«Здесь память волны святой
Осталась пенистым следом.
Беспечальный иду за Тобой —
Мне путь неизвестный ведом».
Александр Блок
У Александра Проханова есть замечательный роман «Место действия» (1980), в котором явлена цивилизационная битва между старорусской, дедами хранимой традиции - и агрессивной индустриальности XX столетия. Что и – кто победит? Новизна мегаполиса, напор проектировщиков и мощь нефтеперерабатывающего комбината или – тихий образ провинциально-купеческого Ядринска, где, как выясняется, была своя иконописная школа, да и Ермак – не абстрактно-легендарный герой, но живой и знаемый человек?
Функционер витиевато ратует за слом: «Когда-то, при царе Горохе, к вам сюда заглянула история… А потом заскучала и ушла. Не понравилось здесь истории, тесно стало». Однако же у сторонника широких дорог и стеклобетонных проспектов грядущего Нефте-Ядринска есть оппонент – цельный, хотя и не такой напористый: «Нам есть чем гордиться, и пора перестать стесняться, шапку ломать. И как несправедливо, друзья: в Помпее откроют какую-нибудь малую фресочку, какой-нибудь листик аканфовый, так на весь мир трубят. А тут целая школа национальной живописи, и ни гу-гу! Ну ничего, мы-то кое-что знаем и кое-что можем».
Сюжет, рассказанный Прохановым и даже экранизированный на Ленфильме в 1983 году, как бы примиряет волшебное прошлое и фантастическое будущее, а столкновения персонажей лишь усиливают эффект сложнейшего, почти невыполнимого баланса. Почему я вспомнила о «Месте действия»?
В Государственном музее архитектуры имени А. Щусева открылась уникальная экспозиция: «Калязин. Фрески затопленного монастыря». Затопила его не жестокая и буйная стихия, но хомо-сапиенс, покорявший пространство и время. Конечно, велись разговоры об «истории, которой тесно». Скромный Калязин, у коего название смахивает на те, что выдумывал Александр Островский для обитания самодуров-купцов! Точка была выбрана для строительства Угличской ГЭС – грандиозного и смелого проекта, сыгравшего одну из ключевых ролей в годину Великой Отечественной войны – благодаря этой ГЭС в Москву бесперебойно подавалось электричество.
Мы не вправе судить разрушителей, но не можем забывать и уничтоженный монастырь. Впрочем, под затопление ушли почти все местные красоты. Обществу, летящему на всех парах в Прекрасное Далёко, было некогда сожалеть о «второстепенных» городках с их провинциальными колоколенками?! И да, и нет. Монастырь затопили не без боли. Да, колокольня, выстроенная уже при Павле I, по сию пору жива, являя собой туристическую достопримечательность – грустную и величавую одновременно.
Даже, если вы никогда не бродили в тех краях, то всё равно знаете эту «русскую пизанскую башню», как иной раз кличут её в трэвел-сборниках. Стоящая на островке и окружённая водой, колокольня производит неизгладимое впечатление. Она возвышается посреди Угличского водохранилища – не то, как немой укор, не то, как символ непотопляемости духа. По Божьему соизволению и, благодаря трудам Академии Архитектуры, фрески 1650-х годов оказались живы и представлены для созерцания. Итак, место действия – Россия.
Троицкий монастырь основал преподобный Макарий Калязинский в 1434 году. Личность Макария требует отдельного разговора и на выставочных стендах можно прочитать об удивительном пути, совершённом боярским отпрыском Матвеем Кожиным, что после смерти юной супруги подстригся в монахи и принял имя – Макарий. Монастырская бытность не давала просветления – Макарий удалился в пустынь и срубил себе келью. Этот духовный подвиг привлёк ещё нескольких иноков, и «свято место» перестало быть пустым – так возник Калязинский монастырь. Макарий до конца дней своих – а прожил он долгую жизнь – оставался не только светлым подвижником, но и трудолюбивым, простым человеком. Очень скоро монастырь сделался одним из оазисов православной мысли. Иосиф Волоцкий писал о Калязинской жемчужине: «Такое благочестие и благочиние были в том монастыре, ибо всё творилось согласно с отеческими и общежительными преданиями».
К лику святых Макария причислили при Иване Грозном, а при Петре Великом для мощей была устроена серебряная рака. Вообще, цари не забывали город Калязин – о чём свидетельствуют хроники пребывания в монастыре Бориса Годунова, первых Романовых, Екатерины Великой, Николая I. Перестраивался и монастырь – фотографии 1870-1910-х годов наглядно свидетельствуют о разностилевых сооружениях.
Фрески Троицкого собора, предоставленные для экспозиции, относятся к середине XVII века, к московской школе, а если точнее – в Калязине трудились царские мастера, известные по кремлёвским и звенигородским работам. Показаны фрагменты из Ветхого Завета, цикл о рождении Богородицы, об Иисусе Христе, а также сцены из Апокалипсиса Иоанна Богослова и лики святых князей. Для московского почерка было характерно изысканнейшее равновесие «мирского» и «небесного», а фигуры Адама и Евы, ангелов, строителей Вавилонской башни выписаны со знанием анатомии. При том – ни малейшего натурализма!
Лёгкие, динамичные тела, выразительные лица, нежные цветовые переходы, лишённые контрастов. От фресок веет умиротворением и тянутся невидимые лучи. Рядом - «парсуны» (допетровские портреты от слова «персона») Алексея Михайловича и Марии Ильиничны Милославской – первой жены царя.
А вот – история об эпидемиях и самоизоляции! В 1654 году в Европе свирепствовало очередное поветрие чумы - и это на фоне чудовищной разрухи после Тридцатилетней войны, и потому царица проживала «на удалёнке» именно в Калязинском монастыре – вместе со своим двором. Сопровождал государыню сам патриарх Никон.
Историк Николай Костомаров описывал те далёкие события с беспристрастностью исследователя: «Осенью распространилась по Московскому государству зараза. Царица с детьми бежала из Москвы в Калязин монастырь. В Москве свирепствовала страшная смертность. Зараза уничтожила большую часть жителей во многих городах. Люди от страху разбегались куда попало, а другие, пользуясь общим переполохом, пустились на воровство и грабежи. Бедствия этим не кончились. Зараза появлялась и в следующие два года». За спасение от чумного кошмара монастырю были поднесены богатейшие, почётные дары, в том числе и те две парсуны с монаршими изображениями.
Выставка – многомерна, как наша русская биография, поэтому представлены не лишь фрески и сопроводительные записи, но и макеты Троицкого собора с монастырской трапезной, и фотографии, и чертежи. Более того, имеются документы, говорящие о самоотверженной деятельности сталинской Академии Архитектуры, вставшей на защиту монастырских фресок. Экспедиция художника-реставратора Павла Юкина – отдельная страница этого драматического повествования.
В СССР – при всём атеизме – существовала Комиссия по раскрытию и сохранению памятников древнерусской живописи, а сожжение икон, равно как уродование храмов – это грязные эксцессы таких же дикарей-исполнителей. Павел Юкин входил в Комиссию и перед тем, как монастырь был вынужденно затоплен, в Калязин отрядили специалистов, дабы они аккуратно сняли те неповторимые росписи. Юкина поставили ответственным за сохранность.
Диалектический материализм не отрицал творческого экстаза русских иконописцев, как не отторгал и религиозную живопись эпохи Ренессанса, барокко или классицизма. Другое дело, что происходила утрата божественной сути и оставалась форма без внутреннего содержания. Так или иначе, фрески были спасены от уничтожения и забвения. Парадоксально! Здание Угличской ГЭС ныне тоже приписана к объектам культурного наследия, как образец Большого Стиля 1930-1950-х годов. Один шедевр «утопил» - в прямом смысле этого слова - другой шедевр. Это в мировой практике – сплошь и рядом, и в подавляющем большинстве случаев невозможно отделить правых от виноватых, а Бог на небе разберётся, что к чему.
