«Без всякого соображения, что видят, то и бредят. Вот описание нынешнего театра!» – сокрушался некогда поэт и сановник эпохи Просвещения Гаври­ла Державин. Не знаю, справедлив ли был Гаврила Романович к театру 1800-х годов, но к нынешнему нашему театру определение очень подходит.

Я сужу о современном театре как зритель и гражда­нин, а не как театральный критик «из тусовочки», как они сами иногда выражаются. Ведь театр – явление и политическое. В Древней Греции он был важным гра­жданским институтом, без смелого и свободного теа­тра не представишь афинскую демократию. А первые антивоенные манифесты, дошедшие до нас, – пьесы Аристофана, в которых он бичует корыстных милита­ристов и воспевает мирную жизнь и спокойное разви­тие. Словно сегодня написано!

Что же представляет наш «актуальный театр»? Культ жестокости, пошлости, цинизма и девиаций. Самые знаменитые – не лучшие, но знаменитые! – обласкан­ные премиями и критикой молодые «либеральные» режиссёры, обращаясь к классике или современности, обязательно стремятся ввернуть что-то эдакое. Если «Мёртвые души», то на поводке у Ноздрёва шестеро полуголых юношей-псов, если «Идеальный муж», то кровавые брызги и садомазохизм.

Есть и другая крайность. Удивительные изме­нения начали происходить в МХАТе им. Горького при новом директоре – «традиционалисте» Эду­арде Боякове. Когда-то он был соратником бег­лого политтехнолога-галериста Марата Гельмана, от безумств которого до сих пор не может прийти в себя Пермь, потом возглавил ультраконсерватив­ный Русский художественный союз. Чем же заня­лись консерваторы от культуры, отпихнув вели­кую Татьяну Доронину от репертуарной политики театра? А всё тем же: советский ветеран-ракетчик пожирает крыс и участвует в инфернальной бойне, изничтожая «отбросы общества» – бродяг и нар­козависимых. А «глубинный народ» в спектакле «Последний срок» по повести Валентина Распутина представлен в основном маргиналами из спиваю­щихся деревень.

Неудивительно, что на площадку Боякова со своими «курсами» заселился главный пропагандист европей­ского фашизма в России Александр Дугин, продвигаю­щий старые идеи под новыми названиями.

Вот такое поразительное единодушие «традицио­налистов» и фальшивых «авангардистов». Риторика разная, а суть одна.

Театр может быть смелым и разным, каким был, например, Театр на Таганке в лучшие годы Юрия Любимова. Но почему сегодня вся смелость и раз­ность направлена в одну сторону – больше насилия, больше агрессии, больше перверсий? Неужели ска­зать нечего?

Театр, повторюсь, институт политический, туда ходит самая думающая и социально активная часть интеллигенции, те люди, через которых идеи, цен­ности и принципы распространяются в обществе. Не случайно первая по-настоящему популярная русская пьеса, «Недоросль» Ивана Фонвизина, несмотря на острую сатиру, была всё же разрешена императри­цей Екатериной: она сочла, что именно так, через высмеивание глупости, косности и невежества надо распространять великие ценности Просвещения. Почему же сейчас ставка сделана, напротив, на смакование и эстетизацию всего наиболее низко­го и подлого, что есть на свете? После этих зрелищ, если, конечно, досидишь до конца, остаётся чувство опустошения и мерзости бытия.

Если посредством сцены распространять нравствен­ный упадок, жестокость и насилие, то такое общество мы и получим на выходе. Подрыв всяких ориенти­ров и здоровых ценностей, дестабилизация сознания людей и общества – впечатление, что именно на это и работает современный модный театр.