна из тех вагонеток стоит в парке Победы как памятный знак. В пруды парка сбрасывали останки: в парке были глиняные карьеры. В советское время замалчивалось, что это была огромная братская могила, где людей похоронено больше, чем на Пискаревском кладбище. Слава Богу, что память об этом сохранилась, установлен памятник всем упокоившимся там, а на месте кирпичного завода год назад была освящена православная часовня.
Мой дедушка, Иван Федорович Ларионов, по возрасту уже не был военнообязанным, он записался добровольцем и работал механиком на военном аэродроме. После зимы у него началась голодная дизентерия, он заболел, попал в госпиталь. Мама навещала его, добираясь пешком через весь город. В один из приходов мамы ее отец сказал ей: «Галенька, у меня смертельная болезнь (в то время помочь мог только американский пенициллин, стоивший дороже всего, в госпитале его конечно не было. И.Р.). Но здесь у меня усиленное питание. Я есть не буду, оставлю вам, отнесешь домой, скушаете»... Как мама ни уговаривала своего отца, он настоял на своем. А когда мама уходила, он попросил: «Галенька, передай Марусе (жене): пусть даст тебе святой воды и артоса, а ты, когда в следующий раз пойдешь ко мне, принеси (только обязательно приди, я буду ждать)». Возможности причаститься, конечно, не было, а артос и святая вода в таких случаях заменяют Святые Дары.
Мама рассказала все бабушке, та дала ей кусочек артоса, немного святой воды и через три дня Галя опять пришла к своему папе. Первое, что он спросил: «Галенька, принесла?»... В таком тяжелом, предсмертном состоянии он пришел к вере, хотя прежде не был глубоко церковным человеком. Он взял эту песчинку артоса, выпил несколько капель святой воды, отдал маме свои продукты и говорит: «Ну все, иди-иди».
Когда мама пришла к нему через несколько дней, его не было на своей кровати. Она спросила у сестрички: «А где Иван Федорович Ларионов?» - «Знаете, он сразу после вашего прихода затих и через час умер...» Так дедушка принял христианскую кончину. Похоронен он на Пискаревском кладбище в братской могиле.
Мама, как я уже говорил, работала в то время на заводе в отряде МПВО. А была она тогда юной девушкой, хотя и тощей, как скелет, но миловидной, черты лица сохранили привлекательность. И надо же тому случится, в нее влюбился директор предприятия, на котором она работала! Этот не знавший ни голода, ни горя блокады человек стал ее преследовать. Вызвал однажды маму в кабинет, закрыл дверь на ключ, положил его в карман и говорит: «Становись моей любовницей (у него была семья: жена, дети. И.Р.), будешь все иметь...» Мама рассказывает: «Я поняла, что нахожусь полностью в его власти, захочет - надругается»... В ужасе она схватила со стола тяжелое мраморное пресс-папье и сказала: «Только подойди, убью...» На ее счастье, кто-то постучал в дверь, мама стала кричать, директор возмутился: «Ишь, недотрога какая, что ты тут устраиваешь?..» Открыл дверь, и она выскочила. Потом он ее опять где-то подлавливал, говорил: «Ну, Ларионова, никуда ты не денешься, все равно будешь моей, иначе сгною тебя в тюрьме»... Маме было страшно, ведь даже уволиться с завода она не могла в военное время.
Но вот что произошло затем. Весной началось какое-то оживление, пошли по городу первые трамваи. И однажды, когда она возвращалась домой с работы, ее кто-то окликнул в трамвае. Мама обернулась, сморит: Нина, с которой она училась в школе. Нина была года на два постарше, они жили неподалеку друг от друга и дружили, несмотря на разницу в возрасте. Нина была из интеллигентной семьи, успела до войны поступить в университет на юридический факультет. Первым ее вопросом было: «Вы живы?», этот вопрос задавали все блокадники... Мама рассказала о себе и родных. «А я, Галенька, сейчас поступила в техникум работников пищевой промышленности», - сказала Нина. Этот техникум был открыт в блокадном Ленинграде, потому что нужно было готовить заведующих производств, чтобы накормить людей. Тогда для изможденных людей стали открываться столовые на заводах, в школах. «Галечка, у нас замечательный директор, я попрошу, он тебя обязательно возьмет». Мама отвечала, что ее не отпустит директор завода, но Нина объяснила, что учеба в этом техникуме приравнивалась к военной службе: «Увидишь, он не сможет ничего сделать».
Мама пришла в этот техником, и ее взяли на учебу. Директор учебного заведения говорил в то время: «У меня, наверное, никогда больше такого выпуска не будет»... Тогда в техникуме учились студенты институтов, университета, Академии художеств... Мама тоже туда поступила, директор ее завода очень злился, говорил ей вслед, что посадит. Но директор техникума успокаивал: «Галенька, ничего не бойся, он ничего не сможет сделать, документы мы у него запросим официально, по почте».
Мама начала учиться, проходила практику в столовой. Она рассказывала, как ее ставили на громадную плиту, а в печь запихивали целые бревна. Там стояли кастрюли с нее ростом, в которых варилась каша. Было очень жарко, и мама, переминаясь с ноги на ногу, должна была размешивать кашу огромным половником, чтобы она не пригорала. После того, как кашу раздавали, со стен кастрюль тщательно соскребали остатки каши и все съедали.
Домой, бывало, они и не ходили, спали на этой же плите. А в блокаду, надо сказать, было жуткое количество крыс, они забирались к девочкам на плиту, бегали по ней. Мама рассказывала: бывает, ночью вдруг становилось трудно дышать, откроешь глаза, а на тебе - целая гора крыс. Их нельзя было ударить, убить: крыса животное коллективное, потом нападут, искусают. Здоровые такие, где они только наедались?.. Ночью пошевелишься, чуть стряхнешь их с себя... Во сне обязательно нужно было хорошо укрываться, прятать нос под одеялом: крысы могли его отгрызть. В носу мало нервных окончаний, а в слюне крысы содержится какое-то анестезирующее вещество... Каких только ужасов ни было в те страшные годы.
Мама окончила техникум, учеба тогда была короткой, не так, как сейчас, блокада еще продолжалась, нужно было работать. Мама получила в ведение первую свою точку - столовую при школе, ее туда назначили заведующей. Мама рассказывала: «Я - порядочный, воспитанный в христианской вере человек. Прихожу туда, принимаю по остаткам продукты, все продукты. А тогда ведь за любую недостачу - смерть, тогда за это могли расстрелять. Принимаю бочки с растительным маслом, мешки с мукой, с крупой, все вроде в порядке. В моем подчинении были кладовщик, бухгалтер, но если что, весь удар на себя принимаю я. Первый день работы начинается. Начинаю выдавать продукты: муку, масло, смотрю на масло, а там вода, только сверху масло плавает, вскрываем муку, а там - камни... В крупе то же самое... В итоге в конце смены у меня недостача. Прихожу к бухгалтеру, предо мною - такая холеная женщина, не знавшая голода. Говорю: что же у меня там камни... Мне отвечают: какая ты, не успела заступить, уже наворовала. Говорю: вы же знаете, что я не могла взять, я только пришла... Заканчивается месяц, нужно готовить бухгалтерский отчет, бухгалтер мне говорит: ну, готовь деньги, недостачу надо покрывать»...
Бабушка рассказывала, что на маму больно было смотреть, когда она приходила с работы. Падала в кресло, а утром говорила: «Ну что, в тюрьму пойду...» А в тот день, когда накануне ей сказали готовить деньги, утром ее спрашивают: «Ну что, Ларионова, принесла?» Мама отвечает, что покрывать недостачу ей нечем, и она ничего не воровала. «Значит, тюрьма», - «Ну значит, тюрьма», - ответила мама.
«Ладно, - говорит ей бухгалтер, - покроем недостачу». Она же понимала, что если начнется разбирательство, то их махинации будут разоблачены. Покрыли недостачу. А у моей мамы, надо сказать, был железный характер. С виду она казалась мягкой, но внутри у нее был несгибаемый стержень. Порядочность, честность, жуткая щепетильность, бескомпромиссность... Она всегда была христианкой до мозга костей.
И с того случая мама, несмотря на юный возраст, берет руководство столовой полностью в свои руки, переламывает ситуацию, следит за выполнением всех норм. Дети, которых они кормили, те, кто пережил первый и второй год блокады, это же уже лишь кожа да кости, тени под громадными глазами. В основном-то дети поумирали, а те, что выжили, были похожи на скелеты. Мама добилась, чтобы в столовой, где она работала, воровство, которое, увы, процветало в сфере общественного питания, было искоренено. Она строго следила, чтобы молоко не разбавляли, творог не воровали, сосиски-сардельки не выносили (до чего только не доходило, в одежду, в белье прятали).
И эта столовая стала образцово-показательной, маму перевели работать на большую фабрику-кухню, производившую продукты для столовых, яслей, заводов; там делали пищевые концентраты - громаднейшее производство, с большим штатом сотрудников. На новом месте она также переломила ситуацию, направив работу в честное русло, начала борьбу с вечным бичом - нецензурной бранью на производстве. И свято исполняла заповедь своей мамы, Марии Сергеевны: «Галя, ничего никогда оттуда не неси». Единственное, что им иногда выдавали в войну - литровый бидончик каши с ложкой растительного масла.
Подготовил Даниил Михайлов
(Продолжение следует)
