Восемнадцатилетний Тимур Бекмансуров, напавший на университет в Перми, написал в соцсети, что все вокруг него выглядит искусственно, он наблюдает за собой со стороны, как будто он – третье лицо, что в будущем повторяется прошлое, и каждое утро нового дня начинается со звона в голове. И сон не помогал ему восстановиться. И ему нравилось причинять людям боль, и он подавлял в себе желание уничтожить все. Гнев переполнял его все эти годы, и от убийства не могло отвратить ничто – он все равно бы убил. Он знал, что день убийства станет самым ярким и наполненным в его жизни, а потом его убьют, а еще через месяц забудут, но ему будет уже все равно.
Кто-то сейчас говорит, что это – послание уже из мира мертвых воплощенного зла. И человек, писавший его – зло, которое можно только уничтожить потому, что зло это неисправимо. Ну хорошо, пусть даже так, хотя можно поспорить. Остыв от эмоций, можно перечитать послание еще раз и увидеть, что человек, скорее всего, был психически болен, а звон в ушах и наблюдение себя со стороны – это признаки болезни, которые продолжались годами.
Стрелок был не прав – он слишком много о себе возомнил, когда писал, что о нем будут говорить месяц. Два дня и не больше. В нынешних информационных условиях и два дня – много. В эти два дня мы, как это у нас уже принято, пошумим на тему – «Что делать?». Запрещать оружие? Вести контроль за соцсетями? Что ж делать? Что? И пока у нас есть еще два дня, то есть пока нам с вами еще интересен этот вопрос, есть маленький шанс продуктивно поговорить о школьных психологах.
Какую функцию выполнял психолог в той школе, где учился Бекманусуров? Каковы были его профессиональные качества? Где он получал диплом? По какой причине был принят на работу? Какую функцию в школах вообще выполняют психологи? Кто им выдает разрешение на работу с детьми? Чем они заняты, если мы имеем уже не один такой случай стрельбы? Насколько компетентны школьные психологи, если они раз за разом упускают такие отчаянно яркие состояния, длящиеся годами? Родители часто жалуются на то, что психологи больше заняты ими – родителями – а не детьми. Школьные психологи превращаются в службу по налаживанию коммуникации между родителями и школьной администрацией. А спрятанные переживания детей их не только не волнуют, они просто некомпетентны их из них доставать и с выявленным работать.
Бекмансуров пишет – «Единственное, что могло меня остановить – смерть. Благо она близка. Как же хорошо, что скоро все закончится». Нет, это точно не единственное, что могло его остановить. Его могла бы остановить качественная медицинская помощь. Его мог бы остановить профессионализм взрослых, которые получают зарплату за то, что занимаются душевным здоровьем детей. Он бы не убил десять человек, они сейчас были бы живы, и студенты бы в панике не прыгали сегодня утром из окон, если бы нас чуть дольше занимал этот вопрос – «Что же делать?». И если бы мы уже после первых случаев, не только у нас в стране, а во всем мире, пересмотрели бы службу психологической помощи в школе.
Сейчас многие читают последнее послание убийцы, как истину в последней инстанции. Он сказал, что он все равно убил бы, что его ничто бы не остановило, значит, это так. Нет, это не так. Послание это – всего лишь измученное сознание больного человека, и только так его надо воспринимать. Этот человек давно, еще со школы хотел уйти из жизни, но слишком боялся убить себя, поэтому он решил сделать то, за что убили его. Но те десять-то из жизни уходить не хотели.
