© Public domain
Знаменитый советский карикатурист киевлянин Борис Ефимов вспоминал, что первой «вещью» Ильфа и Петрова с которой он познакомился, был напечатанный в «Огоньке» «Рассказ о гусаре-схимнике», опубликованный с подзаголовком «Отрывок из романа "Двенадцать стульев"» о любимце столичной публики, ставшем отшельником, но проигравшем битву с клопами.
Ни псевдонимы, а тем более настоящие фамилии, авторов, ни их герой Остап Бендер еще ничего не говорили читающей публике. А название романа показалось Ефимову нелепым. И, тем не менее, главный редактор журнала «Огонёк» его родной брат Михаил Кольцов (настоящая фамилия братьев Фрилянд — прим. ред.) именно историю гусара-схимника выбрал для «раскрутки» будущей классики советской сатирической литературы.
«Блестящий гусар, граф Алексей Буланов, как правильно сообщил Бендер, был действительно героем аристократического Петербурга. Имя великолепного кавалериста и кутилы не сходило с уст чопорных обитателей дворцов по Английской набережной и со столбцов светской хроники. Очень часто на страницах иллюстрированных журналов появлялся фотографический портрет красавца-гусара — куртка, расшитая бранденбурами и отороченная зернистым каракулем, высокие прилизанные височки и короткий победительный нос» — так начинается этот рассказ, вошедший в 12 главу романа «12 стульев».
Все дальнейшие перипетии повествования не оставляют сомнений — реальным прототипом бендеровского «графа Буланова» был Александр Булатович — офицер, путешественник и христианский подвижник. Однако его подлинная биография совершенно не напоминает созданный Ильфом и Петровым сатирический образ, а походит, скорее на остросюжетный авантюрный роман с весьма трагической, а отнюдь не комической развязкой.
По прозвищу «Мазепа»
150 лет назад, 8 октября 1870 года в Орле в семье командира 143-го Дорогобужского полка генерал-майора из потомственных дворян Гродненской губернии (по другим данным — получил дворянство за беспорочную службу) Ксаверия Викентьевича Булатовича родился сын Александр.
«В 1870 г. была в Ельце холера, носили по домам мантию св. Тихона. Холера поражала больше всех беременных, а мать носила меня тогда под сердцем. Когда мантия была принесена в наш дом, мать молила Бога сохранить ей и младенцу жизнь. Унесли мантию, и у матери случилась холера. Но благодатная сила сохранила её, и меня. Это было 13 августа. Ровно через 33 года в этот день о. Иоанн Кронштадтский благословил меня идти в монахи. Я вижу в этом Промысел Божий», — рассказывал сам Булатович в 1913 году сотруднику «Русского слова» Панкратову.
Вот так коротко он, бывший гусар и путешественник, ставший к тому времени схимомонахом Антонием, и сформулировал главные вехи своей жизни. Фактическое её начало и трагический конец неразрывно связаны с селом Луциковка Лебединского уезда Харьковской губернии (ныне — Белопольский район Сумской области Украины).
Отец умер, когда Саше было всего три года, и мальчик знал его только по рассказам матери и наградам, оставшимся в семье. Вдова генерала, Евгения Андреевна, перевезла в слобожанское имение Луциковку, принадлежавшее её бездетной тётке Елизавете Львовне Курис, троих детей — Сашу, Машу и Лизу. Там они и жили до 1884 года, получая семейное образование.
Исследователь жизни и творчества Булатовича Исидор Кацнельсон утверждает: «Уже тогда складываются некоторые черты его характера и мировоззрения: смелость, настойчивость, страстная любовь к родине и глубокая религиозность».
С детства Саша слушал рассказы Елизаветы Львовны о своих славных родственниках. О прибывшем из Франции прадеде Льве (Алоизии Луи) Альбрандте — херсонском городском голове с 1800 по 1821 год, о брате деда — герое кавказской войны генерал-майоре Льве Львовиче и деде-полковнике Андрее Львовиче, который строил Военно-Грузинскую дорогу и в тех местах был зарезан чеченцами вместе с женой.
Рассказывала она и о своём покойном супруге Платоне Ивановиче — потомке казацкого гетмана Данилы Апостола, бывшем феодосийском полицмейстере и секретаре генерал-губернатора Новороссийского края Михаила Воронцова. В благодарность за службу, император Николай I дважды дарил ему бриллиантовый перстень, а в 1836 его пожаловали камер-юнкером Высочайшего Двора.
Эти перстни, а также награды покойного отца постоянно напоминали Саше Булатовичу, что он «рождён для службы царской».
Вскоре после смерти тётки Евгения Андреевна переехала с детьми в Петербург. В Луциковку, которую генеральша получила в наследство, они ездили на лето. В столице Девочки поступили в Смольный институт (Елизавета вскоре скончалась от брюшного тифа, а Марию впоследствии выдали замуж за князя Орбелиани, она прожила 103 года и умерла в Канаде). Саша, которому шел тогда четырнадцатый год, стал посещать подготовительные классы Александровского лицея.
Успешно сдав вступительные экзамены, Саша Булатович стал лицеистом. Неудача постигла его на экзамене по… географии: ему едва удалось добиться проходного балла. И это человек, который в будущем сотрёт с карты не одно «белое пятно»! Вплоть до окончания лицея он учился отлично, переходя с наградами из класса в класс. Там еще с первого набора, где были Пушкин и князь Горчаков, готовили будущих дипломатов и высших государственных чиновников, поэтому воспитанники тщательно изучали иностранные языки — французский, английский, немецкий, а также юридические дисциплины. Математикой и геодезией Булатович овладел самостоятельно.
Сам же он вспоминал о своих лицейских годах так: «В молодости я любил уединяться и молиться. Когда я учился в Александровском лицее, была у меня пуговица с вделанным в нее Спасителем. Я держался за нее, когда отвечал урок, и учение мое поэтому шло успешно».
В 1891 г. Булатович окончил лицей в числе лучших и определился на службу в собственную Его Императорского Величества канцелярию по ведомству учреждений императрицы Марии, которое руководило учебными и благотворительными учреждениями. Ему был присвоен чин 9-го класса, т. е. титулярного советника.
Однако он подает прошение о выдаче на руки документов и зачисляется рядовым на правах вольноопределяющегося в лейб-гвардии гусарский полк 2-й кавалерийской дивизии.
После пятнадцати месяцев службы Булатович получил первый офицерский чин — корнета (на пять классов ниже, чем ему полагалось после лицея на гражданской службе!). Еще через год он был командирован в фехтовальную команду, а затем вернулся в полк инструктором фехтования и в декабре 1894 года был назначен заведующим полковой учебной командой. По словам тренера И. С. Гаташа, «для Александра Ксаверьевича не существовало лошади, которую он не смог бы укротить».
Отдавшись полковой работе, он требовал от подчиненных солдат неукоснительного соблюдения дисциплины и за строгость был прозван Мазепой.
Несмотря на образованность и изысканность в манерах, Александр Булатович во время балов и приемов не танцевал, а стоял в стороне, словно отбывая утомительную повинность. Почему?
Приблизительно к этому времени относится первая встреча Булатовича с о. Иоанном Кронштадтским. Прошел в алтарь и плакал, стоя на коленях, потом исповедовался и причастился. В этот день произошло его духовное перерождение. Портрет пастыря он впоследствии всегда носил в «ташке» парадной формы, где офицеры обычно носили портреты любимых женщин.
«Подвиги самоотвержения офицера русской школы»
Так бы и служил себе гусар в гвардейском полку, но тут далеко-далеко, в Африке случилась война.
Итальянский король Умберто решил, что в Африке должны быть и его владения. Помимо этого и французы считали, что от Джибути до Конго неплохо было бы территорию окрасить в цвета их триколора. Да и британцы были не прочь добиться того, чтобы от Александрии до Кейптауна прошла железная дорога, управляемая их администрацией и охраняемая солдатами в красных мундирах. Однако подданные королевы Виктории застряли в Судане, и до поры до времени им было не до того.
Как раз по центру восточной Африки находилась древняя империя, которую называли тогда Абиссинией, а потом на всех картах стали именовать Эфиопией. Правил ею император (негус) Менелик II, ведший свой род от сына царя Соломона и царицы Савской. Его предшественники отбились от англичан, а сам он 1 марта 1896 года разгромил итальянцев при Адуа.
И помогли ему в этом русское оружие и военные специалисты во главе с полковником Николаем Леонтьевым.
В России был организован сбор пожертвований в помощь раненым. Было принято многовекторное решение: отправить две санитарные миссии: одну для помощи итальянцам, другую для помощи абиссинцам. 5 марта 1896 года Российское общество Красного Креста уведомило военного министра Ванновского о командировании во владения Менелика санитарного отряда и выделении на его нужды ста тысяч рублей. Прошение об участии в этом отряде подал корнет Булатович.
«Летом 1896 года мне представился случай предпринять путешествие внутрь Абиссинии. Западные области, куда я направился, были мною выбраны потому, что в этом направлении Эфиопия почти еще совершенно не исследована», — писал он впоследствии.
Меж тем первая русская экспедиция проникла в древнюю империю на полвека раньше по просьбе правителя Египта Мохаммеда Али. И возглавлял ее харьковский помещик Егор Петрович Ковалевский. Затем туда проникали и другие российские военные. Миссия Леонтьева фактически занималась превращением средневекового воинства в современную армию.
К предстоящей поездке Булатович готовился со всей тщательностью. Имея намерение заранее выучить амхарский язык, Булатович обратился за консультацией к знаменитому филологу и церковному историку, профессору Санкт-Петербургской духовной академии Болотову. Спустя всего год после этой консультации, когда Булатович вернулся из своей первой поездки в Эфиопию, Болотов с удивлением говорил: «В Петербурге в марте не было человека, который «амарынья» понимал бы лучше меня. Теперь лейб-гусар корнет А. К. Булатович, вернувшийся из Абиссинии, и говорит и немного пишет на этом языке».
Итальянское правительство обвиняло Россию в желании вступить в войну на стороне Эфиопии и отказалось пропустить русских через контролируемую итальянцами крепость Массауа. Отряд прибыл во французский порт Джибути. Необходимо было послать курьера, который смог бы найти мулов в городе Харар.
Выполнить эту опасную миссию вызвался Александр Булатович. Ему нужно было проехать на верблюде по пустыне 370 км. Спутники удивлялись его выносливости: двигались ночью и днем, по 20 часов в сутки без остановки. Ценой невероятных усилий Булатовичу удалось добраться до Харара за девяносто часов, т. е. на 6-18 часов скорее, чем профессиональные курьеры.
В пути на небольшой отряд напали кочевники-данакильцы, отобрали все вещи и мулов и бросили путников на произвол судьбы. Обреченные на голодную смерть, Булатович и его спутники были спасены Н. С. Леонтьевым, неожиданно проходившим мимо со своими людьми. Путь до Энтото был преодолен за восемь дней. Менелик II пригласил русского курьера во дворец. Вслед за ним прибыли и остальные участники миссии.
В конце октября 1896 г. отряд свернул работу и в первые дни января следующего года возвратился в Петербург. Булатович же, с разрешения начальства еще на год остаётся в Абиссинии и проникает в Каффу, куда до этого европейцы вообще не добирались. Вскоре вышла книга Булатовича «От Энтото до реки Баро».
Затем были еще несколько путешествий и книга «С войсками Менелика II».
«Этот офицер в своей последней командировке, как и в двух первых, всецело удержал среди абиссинцев установившуюся за ним вполне заслуженную репутацию замечательного лихого кавалериста, неутомимого, бесстрашного и беззаветно преданного своему долгу, и тем доказал самым блестящим образом не одним абиссинцам, а всем европейцам, находящимся здесь, на какие подвиги самоотвержения способен офицер, вышедший из русской школы и имеющий высокую честь числиться в рядах императорской гвардии», — докладывал в Петербург глава дипмиссии Власов.
В 1900 г. по личному указанию Николая II Булатович был направлен в Порт-Артур в распоряжение командующего войсками Квантунской области. В то время в Китае вспыхнуло так называемое «боксерское восстание». Булатович входил в состав отряда генерала Орлова, который действовал вдоль Китайской-Восточной железной дороги.
В июле 1900 года отряд Булатовича вошёл в Хайлар, захваченный до этого повстанцами, и двое суток удерживал его до подхода основных сил. В ночь на 8 августа Булатович лично руководил разведкой вражеских позиций, а затем смелым обходным маневром вышел противнику в тыл. 135 забайкальских казаков получили за этот бой Георгиевские кресты, а сам Булатович — орден Владимира 4-й степени с мечами. Предводитель повстанцев Шоу Шань вскоре после поражения покончил с собой.
Кроме заработанных в Абиссинии и Китае русских орденов ротмистр Булатович получает разрешение носить пожалованный ему французским правительством орден Почетного Легиона за освобождение из плена французского миссионера.
Сам ротмистр рассказывал: «Это было в русско-китайскую войну в 1900 году. Мне было поручено с 20-ю охотниками освободить французского миссионера сеньора Лавесьера, захваченного китайцами. Преследовали целый день и настигли в 130 верстах […] Произошла стычка. Миссионера отбили. Он оказался цел и невредим. На обратном пути по отряду неприятель предпринял нападение из засады. Я был ранен в ногу навылет, а сеньор Лавесьер в спину. Рана была серьезнейшая, но вылечилась она быстро. Произошло прямо чудо. За спасение миссионеров я получил от французского правительства орден Почетного Легиона».
«В церковной ереси»
На некоторое время Булатович возвращается в полк, но в начале 1903 года он уволился в запас из армии по «семейным обстоятельствам». Вскоре он постригается в монахи под именем Антоний. Одни говорили, что вызвано оно проповедями знаменитого священника Иоанна Кронштадтского. Другие видели причину в неразделённой любви. Третьи — в психологическом срыве.
«…я знал от Мари Орбелиани (сестры Булатовича — ред.), что полдюжины человек из (маньчжурской — ред.) команды Булатовича были преданы ему, и, когда он вступил в монастырь, они последовали за ним. Я предположил, что если эти люди были столь близки, то они, вероятно, побывали вместе в боях. Согласно Орлову и его военному отчету, Булатович часто водил небольшую группу в разведку. А согласно Мари Орбелиани его люди называли его «Мазепа». Поэтому я выбрал имена из реестра Орлова и дал им прозвище "мазеповцы"», — писал американский исследователь деятельности Булатовича Ричард Зельтцер.
Антоний отправляется на «святую гору» Афон. По его собственному признанию, до 1911 г. жизнь он вел «замкнутую, безмолвную, одинокую, всецело был занят своим подвигом, за ограду обители никогда не выходил, держался в стороне от всех дел, не знал, что делается на белом свете, ибо абсолютно никаких журналов, ни газет не читал».
В 1910 г. его рукоположили в иеромонахи, а в самом начале 1911 г. отец Антоний отправляется в четвертый и в последний раз в Эфиопию.
В 1898 г. подле озера Рудольф (Туркана) Александр Ксаверьевич подобрал израненного ребенка, которого назвал Васькой, выходил его, а затем забрал в Россию, крестил, обучил русскому языку и позаботился о его образовании. Уйдя в монастырь, Булатович взял его к себе послушником, но Васька мучился из-за постоянных насмешек. В конце концов он был с оказией отправлен на родину. Скучая о своем воспитаннике, после трехлетней разлуки отец Антоний, по собственным словам, «желая его повидать и преподать ему причастие святых тайн», на год уезжает в Эфиопию, где встречается с императором Менеликом и безуспешно пытается открыть русскую православную духовную миссию и Афонское подворье.
В 1912-1913 гг. А. К. Булатович был поглощен борьбой между афонскими монахами — имяборцами и имяславцами (отец Антоний взял сторону последних). Дело приняло настолько жёсткий оборот, что отец Антоний был вынужден покинуть Афон и вернуться в Россию. Он пытался убедить в своей правоте и Синод, и государя, но далеко не всегда успешно.
В конце концов, он вернулся в Луциковку, где и застал Булатовича журналист Панкратов. Вот как он описывает увиденное в газете «Русское слово»:
«Когда недавно я был в Сумах, мне предложили поехать в Луцыковку, — так называется имение Булатовичей. Мы сделали тридцать пять вёрст по Сумскому и Лебединскому уездам и приехали… к пустому месту. От богатой барской жизни осталась роща, поредевшая, как волосы на голове старика, и развалины построек.
Умер генерал Булатович. В 1906 году, во время аграрных волнений, от двора, картинной галереи, служб, конского завода остался один пепел. Крестьяне озлобленной толпой подошли к дворцу, вломились в комнаты, собрали в кучу итальянских мастеров и подожгли. Генеральша спаслась в Сумы и живёт теперь день на квартире, а ночь в номере гостиницы. Прошло семь лет, а она всё видит зарево пожара и слышит вой озлобленной толпы…
От имения уцелела рабочая казарма — небольшой беленький домик. К этому домику нас и подвёз ямщик. Я отворил дверь казармы. Из комнаты глянула на нас тьма. Оба окна были глухо занавешены. Когда глаза привыкли к темноте, я различил силуэт чёрного человека среднего роста. На голову его надвинута чёрная скуфья. На плечах — какая-то кофта, из-под которой виднеется серый подрясник. На ногах — что-то вроде опорков. Он идет, немного сгорбившись, неуклюже по-стариковски передвигая ноги и цепляясь руками за стулья, за стол.
— Это и есть Булатович — на ухо сказал мне товарищ, с которым мы приехали. У него болят глаза. Свет доставляет ему страданье. Он вынужден сидеть впотьмах, с закрытым лицом. Пред нами не лихой гусар Александр Булатович, а смиренный иеросхимонах Антоний со старого Афона. Хотя он и в родном доме, но, можно сказать, в ссылке. Под надзором полиции. За его жизнью строго следит урядник. Приезжает и выведывает: "Как живёт о.Антоний? Кто у него бывает?" В чём же подозревают ротмистра гвардейского полка? "В церковной ереси"… О. Антоний приветливо здоровается с нами. Голос у него мягкий, грудной, породистый и барский».
Но как только началась Первая мировая война, схимомонах Антоний запросился на фронт и добился направления в действующую армию в качестве армейского священника.
«Святы войны оборонительные. Они — божье дело. В них проявляются чудеса храбрости. В войнах наступательных таких чудес мало»,- писал он еще за год до того.
С 1914 по 1917 г. отец Антоний был священником в 16-м Передовом отряде Красного Креста. Судя по рассказам людей, с ним встречавшихся, «чудеса храбрости» он проявляет вновь, невзирая на возраст, болезнь глаз и рясу пастыря. Однополчане говорили, что много раз он сам поднимал воинов в бой. В 1916 году он попал в плен к австрийцам, но смог сбежать и вернулся в строй.
«Клопы умирали, но не сдавались».
Когда же фронт, подточенный революционной пропагандой, рухнул, Антоний обращается в феврале 1918 г. к патриарху Тихону и в Синод с просьбой разрешить ему удалиться на покой в Покровский монастырь, назначенный ему прежде, так как положение его «совершенно бедственное». Прошение было удовлетворено, но без права священнослужения, очевидно из-за «еретических» убеждений просителя, в которых, он продолжал упорствовать.
Летом того же 1918 г. А. К. Булатович обращается с новым ходатайством о снятии этого запрета и о переводе его в Афонское Андреевское подворье в Петрограде. В конце ноября 1918 г. патриарх и Синод разбирали заявление «запрещенного в священнослужении иеросхимонаха Антония (Булатовича)», который, «исповедуя боголепное почитание имени господня» и не «оглашаясь почитать его относительно, как от него ныне требует церковная власть, отлагается от всякого духовного общения с нею, впредь до разбора дела по существу священным Синодом». Дело было передано управляющему Московской епархией для «дальнейшего рассмотрения».
Поняв, что на положительное решение рассчитывать нечего, Булатович предпочел уехать в Луциковку, где провел последний год своей жизни, о котором почти ничего не известно.
Наверняка известно лишь, что в ночь с 5 на 6 декабря 1919 г. он был убит. Грабители залезли в дом в надежде поживиться иконами и церковными драгоценностями. Кроме книг и скудного «кухонного» богатства им так ничего найти и не удалось. Антония убили с особой жестокостью, что показало изучение его нетленных мощей, обретённых в 2003 году.
В Луциковке стоит ему памятник, есть мемориальная доска в Сумах с двумя портретами — гусара и схимомонаха. Помнят его и в Эфиопии. Его книги долго не переиздавались, но в спецхраны не прятались всякий уважающий себя библиофил старался приобрести их в обязательном порядке. С 1970-х и по сей день они выдержали несколько переизданий.
У Ильфа и Петрова история гусара-схимника закончилась комично.
Гусар ушел в монахи, «чтобы постичь жизнь», провел в отшельничестве 20 лет, однако внезапно подвергся нашествию клопов, наводнивших гроб, который аскет использовал в качестве постели. Гусар-схимник травил их и специальными средствами, и обыкновенным керосином, жег лучиной. «Клопы умирали, но не сдавались».
«Через два года от начала великой борьбы отшельник случайно заметил, что совершенно перестал думать о смысле жизни, потому что круглые сутки занимался травлей клопов. Тогда он понял, что ошибся. Жизнь так же, как и двадцать пять лет тому назад, была темна и загадочна. Уйти от мирской тревоги не удалось».
Осознав своё духовное поражение, отшельник покидает свой скит и уходит в мир вполне в духе советской атеистической пропаганды. «Сейчас он служит кучером конной базы Московского коммунального хозяйства» — завершает Остап Бендер свой нравоучительный рассказ Кисе Воробьянинову.
Как мы видим литературный конец истории «гусара-схимника графа Буланова» прямо противоречит реальной судьбе Александра Булатовича. Была ли она известна Ильфу и Петрову? Нам это не известно. Ведь, Остап Ибрагимович и его изобретатели могли и не знать о том, что на самом деле случилось в 1919 г. в двухстах верстах от Харькова.
Однако мы-то знаем, как умение этих авторов превратить трагедию в повод посмеяться, так и разнообразные «фиги в карманах» представителей Одесской литературной школы. Ведь «клопы», напавшие на реального монаха, были порождены революционной смутой.
