В связи со смертью в Москве театрального деятеля, родившегося в г. Львове за четыре года до мировой войны, по интернетам пошла подборка его могучих философских обобщений и русофобских высказываний.
Я проглядел её в ленте без особого интереса (интеллект и способности творческой интеллигенции быть признательной давно перестали быть для меня шокирующей новостью), но один пассаж обратил на себя моё пристальное внимание.
Вот этот пассаж: "Когда русские приехали в город (речь о занятии Львова советскими войсками в 1939 г. - прим. В.М.), они грабили квартиры, находили длинные ночные женские рубашки, одевали их как платья, надевали свои валенки, в которых они приехали, и в таком прикиде отправлялись в театр". Дальше там про вышедших из лесов дикарей и прочее труляля.
Я, ув. друзья, слышал уже эту историю.
Будучи рижским ребёнком, я слышал эту историю в конце 1980-х в латышском варианте:
- Когда в 1940-м пришли русские, офицерские жёны видели в рижских магазинах ночные рубашки и думали, что это вечерние платья. Они их покупали и приходили в них в театр, уихаха.
В 1990-х, бывая в Литве, я слышал то же самое в литовско-польском варианте:
- Русские не знали, что такое цивилизация. Были случаи, когда приехавшие с ними женщины, впервые увидев у местных ночные рубашки, надевали их и в таком виде являлись в театр.
С учётом того, как велико расстояние между западной Украиной и Прибалтикой, думаю, первоначальный источник этой потрясающей истории-бомжа - что-нибудь на немецком языке, распространявшееся Министерством пропаганды Рейха централизованно.
Кажется, что-то подобное пытались воспроизводить по старой памяти даже при описании Пятидневной войны 2008-го: там вышедшие из лесов нищеброды тащили с собой из разорённых грузинских городов сантехнику и детские велосипеды, они никогда не видели унитазов и велосипедов у себя в лесах.
Интересна тут не столько сама живучесть легенды-бомжа, сколько психологический механизм противопоставления. Этот механизм - глубоко местечковый, выдающий ментальность рассказчиков как гребень выдаёт петуха.
"Мы были так зажиточны и цивилизованы, что ходили в театры, правильно одевшись, и пили кофий по вечерам в узких улочках нашего старого города. Вышедшие из лесов иваны в своих валенках принимали наше отдельное, домашнее ночное бельё за культурные выходные платья. Ну, не сверхчеловеки ли мы на их фоне - у нас было столько разных платьев".
Реакция дикого местечкового парубка, на которого, горя огнём и сверкая блеском стали, накатила настоящая цивилизация, должна быть именно такой. Местечковый парубок, испытывая жестокий когнитивный диссонанс, непременно уцепится за мысль, что его местечковая дрессированность и есть цивилизованность, а люди, прибывшие на железных драконах, суть вонючие орки, поедающие друг друга по утрам.
"Ну какая же это цивилизация, они не знают, как правильно расположить салфетки на столе к приёму гостей".
"Ну какая же это цивилизация, они же чай пьют неправильно".
Эта идея нуждается в гиперболах, и поэтому появляются небритые русские женщины, идущие осенью в театр в валенках и ночных рубашках. Красноармейцы, сворачивающие самокрутки из туалетной бумаги. Пьющие трофейный французский одеколон и так далее.
...Что я тут хотел бы добавить от себя, ув. друзья.
Никогда-преникогда не стоит путать дрессированность с цивилизованностью. Любого орангутанга можно обучить стоять во фраке, носить монокль и держать поднос, а также смотреть с презрением.
Но он от этого не перестанет быть орангутангом.
Если орангутанг научился одновременно запускать пластинки с рэпом и с Гуно, он никак не превзошёл Гуно. Он просто дрессированно развлекает нас в дозволенных пределах.
Настоящая цивилизация измеряется в организованности высших категорий, творящей «Арматы», космодромы и (не маленькие провинциальные, а) Большие театры.
