Когда я приехала в Москву из маленького города на севере Молдавии, меня неприятно поразило, как мои новые московские знакомые отзывались о школе. «Тюрьма! – возмущались они. – Наконец-то мы оттуда выбрались!». А мы, покидая школу, – плакали. Наверное, нам очень повезло с учителями – они были к нам добры и внимательны. И это они преподали мне первые уроки веры. Да, советские учителя в советской школе. Невзначай, возможно, не желая того, но именно они заставили меня впервые задуматься о Боге.
***
Преподаватель математики Филипп Ефимович был нашим любимцем. Невозмутимый и доброжелательный, он никогда не кричал и не ругался; даже негодуя, не повышал голоса – лишь бледнел и хмурился. Говорили, у него больное сердце. Иногда, объясняя материал во время урока, он доставал таблетку и съедал ее. Высокий, всегда в костюме, всегда аккуратно подстриженный и гладко выбритый.
И вот однажды аккуратная стрижка учителя начала терять форму; на наших глазах он превращался… не в хиппи, но в кого-то близкого. Это еще более бросалось в глаза на фоне строгого костюма. Мы стали спрашивать друг друга: а что случилось? Среди учеников распространился шепоток, неведомо откуда: Филипп Ефимович – иудей, и недавно у него умер близкий родственник, а по иудейским законам нельзя стричься во время траура. Действительно ли есть такая традиция, я до сих пор не знаю, но тогда мы притихли и прониклись к Филиппу Ефимовичу еще большим уважением. Открыто соблюдать религиозную традицию – все равно что во всеуслышание признать себя верующим. В советское время такой поступок был сродни подвигу и для простого обывателя, а для советского учителя в советской школе – и вовсе что-то неслыханное. И чего это стоило человеку с больным сердцем?..
Не знаю, проводились ли беседы с Филиппом Ефимовичем в кабинете директора – это осталось скрытым от ученических ушей. Но он продолжал работать в школе; и спустя сколько-то дней пришел на урок аккуратно подстриженным. «Филипп Ефимович, какой вы красивый!» – восхищались мы, а учитель математики смущенно и довольно улыбался.
Так я впервые столкнулась с исповеданием веры.
***
Жанна Марковна преподавала еще моему папе; но ему – французский язык, а мне – русский и литературу. Узнав об этом, я изумилась: как такая элегантная моложавая дама могла быть взрослой, когда мой папа был еще ребенком? Жанна Марковна была именно что дамой: всегда безукоризненно одетой, с каким-нибудь изящным аксессуаром, говорила плавно и негромко, хорошо поставленным голосом. С ней (как и с большинством наших учителей) легко можно было найти общий язык и договориться о компромиссе.
– Жанна Марковна! – возмущалась я. – Не буду я читать эту идеологическую ерунду! И сочинение писать по ней тоже не буду!
Учительница в ответ смотрела мягко и немного растерянно.
– Как же я поставлю тебе оценку? – спрашивала она.
– Давайте я вместо сочинения выучу стихи наизусть! Кого хотите! Да хоть Блока. Сколько скажете, столько и выучу! Сколько учить? Сколько??
– Два, – ответила Жанна Марковна после паузы.
Я выбрала два стихотворения – «Незнакомку» и «Девушка пела в церковном хоре». Перед уроком напомнила преподавательнице, чтобы она меня спросила.
…И вот я заканчиваю читать:
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у царских врат,
Причастный тайнам, – плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.
Жанна Марковна смотрит на меня молча, и глаза ее сияют необычным светом. Помолчав, она спрашивает:
– Ты знаешь, каким тайнам причастен ребенок? И что это за царские врата?
– Нет, – честно призналась я. – Я просто что-то чувствую… такое… не знаю что.
Жанна Марковна еще помолчала, словно собираясь что-то сказать, но произнесла только «Садись». И поставила мне «пятерку».
Спустя пятнадцать лет после окончания школы, приехав летом в родной город, я встретила Жанну Марковну на улице и зашла к ней в гости – впервые. За чаем учительница рассказала мне, что дед ее был священником, и его расстреляли. Показала фотографию высокого статного человека в черном облачении и потемневший от времени иерейский крест. А я вспомнила то стихотворение Блока и поняла, о чем она тогда молчала и почему так сияли ее глаза. И вопрос ее на самом деле был просьбой: «Узнай!»
Жанна Марковна, теперь я знаю.
***
Евдокию Павловну мы страшно боялись, когда учились в начальных классах. Учительница биологии, она была еще и завучем школы, и в коридорах часто раздавался ее голос – всегда громовой. Всегда она кого-то распекала и никому не давала спуску.
В пятом классе Евдокия Павловна начала вести у нас биологию, и оказалось, что она смешливая, отходчивая и нестрашная. А шумит больше по должности.
Однажды она вызвала меня отвечать теорию эволюции по Дарвину. Мне эта тема казалась скучной и бессмысленной, дома я ничего не учила, поэтому заработала «двойку». В журнал. На следующий урок нам снова задали теорию эволюции. Я не стала учить с чистой совестью – по этой теме у меня уже есть оценка. Но! Евдокия Павловна снова вызвала меня. Я, слегка ошарашенная, вышла к доске, повздыхала и получила вторую «двойку». На дом в третий раз задали учить теорию эволюции. Как обладательница двух «двоек» я считала, что третью-то уж мне не поставят за одну и ту же тему. Я заблуждалась. На следующем уроке ситуация повторилась в точности – класс даже начал взволнованно гудеть. «К следующему уроку учить теорию эволюции», – сказала Евдокия Павловна.
И в четвертый раз меня вызвали! Я вышла злая. Взяла указку. Посмотрела на таблицу, висевшую на доске, и начала вопить:
– Не буду я это учить!! Она вообще не кажется мне правдоподобной, эта теория эволюции! Рыба выползла на сушу и стала птицей! Бред какой-то!
– А от кого, ты думаешь, произошел человек? – спокойно спросила Евдокия Павловна.
– Не знаю! Я об этом еще не думала!
– Может, ты считаешь, что человека создал Бог?
После этого вопроса в классе повисла тишина. Мое возмущение улеглось, как волны моря после вылитой в них бочки масла.
– Бог?.. – переспросила я.
– Садись! – бросила Евдокия Павловна. – Запишите новую тему!..
Не знаю, был ли в словах учительницы сарказм или подсказка. Мне хочется думать, что подсказка. Спустя некоторое – продолжительное – время я действительно пришла к пониманию, что человека создал Бог. Но впервые я услышала об этом на уроке биологии от учительницы-коммунистки.
***
Недаром кто-то сказал, что государство держится на четырех столпах: врачах, учителях, священниках и военных. И если «от слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься», то слова учителей имеют кратный вес – даже сказанные невзначай, они влияют на умы и души детей, которые слушают их. Падают, как в почву, умирают (забываются), но потом прорастают и дают плоды. Какое страшное, но вместе с тем и благодатное служение.
