Инвалид, с детства прикованный к постели, Алексей Федорович Астанин (1940-2012) стал «великим духовным подвижником, через которого Господь открывал Свою волю» приходившим к нему. Эти слова были сказаны митрополитом Белгородским и Старооскольским Иоанном (Поповым) над гробом приснопамятного старца. Мы публикуем воспоминания духовных чад почитаемого блаженного Алексея.
Впервые мы посетили Алексея Федоровича в Старом Осколе в 2000 г. Многие годы перед тем жизнь проходила в общении с приснопамятным старцем, протоиереем Николаем Гурьяновым, поездки к которому на остров в Псковском озере, случавшиеся 1-2 раза в месяц, были струей живительного чистого воздуха в нашей жизни. Но вот наступило время, когда стало невозможно рассказать нашему дорогому и любвеобильному отцу наши истории, спросить совета.
А жизнь сложилась в тот момент так, что мы начали новое и неведомое
для нас дело - восстановление разрушенного храма в селе в Тверской
области. Батюшка успел благословить это, успел увидеть фотографию
разрушенной церкви и сказать: «Все у вас там будет». Мы оказались
совершенно одни перед непосильной и неведомой для нас задачей.
Нужны были сугубая молитва и совет, чтобы в умирающем (хоть и не
маленьком по тверским меркам) селе, жители которого сами не верили в то,
что у них еще что-то может возродиться, что можно восстановить храм и
собать в него прихожан. И вот тут удалось задать вопрос батюшке, уже
почти недоступному для нас: «А можно ли обращаться с этим всем, то есть
за советом и молитвенной помощью к Алешеньке в Старый Оскол?» И он
ответил, что не может быть никакого сомнения, что это человек духовный и
праведный.
Алешенька в юности
Я узнал телефон и позвонил в Старый Оскол домой к Алексею Федоровичу, но он не разрешил нам приехать. На слова о благословении отца Николая сказал: «Я отказываюсь». Конечно, ведь слова батюшки были адресованы нам, а не ему, я это понимал. Но что было делать? Знакомые договорились о том, что нас примет один известный в Церкви духовник, уже было назначено время встречи. И тут я еще раз решился позвонить в Оскол: ведь драгоценная ниточка тянулась от отца Николая именно к Алеше. Пусть старец, если уж не примет нас, так укажет, к кому нам обращаться. С этой мыслью звоню, называю свое имя, и слышу: «Что же ты не приезжаешь?» От неожиданности начинаю говорить заготовленное к встрече с известным духовником, но в ответ опять: «Я его не знаю, приезжай». Так начались наши поездки к Алеше.
Думаю сейчас: почему было так? Иногда приходилось видеть, что старец не сразу принимал приходящих к нему, а мог и вовсе не принять. Наверное, причины могли быть разными. Иногда, быть может, легко приобретенное мало ценится человеком. А ведь в общении со старцем, испытанным духовником требуется и чуткость, и внимательность, и доверие, и послушание, иногда и самоотвержение. Это должно быть выстрадано и воспитано в человеке. Потому «толцыте и отверзется»...
Приезжаем и, между прочим, показываем фотографию храма. Он тогда был без штукатурки, оконные проемы закрыты чем попало, но уже с обрешеткой центрального купола. Старец почему-то сказал: «Хорошая фотография. Какая перспектива!» На мой взгляд, фотка была так себе, и перспектива нарушена - снято дешевой «мыльницей», но спорить глупо. Спросил он: «Чем купол будете крыть?» Я ответил, что нам пожертвовали листы оцинковки и мы счастливы, не знаем только, где найти квалифицированных рабочих и денег нет им заплатить. Вдруг он говорит: «Крыть надо медью». «Но откуда деньги?» - изумился я. «Денег у попов мно-о-о-го», - махнул рукой старец. Надо сказать, что священником я стал только года через два после того разговора, а вот деньги на медь для куполов милостивый Господь послал нам, по молитвам старца, дней через десять после той поездки в Оскол. Это было совершенно неожиданно, ведь среди знакомых нам людей не было тех, у кого можно было бы попросить сумму порядка нескольких тысяч долларов - столько стоила медь.
Незадолго до поездки мой кум, священник одного из московских храмов, верный старый друг, познакомил нас с милой пожилой женщиной, Н. В., которая сказала ему, что хочет помогать какому-нибудь бедному сельскому храму. «Чем она сможет вам помочь, я не знаю, - говорил кум, - она живет просто и скромно, может, сварит варенье или супчику вам нальет». Н. В. оказалась племянницей двух священномучеников и одного тверского архиерея, очень скромной интеллигентной женщиной, в юности ученицей Е.Ф. Гнесиной.
Блаженный Алексей из Старого Оскола
Когда мы вернулись из Оскола, Н. В. расспросила нас о поездке, и о том, что сказал нам старец. «Хорошо, я буду собирать деньги», - сказала она. Мы ничего, конечно же, не ждали от пенсионерки, живущей в скромной квартире в спальном районе Москвы. Через несколько дней она позвонила и передала конверт. «Здесь семь тысяч для начала», - сказала она шепотом, чтобы муж не услышал, передавая конверт на лестнице. «Какое может быть начало с семью тысячами?», - подумал я, поблагодарил и распрощался. В конверте оказались доллары... Так мы купили медь, а потом с помощью нашей благотворительницы покрыли медью все семь куполов и поставили на них кресты. Как оказалось, Н. В. была ценным специалистом и многолетним сотрудником в одной известной фирме. Она не уходила на пенсию для того, чтобы помочь храму в надежде на то, что Господь умягчит сердце ее горячо любимого некрещеного мужа и сподобит его стать христианином, что и случилось впоследствии.
Старец предвидел это, когда говорил свое «у попов денег много». Часто приходилось замечать, что свою прозорливость блаженный прикрывал некоторым юродством, как будто бы грубостью или резкостью, что не является чем-то новым, но хорошо описано в православной житийной литературе. Речь здесь была обращена ко мне - человеку, который стал священником только через два года. «Денег» же, как и всего прочего, много у Бога, подателя всех благ и средств, которые Он щедро подает всем ищущим совершать дела Божии - в том числе и будущим «попам». Человеку радостно иметь некоторое уверение о том, что он занят делом Божиим. Но вот так ли это, или это только видимость, мнимость - это вопрос делателя к себе и, возможно, к опытному духовному руководителю, число которых да умножит Господь в нашей Церкви, по молитвам блаженного старца Алексея.
Алексей Федорович Астанин
В тот, 2000-й, год мы, конечно, и не подозревали, с какими трудностями, скорбями и радостями нам предстоит столкнуться в процессе возрождения храма и жизни бедного сельского прихода. Но во всех этих обстоятельствах мы всегда имели рядом верного и мудрого нашего авву, молитвенника и благодетеля, который не давал нам впадать в уныние и отчаяние, а иногда в эйфорию от каких-то сиюминутных обстоятельств. Он мог и высмеять, и рассмешить, и поднять дух, и пробудить некоторым только ему доступным способом, основанным на глубоком знании и понимании устроения стоящего перед ним человека, - пробудить в нем глубокий сердечный плач, сокрушив человеческое самомнение. Каждая встреча с ним была не похожа на все предыдущие.
Май 2005 г. Тогда мы приехали, глубоко расстроенные и потрясенные тяжелыми и трагическими событиями на нашем приходе. Хулиганы - вандалы из числа местных жителей - вывели из строя храмовый автомобиль, насыпали в двигатель песок. Эта машина возила в Москву молочные продукты, что доставляло приходу средства для жизни и для реставрационных работ. Староста храма, Константин Николаевич, уважаемый в селе человек, горячо любивший храм, вступил в объяснения с хулиганами, но недоброжелатели стали ему угрожать. Утром следующего дня староста умер от инсульта.
Когда я рассказал все это Алеше, он написал: «От этих твоих разговоров спать хочется». Потом старец попросил, чтобы его положили на диван. Он долго лежал, но, конечно, не спал, а молился. Мы тоже тихо сидели рядом и старались молиться. Потом Алеша попросил келейника поднять его и написал: «Хотел бы и я так... весна, соловьи поют, в лесу могилка в мокрой глине и раскисшие хлопья глины по крышке хлюп... хлюп... хлюп...». Это точно как хоронили Константина Николаевича: и весна, и лесное кладбище, и мокрая глина, и звук такой характерный! Но почему «хотел бы и я»? Алешенька не держался за эту жизнь в этом своем истерзанном теле. Иной раз приходилось слышать: «В моем теле вы бы не смогли, ради вас живу» (и, конечно, прибавлял: «ради баб» - ну как же без юродства, чтобы не хвалили, не величали!) «Хотел бы и я так»... Но как «так»? О какой смерти просит Бога христианин? О «христианской кончине... безболезненной, мирной, и добром ответе» от Милосердого Судии. А уж если старец хотел бы «так же», то, быть может, принял Господь нашего Константина, умершего в день святого Апостола любви и так любившего храм и людей? Это было утешение. И молитвой, и словом, емким, глубоким, благодатно осоленным, как часто бывало у Алексея Федоровича. И еще: в тот раз Алеша благословил нас приезжать каждую неделю, что мы и делали в течение некоторого времени. Старец давал нам тогда деньги, на которые мы смогли выполнить многие неотложные работы по реставрации храма. Машину как-то быстро восстановили: перебрали двигатель. Жизнь продолжалась...
Помнится, как он принимал женщину, потерявшую в страшной аварии горячо любимого мужа и уверенную «сострадающими» родственниками в том, что муж ей изменял, имел еще одну семью и детей. Та женщина пребывала в глубоком отчаянии и пила сильные антидепрессанты. Памятно, как старец сказал ей: «Тебя же никто никогда не любил, а теперь я буду любить. Приходи». И теперь, приезжая в Оскол, я иногда встречаю эту женщину в храме. Она стала христианкой. Она спокойна, благополучна. Дети ее устроены. А сколько еще таких судеб!
