Лето 2009 года. Иринарховский крестный ход! Все счастливы, но жара невыносимая. В селе Ивановском отец Виктор, вытирая со лба пот, глянул на небо и утешил: «Тучка на солнышко найдет и ветерком потянет». Мы невольно вперили очи в небо. И тучка на солнышко нашла, и сразу ветерок подул. Да, это отец Виктор...
Впервые услыхал я о нем на старом ярославском тракте. Ехали мы с трудником монастырским Пал Михалычем. В селениях я всегда держу скорость сорок километров - чтобы не задавить животных, чтобы не мешать людям жить. Им теперь непросто дорогу перейти: машины летят нескончаемой вереницей. В общем, в каждой деревне я притормаживал, и Пал Михалыч недовольно заметил, что так мы до утра домой не доберемся. Зная его твердое сердце, я нехотя признался, что жалею братьев наших меньших. Но он неожиданно улыбнулся: «Отец Виктор на дороге всех собак, кошек, птичек крестит». Летом того же года на Иринарховском крестном ходе меня познакомили с отцом Виктором. Стал я бывать в радушном доме Мироновых.
* * *
Первым у них пришел к Богу сын Петр. Сначала он, по его словам, из гордости занимался ушу, интересовался восточной философией. Потом стал говорить, что все это не то, что ему этого мало... Однажды открыл старое Евангелие, оставшееся после прабабушки Марии. Прочитал и воскликнул: «Вот что мне нужно!» Особенно запали в душу слова Сына Божия: «А вы не называйтесь учителями: ибо один у вас Учитель, Христос; вы же все братья». И пошел Петр, пошел... Воцерковился. Стал внушать родителям, что им надо обвенчаться, а не жить беззаконно. Они долго собирались, и он предупредил: «Что-нибудь с машиной у нас случится». Вскоре лобовое стекло вытащили, потом аккумулятор выдрали вместе с проводами. Родители обвенчались, прилепились к храму, стали часто бывать в Оптиной Пустыни у отца Илии. Однажды он сказал: «Не пора ли вам, Виктор Иванович, рукополагаться?» И Виктор Иванович, будучи уже кандидатом технических наук, директором процветающей фирмы по разработке наукоемкой продукции, безпрекословно повиновался. Дали ему сельский приход при храме святителя Николая. Место, конечно, чудесное. На горке высокой - белый храм, а вокруг - старая березовая роща. Когда едешь из Москвы, то невольно заглядишься на такую красоту. Я же все собирался заглянуть туда хоть на минутку, словно чувствовал, что служат в этом храме люди, с которыми меня потом свяжет судьба... Но красота красотой, а с нее воду не пить.
Поначалу очень несладко пришлось Мироновым. Все в запустении, в порухе, денег не хватает. Да еще в храме хозяйничали бабушки. Но, как говорит о муже матушка Татьяна: «У нас батюшка, если знает, что он прав, то его с места не сдвинешь». Раньше бабушки признавали только общую исповедь; отпевание, крещение быстренько - за десять минут... Отец Виктор эти непорядки отменил. Они взбунтовались. Про индивидуальную исповедь говорили, что батюшка кэгэбэшник и передает их исповедь в КГБ. Две семьи он вытащил из пьянства, так они про него распустили слух, что он колдун. За то, что носил офицерский ремень, его антихристом прозвали. Потом бабушки депутацию прислали: «Если не вернешься к нашим прежним порядкам, мы тогда в храм ходить не будем - ты с голоду околеешь». А отец Виктор им: «Священников Бог кормит, а не люди». Но, конечно, опечалился. При этом разговоре присутствовала кошка Алиса. Ушла вслед за бабушками и через пять минут принесла огромную мышь и положила у ног отца Виктора. Он ее похвалил, а она на другой день опять притащила большую мышь и положила у его ног. В среду вся семья со смехом ждала: Что же она нам в постный день принесет? А Алиса принесла рыбью голову... Отец Виктор даже растрогался: «Все, Алиса, теперь я верю, ты нас прокормишь». С того дня она перестала приносить добычу...
Матушка Татьяна может весь вечер рассказывать о чудесах своей любимицы: «Как-то Алиса провинилась и батюшка ее выгнал: «Все, иди». Сам ушел в храм служить, а она всю службу на паперти сидела, ждала его. Когда он вышел, то она сразу к нему: мяу-мяу. Батюшка нам: «Смотрите, как надо каяться. Все, Алиса, я тебя прощаю». Так она обрадовалась... Больше всех младшего нашего, Васю, любила. Если он падал, год-два ему было, Алиса бежала ко мне, кусала, дескать, почему ты за ребенком не смотришь. Если же он капризничал, то его прикусывала. Когда кто-то из гостей брал Васины игрушки, она прихватывала зубами за руку.
Вася песни поет и уходит по тропинке. Мы говорим: «Алиса, приведи его». Она - хвост трубой, он у нее огромный, и впереди Васи. Он пытается хвост поймать и идет за ней - так домой она его и возвращала.
Алиса и дом охраняла. Когда свои - она лапы на дверь, а чужие - у нее шерсть дыбом.
Как-то бабушки допекли отца Виктора, и он осерчал: «С кошками легче, чем с людьми. Один раз скажут нельзя, другой, третий, потом берут и топят». Вдруг с полатей удивленная морда Алисы высовывается. Батюшка: «Да нет, Алиса, тебя это не касается». Она сразу успокоилась и скрылась.
Однажды рыбина лежала на столе, и я ей говорю: Подожди, я тебе голову отрежу. Она так напугалась, что я поправилась: Не тебе голову, а рыбе.
Одну соседку Алиса любила, а другую - за пятки кусала. Та принесла для примирения рыбью голову, швырнула в миску: «На, жри, скалапендра». Я ей сразу сказала, что Алиса не будет есть, пока ты прощения не попросишь. Соседка рассмеялась. Вечером зашла, а голова так и лежит нетронутая. Она настолько поразилась, что невольно вымолвила: «Алиса, я же не со зла. Прости меня». Алиса потерлась о ее ногу и съела голову. Больше за пятки не кусала...»
Отец Виктор тоже любит вспоминать, как Алиса клубнику от сорок спасла: «Мы ей сказали: «Алиса, ты поспи на грядке с клубникой, тебе ведь все равно где спать». Она послушно легла клубком. Потом заявилась и смотрит на нас. Пошли мы за ней, а вместо нее на грядке четыре сороки рядком лежат. Потом таким же макаром черноплодку спасла. Как-то принесла малюсенькую мышь. Мы, шутки ради, налили в миску ложку молочка, дескать, какова добыча, таково и вознаграждение. Алиса внимательно глянула на нас. Вскоре принесла большую мышь, села у миски и смотрит, мол, теперь много молока мне наливайте».
Завершает рассказ о кошке Алисе, конечно, матушка Татьяна: «Когда Алиса стала старенькая, мы взяли вторую кошку. Алиса обиделась и на несколько дней ушла из дому. Потом я ей сказала: ты у нас самая лучшая, самая любимая, - и она смирилась. Мы попросили ее, чтоб она новую кошку охотиться научила. Учила: мышей той приносила... Перед смертью ушла. Мы поняли. Выбежала я за ней на крылечко: Алиса, вернись. Она вернулась. Приласкала я ее, попрощались мы с ней. А ночью она крикнула под печкой, и все... У нее и дети были удивительные. Сын Тузик Васю вылечил. У Васи было воспаление оболочек мозга, и он полгода не учился. Поест и спать. Когда Вася заболел, Тузик стал лежать, прижавшись к больной Васиной голове, как шапка. Однажды ночью Тузик начал орать. Прибежали мы, а он сидит у Васи на груди, сосредоточился, будто мышей ловит. И лапой Васю по щеке бьет. Вася глаза откроет, он перестанет. Закроет, он снова его лапой по щеке. Потом давай голову Васе вылизывать. Врачи сказали, мол, кризис у Васи был и, возможно, Тузик его от смерти спас...»
* * *
Наконец навели Мироновы порядок в Никольском храме, а их на новое место службы... Петр, когда собирались уезжать, сказал Барсику, внуку Алисы: «Если хочешь с нами уехать, сиди здесь». И Барсик два часа на одном месте сидел. А когда через год Мироновых снова перевели, то Барсик уже сам забеспокоился, забрался на гору вещей и так и сидел, дескать, меня не забудьте.
Однажды Вася ел сосиски. Барсик запрыгнул к нему на колени и стал глядеть. Вася большой шутник, впрочем, как и все Мироновы, кроме матушки Татьяны. Вот он и говорит Барсику: «Сосиски надо вилкой есть, а у тебя вилки нету». Вдруг Барсик поднял лапу, выпустил когти, подцепил ими сосиску и держал ее пока Вася не согласился: «Есть, есть, у тебя вилка. Забирай сосиску».
Кошки Мироновых все слова понимают, с ними разговаривать можно. Потому что Мироновы относятся к своим кошкам, как к равным, не допуская сомнений, что те могут их не понять. С верой в их способности. И Бог воздает по вере. Верь, и будет тебе - сказал Господь. Даже горы сможете переставлять. Горы Мироновы не переставляют, но кошек умными делают...
И на новом месте служения, конечно, все кошки и собаки собираются вокруг дома всех любящей матушки Татьяны. Пернатых друзей она тоже не забывает - перед дверью висит домик-кормушка. На мою похвалу, что она всю тварь Божью привечает, матушка возражает: «Меня маленькие собаки почему-то боятся. Я думаю: А ты зачем сюда пришла? Она опускает голову и уходит».
А вокруг отца Виктора люди собираются. До сих пор из прежних мест многие за духовным окормлением приезжают. И бывшие сослуживцы частенько навещают отца Виктора. Понимают: по его молитвам дела их фирмы идут хорошо. Но, главное, за пять лет служения в монастыре - на Литургии по воскресеньям храм полный. А сначала по три человека бывало. Не забывают Господь и святые Его семью Мироновых своей милостью. Еще в первые годы служения, в 1992 году, лето было сухое. Картошка, как горох. А для Мироновых - это важный продукт. Решили отец Виктор с Петром 17 июля, в день убиения царя мученика Николая, сугубо ими почитаемого, Всенощную ему отслужить и заупокойную Литургию с панихидой. Отслужили. После обеда все небо потемнело. И пошел град. Отец Виктор: «Я только «Ниву» свою покрасил. Думаю, теперь снова придется. Град-то с голубиное яйцо. Ну, и клубнику, конечно, побьет. Вечером вышел. Везде между гряд лед лежит и всего две ягодки сбиты. И на «Ниве» ни царапинки. А у соседей стекла в парниках вдребезги, и всю ягоду побило. Картошка была - во!» Отец Виктор сложил вместе обе ладонищи.
В монастыре Мироновым, конечно, очень хотелось узнать место упокоения основателя. Однажды Вася зачем-то пощелкал фотоаппаратом в гаражах, где когда-то стоял храм, и вдруг на трех снимках проступил лик с явно татарскими чертами. Поняли, на этом месте мощи преподобного, татарина по происхождению, сокрыты. Поставили крест. Один прихожанин сфотографировал его. На снимке крест оказался в огне, и свет тени не давал. Совершенно утвердились. Да и дела после установления креста пошли на лад. Я порадовался за Мироновых, мол, Бог даст, и мощи обретете. Отец Виктор с сомнением покачал головой: «Преподобный-то захочет ли к нам, свиньям, выйти?» Нам, свиньям... Смиренным Бог помогает, а гордым противится... Как-то я спросил об одном работнике, мол, что-то не видно его. Отец Виктор: «Зачем мне дурак. Два дурака будет - куда деваться». Имея в виду первым дураком себя! Потому-то уже третий храм подымает. Слава Богу, помощники у него надежные. Матушка Татьяна, трое сыновей: Петр, Иван, Василий. Правильными, умными людьми они с малолетства росли: когда не могли заснуть, отец Виктор, тогда еще Виктор Иванович, начинал читать материалы очередного съезда коммунистической партии. Они сразу засыпали...
Петр теперь послушник в другом монастыре. В день возложения на него подрясника неожиданно приехал из Оптиной Пустыни старец Илия и сам благословил Петра. Откуда он узнал? Оттуда! Любит он семью Мироновых.
У меня с Петром особые отношения. С первой встречи я полюбил его и как-то выделял даже среди друзей. Сам не мог понять, почему я так, ведь знакомы-то всего ничего. Правда, потом матушка Татьяна рассказала, что в детстве Петр говорил: когда вырасту - буду жить в лесу со зверями, а я говорил:...в лесу с собакой. Души у нас родственные. Но все-таки это была любовь авансом. Года через три, когда по Божьему попущению у меня случился разлад с наместником монастыря и я прекратил с ним общение, то именно Петр сказал мне по телефону главные добрые слова, после которых я попросил у наместника прощения и жизнь моя опять вошла в нужную колею.
Обычно, войдя в наш храм, первого вижу Петра. По своим послушаниям он всегда стоит ближе к двери. А в Пасхальные дни, выходя из машины в монастыре, частенько слышу с неба: «Христос воскресе!» Радостно поднимаю глаза на колокольню: «Воистину воскресе!» Петр - звонарь монастырский. По этому поводу отец Виктор шутит: «Пчел своих с колокольни пасет». Одно из послушаний Петра - пасека.
* * *
Николай Васильевич Гоголь любил бывать у старосветских помещиков. А я люблю бывать у отца Виктора с матушкой Татьяной. С ними все печали развеиваются, на душе становится ясно. Звоню в дверь. Открывает отец Виктор и сразу кричит в конец коридора: «Матушка, принимай гостей». На кухне она первым делом передвигает на длиннющем столе все на левый край, протирает правый. Понятно, я сегодня далеко не первый гость. Бедная матушка не успевает и со стола толком убрать - только передвигает. Но когда я сочувствую ей, отец Виктор решительно возражает: «Нет, она счастливая». Матушка, вылепливая котлеты, безропотно соглашается. Поставив их на огонь, она незаметно исчезает. Отец Виктор сразу спохватывается: «А матушка куда делась?» Дочь Маша с улыбкой отвечает: «Это же матушка...» А матушка только так и может хоть немножко дух перевести. Отец Виктор весело кричит в коридор: «Котлеты твои сгорели». Наконец слышится: «Иду, иду». Он невозмутимо кидает: «Можешь идти спокойно». Дескать, уже сгорели. Но она приходит в самое время. Отец Виктор собирает бороду в кулак, прячет ее под футболку. Матушка подает на стол, Маша ей помогает. Маше четырнадцать. В десять лет, глядя на картину Александра Герасимова «После дождя», она написала стихотворение:
Окончил дождик трель свою.
И снова солнце засияло.
И осветило все в саду,
В хрустальных каплях заиграло.
Терраса в нежном свете их
Вся ожила и засверкала,
Лишь небольшая только тень
Случайно в угол забежала.
Перила, лавка, пол и стол
Подобно зеркалу блестели,
Резные ножки у стола
Прям на глазах похорошели.
Во всей красе стоит на нем
Графин с прекрасными цветами,
А перед ним без чувств и нем
Упал стаканчик с лепестками.
Нарядная сирень в саду
Красуется вся в изумрудах.
Избенка на самом краю
Скрывает, видно, гладь пруда.
Все здесь блестит, как в серебре.
Даже картина ярче стала.
Ну, вот, и все, что вижу «зде»,
В стихе своем я описала.
Сегодня Маша не просто сидит с нами, но готовится к сочинению о художественном слове. На этот раз что-то у нее не ладится и отец Виктор подсказывает взять эпиграфом изречение апостола Павла «Всяко слово гнило да не исходит из уст ваших». Маша возражает, что для школьного сочинения это не годится. Отец Виктор спокойно поясняет: «Ты должна в школу нести православие, а не оттуда дрянь всякую». Она задумывается на секунду, потом берет ручку: «Повтори, пожалуйста».
А матушка Татьяна неожиданно пригорюнилась. Я вопросительно гляжу на нее. Она отвечает: «С отцом плохо. Рак. Врачи отказались - девятый десяток ему. А он не хочет смириться, сам ищет средства излечения». Отец Виктор спокойно замечает: «Скорбми и болезнями в Царство небесное входят. А мы все хотим извернуться - не тесным, а широким путем войти, а широким не войдешь». Я сразу вспоминаю, что неделю назад у батюшки опять камень в почках задвигался. Надо бы операцию делать, а ему все некогда, да и он хорошо помнит, что «скорбми и болезнями»...
Приходит рабочий, и отец Виктор покидает нас. Пока его нет, я спрашиваю матушку Татьяну: какой день семейной жизни был самым счастливым? Она задумывается, потом говорит: «Отец Виктор хороший, внимательный. Ни разу не испачкался». Я просто замираю. Вот это да! Обычно говорят о ласке, доброте, верности, о том, что семью хорошо обеспечивает... А тут «ни разу не испачкался»! Ничего грязного, плохого не делал. За это она ему благодарна. В этом ее счастье с ним.
Неожиданно матушка Татьяна просто рассиялась: «Однажды батюшка фотообои купил. На них осень была, мое любимое время года. Бывало, устану, сяду на стул посреди комнаты и словно в лесу я. Тихо, светло. Даже вроде грибами запахнет... А кошки наши на деревья прыгали и все ободрали».
Возвращается отец Виктор, и я ему задаю тот же вопрос о самом счастливом дне. Очень мне интересно, что он скажет. Батюшка без раздумий: «У меня все дни счастливые. Много народу на службу пришло - счастье. Крест на храм водрузили - счастье. Купол поставили - счастье... Когда работы у нас опасные: купол, крест, крыша - всегда тишина, небо синее. А заканчиваем - сразу пурга». Я понимаю, это он о том, как Господь любит их. Восхищаюсь умением отца Виктора говорить кратко, образно. Рассказывая притчу о монахах, любящих выходить из монастыря, он начал так: «Идут они пьяненькие, как всегда за вратами». Каково замечание! Как всегда за вратами! Да, в миру искушения на каждом шагу подстерегают! Невольно вспоминаю святителя Николая сербского, книгу которого мне подарил отец Виктор: «Спасибо за святителя Николая. Такая великая простота, как редко у кого». Отец Виктор припечатывает: «Посидишь полгодика в Дахау - будешь просто писать...»
Матушка Татьяна идет к плите за очередным блюдом. Вдруг наклоняется и говорит: «Вода из шланга сочится». Батюшка молча кивает и безмятежное настроение продолжает царить за столом.
Почти при каждом моем гостеванье у Мироновых происходят какие-то «чп». То холодильник течет, то посудный шкапчик на бок падает... Оказывается, ножки у него сломаны. И всегда Мироновы через секунду забывали об этих мелочах. Я за них переживал, а они шутили как ни в чем ни бывало, словно после моего ухода им не придется выбрасывать испорченные продукты, убирать пол, вызывать мастеров. Иногда, правда, уставшая матушка Татьяна удивленно спрашивала: почему все к отцу Виктору со своими нуждами обращаются. Мол, есть же другие батюшки, есть священноначалие, наконец. Отец Виктор невозмутимо замечал: «Крышка у тебя уже прыгает». Матушка сразу успокаивалась: «Я уже все выключила». Но к этой теме она больше не возвращалась. И в следующий раз, когда она снова забывалась от усталости и начинала спрашивать, отец Виктор снова напоминал ей про крышку, которая уже прыгает от нетерпения...
Конечно, матушка Татьяна не забывает своих чудесных кошек. Недавно поделилась горем. На Вознесенье умер последний внук Алисы Барсик. Вечером со всеми попрощался. Кошку Муську, котят ее облизал. На постель к матушке Татьяне запрыгнул, потом - к Маше. А на батюшку так посмотрел, словно сказал: «Скоро меня не будет». Лег под пианино, и все. Отец Виктор поясняет, что не случайно он умер под пианино. Барсик был говорящий, музыкальный кот. Он не просто мяукал, а пел. В порыве нежных чувств даже мог сказать матушке Татьяне: ма-ма. Отец Виктор подытоживает: «Все, закончились у нас чудесные кошки». Матушка Татьяна вздыхает, но я замечаю, что она не согласна - нынешнюю кошку Муську, хотя она и не из родовы Алисиной, матушка тоже любит. Когда отец Виктор шугает Муську из кухни, матушка защищает ее, мол, она в компанию хочет, а не куски выпрашивать. Отец Виктор гнет свое: «Глупая кошка. Чего вчера утром орала?» Матушка Татьяна удивленно смотрит на мужа: «Маша-то в школу проспала, вот она и будила». Отец Виктор смущенно: «Точно, я и забыл совсем, что Маша проспала».
Отец Виктор и матушка Татьяна провожают меня в прихожей. Как всегда не хочется расставаться с ними, и я утешаю себя, что, даст Бог, еще не раз приеду сюда. Хотя однажды я не выдержал: «Не придется ли вам и отсюда уходить?» Они спокойно ответили: «На земле ничего надежного нет. Может и придется». Жалеючи их, я тяжело вздохнул, а они: «Господь сказал: Не надо ни к чему земному прилепляться». Глядя на неоштукатуренные уже несколько лет кирпичные дверные косяки, я вспоминаю потекший холодильник, шкапчик со сломанными ножками... Да, они не прилепились. А вот храм их трудами на глазах преображается... Хотя отец Виктор сразу меня поправил: «Не нашими трудами, а милостью Божьей». Виновато признаюсь: «А я прилепился к своему Старово-Смолино... Но мне, наверное, и надо было прилепиться? Сначала к Старово прилепился, потом к монастырю Борисоглебскому. Стал писать о них. А не прилепился бы, и ничего бы не было. Выходит, мне-то надо было прилепиться?» Мироновы согласно кивнули.
Подошла Муська. Вскинула передние лапы на ногу матушки Татьяны и ласково потерлась о нее мордочкой. Я понял: поблагодарила матушку, ведь та не согласилась, что Муська глупая, защитила ее... Позднее, когда на доме меняли кровлю, отец Виктор наказал Муське: «Раз ты у нас такая умная - будешь прорабом». И она каждый день наведывалась наверх, к кровельщикам. А когда закончили, Муська забралась на конек и давай орать. Полезли на крышу, а там большая дыра... С тех пор отец Виктор не называет Муську глупой, но из кухни шугает по-прежнему. «А то на голову сядет».
Нет, не перевелись у Мироновых чудесные кошки... Говорят, каковы хозяева, таковы и домашние животные. Совершенно с этим согласен, глядя на отца Виктора и матушку Татьяну.
Теперь на дороге я, как отец Виктор, крещу кошек, собак... Вообще часто его вспоминаю. Только начну жаловаться на сильные боли в ноге - сразу приходят на ум слова отца Виктора, что все мы хотим извернуться - широким путем в Царство небесное войти. И я замолкаю. Да, только скорбми и болезнями. Тем более что я-то, говоря словами Давида псалмопевца, «охромоша от стезь своих».
В жару всегда, как отец Виктор, всех утешаю: «Тучка на солнышко найдет и ветерком потянет». Чудеса Божьи...
* * *
Недавно архиерей назначил отца Виктора настоятелем очередного храма, и еще попечителем собора. После отъезда владыки матушка Татьяна с надеждой, что она что-то не так поняла, ослышалась, переспросила батюшку о новых назначениях. Он развеял ее надежды и она, вздохнув, задумалась. Должно быть о том, что придется теперь ей стол еще длиннее покупать, что ничего ей не остается, как опять незаметно исчезать, чтобы перевести дух. А неутомимый батюшка опять будет весело кричать в коридор: «Котлеты твои сгорели»; а Маша подхватывать его шутливый тон: «Это же матушка». А довольные гости все будут сидеть, сидеть - никому неохота уходить от Мироновых. Матушка светло улыбается и предлагает тост за здоровье. Да, Мироновым его много нужно - счастливые они люди...
Петровским постом 2010 года
д. Старово-Смолино.
Р.S. Дал почитать этот очерк отцу Виктору. Его приговор был суров: «Никуда не годится. Я думал ты про кошек напишешь, а ты житие написал». Я предложил заменить имена, схоронить места действия. Он согласился. Думаю, ради чудесных кошек... Так что, дорогие читатели, отец Виктор не отец Виктор, и никакие они не Мироновы, но все это действительно происходило в нашей средней полосе России в одной тихой обители, коих у нас еще, слава Богу, немало.
Ни словечка я не придумал, ничего не приукрасил, и имена кошек сохранил подлинные...
