Катимся как по синему паркету. Хорошо стоять на носу лицом к северу, сердце летит к России, а на корме молиться лучше того: глядишь в сторону Святой Земли. Уже ни в какой бинокль не разглядишь. Но она же во мне. Прямо как украл, спрятал Христа за пазуху.
То остров, то корабль навстречу, уже привычное. А дельфинчиков-прыгунчиков нет. А табор чаек орёт и орёт, знает, что всё равно вынесут питание.
Запомнилось ещё, как в Хайфе, при отплытии, меж кораблём и причалом стая рыб терзала медузу. Откусывала кусочки и снова налетала. Кто-то сказал: «Рыбки её обчищают от водорослей, рыбки ей помогают». Какое там помогают. Помогают умереть, съедают заживо. Она всё слабее отмахивалась зелёным крапивным подолом, наконец, пошла ко дну, за ней, догрызать, унырнула стая.
Лепёшки взял недалеко от Горы насыщения пятью хлебами пяти тысяч. В каюте благоухание. Не могу удержаться, отщипываю.
А нас нынче Гита не завезла даже к Марии Магдалине.
Написал записку: «Господи, спаси Россию», вложил её в бутылку из-под вина из Каны Галилейской. Опущу в воду вечером не при людях. Смешно и наивно, и как-то по-детски, что-то от Жюль Верна Но не захотелось выбрасывать бутылку в мусорный бак, забитый стеклянной тарой из-под виски, пива, а отмочить этикетку не получилось. На ней же храм. Вряд ли кто выловит и прочтёт, может, только дельфины. Опять же и языков не знают. «Дельфины, милые дельфины, мы вас научимся беречь. Уже почти до половины мы понимаем вашу речь».
Когда на службе, на Литургии поминаешь ушедших с земли знакомых, погибших, они уже здесь, с тобой. Это и есть стояние на земле и на небе одновременно, вне времени. Они в вечности, я внутри земного срока, как в длинной камере, бегу от дверей к дверям.
Сотой доли переживаемого не напишешь. И красоты, и море, и горы, но главное - поклонение Святым местам. А всё записывать толку мало. Записать, как кормят? Даже и не замечаю, сыт и ладно. Тем более, наша смена почти вся постится, ходит на молебны, другая, не знаю, и знать не хочу. Вот и грешу осуждением.
Во всех, думаю, каютах сейчас едет на родину драгоценный груз: вода из Иордана, вино из Каны Галилейской, веточки маслин, камешки с Фавора и свечи, свечи, которые озарят российские храмы и жилища.
Сколько же жена наложила мне рубах. И все красивые, как она сама. Я о рубахах узнал только от таможенников, когда они стали перешвыривать вещи в сумке. Зато хожу весь чистенький, хорошенький такой, аккуратненький, посмотрела бы жена на результаты своей заботы.
Вот, похвалился, уже пятно. Но есть и другая. А уж ту, в которой был в Гробе Господнем, сложил и спрятал. А в которой погружался в Иордан, эту для похорон. «Во Иордане крещаюся, Троическое явися поклонение…». Но уж как Бог даст. Мысленно ночью сказал сыну: «Сын, похорони меня в иорданской рубашке, а не сможешь, проси, чтоб тебя в ней похоронили».
На Акафист!
Акафист очень пели согласно, ибо за долгую дорогу спелись, уже звучим как церковный хор.
До службы заскочил в служебное помещение, попросил авторучку записать имена. «И вас запишу», женщина прямо вся встрепенулась: «Ой, запишите. Ольга, Ольга. И детей, детей, главное. Эля, дочь, Эдик, сын». –«А какие имена крещёные?». Она замялась». Напишу: Ольга со чадами».
Конечно, Россия – страна спасительного Слова. Это давно поняли бесы, и недолго дали нам писать только православные тексты: молитвы, жития, предания, летописи, Слова о Законе и Благодати, О полку Игореве, проповеди и послания…
Хороший вечер дня Преображения. День такой длинный. Всё шёл, шёл и пришёл к закату. Закаты над морем, что говорить! О них не переговорить. Интересно, что закаты более пишутся и поэтами и художниками, ибо в рассветное время труженики кисти и пера почивают.
Теплоход летит в закат. Много на палубе хороших людей и душеполезных разговоров. Ничего не запомню.
Каюта, Псалтирь. Опять о море: «Господи, Боже сил, кто подобен Тебе? Силен еси, Господи, и истина Твоя окрест Тебе. Ты владычествуеши державою морскою: возмущение же волн его Ты укрощаеши» (Пс.88, 9-10).
Утром должен быть, даст Бог, Пирей. Афины, Акрополь, Сократ, и, естественно, вслед идущий Платон. А тут же и Аристотель. Такая вот триада. Язычники, но говорили же о единобожии. С тем и будут не забыты.
ГРЕЦИЯ
Двадцатое августа. Пирей. Палубная команда дело знает. И журналюги суетятся, подстерегают интересные только им моменты: батюшку в шортах, в шезлонге с нарзаном. Фото украсит демократическое издание. А батюшка в облачении на сорокаградусной жаре, это им не в кайф. Это их окейный, кайфовый язык.
Причалили. Порт огромен. Суда Королевской круизной линии. В Хайфе мы были никого не меньше, тут наши размеры скромны.
В Москве пятнадцать градусов. Отбавить бы здесь десять, да в Москву послать.
На берег. Никакой волокиты, никаких формальностей, никто, как в Хайфе, не обыскивает, не спрашивает. Хоть бы спросили, почему я без жены.
Цель – поклонение месту мученической кончины святого апостола Андрея Первозванного.
Грек насылается видами Афин за один доллар. В Москве доллар уже 32 рубля. У меня осталась какая-то мелочь и одна бумажка в сотню. Не буду менять, м.б. что жене куплю.
На стене морвокзала крупная надпись латиницей: «Клинтон – киллер». Немного отъехали, снова на уличной ограде: «Киллер Клинтон».
- Пирей – второй, после Александарии, порт на Средиземном, э –э, море. –Это уже гречанка Александра, наш новый экскурсовод. Красивая, быстрая, смешно тянет слова. – Здесь, э-э, на горе, э-э, сидел царь, э-э, Ксеркс, пятый век до нашей, э-э, эры, глядел на битву. – Попутно рассказывает басни из всякой античности, хотя подчёркивает, что это: - … э-э, история, а не мифолёгия. Тут сидела девушка, её, э-э, полюбил Аполён, она была, э-э, не согласна, боги помогли ей стать деревом. Это дерево а-а-а, лавр, потом он стал кустарником. Вправо, э-э, святилище Деметры, а-уу-э, богини плодородия.
Справедливо долго, гордясь предками, рассказывает о битве при Фермопилах:
- Не щадя, э-э, своей, э-э, жизни, греки, а-а, сражались за родину, побеждая, э-э-э, войска персов, царя, э-э, Дария, и царь, а-э-э, Леонид вошёл в историю, а-а, Греции. И вскоре греческая, э-э, культура из всего Пелопонесса, э-э, распространяется по Ионическому, а-а-э, архипелагу. В четвёртом веке новой, а-а, эры, а-а, создаётся Византийская империя, э-э-а. Налево, э-э, море. Константин, э-э, установил одну религию, перенёс, а-э, столицу из Рима в Константинополь. Справа, э-э, камни. По этой дороге шёл Тезей, основатель Афин, встретил, э-э-у, Прокрустово ложе…
Устал слушать. Все эти минотавры, Афродиты, Афины всякие, Паллады, Сизифы, Гермесы хромые… да, эти ребята доселе кормят Грецию. Как, кстати, пирамиды египетские египтян. Но и современность врывается везде. Александра радостно прерывает свои э-э и а-а, когда видит надписи на зданиях про киллера Клинтона и надписи «НАТО – убийца». Везде реклама: Эйнштейн с высунутым языком рекламирует пиво или виски. Хоть на это теория относительности пригодилась. Ещё надпись, уже на полурусском: «НАТО – свина».
У АПОСТОЛА ПЕРВОЗВАННОГО
Патры. Самый большой православный храм Греции, храм Святого Всехвального апостола Андрея Первозванного.
Богослужение. Те же слова, те же молитвы и распевы, которые слушали русские послы в Царь-граде.
Остатки креста, честная глава под сенью из серебра. И наши батюшки служат с греками. Прикладываемся. Потом в часовню-источник. Кружка на гремящей плоской цепи. Освежающая струя и снаружи и изнутри.
Обратно. Коринф (прочесть Послание апостола Павла к Коринфянам), только колонны, и то не целые.
Велено вернуться к двадцати трём. Отчаливаем на Салоники. Такая гонка. Акрополь издалека. Парфенон. Темнеет.
В автобусе свободно. Пошёл в корму, лёг, но динамики тут горластые с голосом Александры, ветер от вентиляции, не больно-то полежишь.
Александра по-прежнему радостно вскрикивает, когда видит подтверждение нелюбви греков к Америке. Она всё извиняется, что Греция вступила в НАТО.
- Вот, смотреть вправо! На щите рекламы пива с Энштейном: «НАТО – долой!» Вот, смотреть влево. Греческий э-э, народ, это, э-э-а, не греческие политики.
Надо Гиту из Израиля отдать на выучку к Александре.
Надписи-рисунки: «НАТО - знак равенства – фашистская свастика». «НАТО – свины. Америка – свины». Написано и нарисовано крупно и краска, видно, прочная. Надолго хватит.
Дали выйти на пятнадцать минут. Цены выше Парфенона.
