Я лично спал под «райскими дверями»

Слова часто не могут выразить то, что хочет сказать сердце. Зная это, мы будем говорить о Владимире Николаевиче Осипове, которому сегодня, 9 августа, исполнилось бы 85 лет, своим единым сердцем, используя цельные выражения воспоминаний его самого – замечательного писателя и великого человека!

«В Гатчине немецкие самолеты нас обстреляли. Мама догадалась схватить меня и убежать из вагона. Кто надеялся отсидеть в поезде, погиб. Прибыли мы в Саратовскую область. В промышленном поселке при станции Рукополь устроилась тетя Нюра, а мы с мамой, бабушкой и тётенюриным сыном Юрием поселились в селе Беленка, Краснопартизанского района. Я лично спал под «райскими дверями»: хозяева унесли часть иконостаса к себе домой, когда богоборцы рушили местный храм.

В 1943 году был такой голод, что помню, когда мы лежали вдоль стен, ни на что не надеясь. Я словно разучился ходить. Вдруг женщина из правления, приносит большую кастрюлю с борщом и кормит нас. Кажется, и по сей день вкуснее того борща я не едал… В 1944-м мама заболела тифом. Бабушка сказала: «Бог наказывает за грехи!» Конкретно за то, что меня вовремя не крестили. Хорошо помню, как она по собственной инициативе привела меня в храм (в Пугачеве). Там крестили многих. Младенцы орали. Когда окунали меня, я подумал: «Чего они орут? Что тут такого?» Крещен я был, таким образом, по полному чину – ПОГРУЖЕНИЕМ, а не т.н. обливанием. Между тем в 1942 году ВКП (б) намеревалась ликвидировать имя Бога на всей территории СССР. Планировалось закрыть последние действующие православные храмы. Не вышло. Ибо недаром А.С. Хомяков предрек: ЕДИНАЯ, СВЯТАЯ, СОБОРНАЯ и АПОСТОЛЬСКАЯ ЦЕРКОВЬ никогда не исчезнет с лица земли до скончания века.

В мае 1945 г. в Беленке ударили в рельсу. Сначала думали – пожар. Оказалось – победа. Которую мы так долго ждали. Где-то в конце июня мы, как эвакуированные, выехали домой, на малую родину. Товарный состав шёл месяц, в Сланцы (Ленинградской области) прибыли 26 июля. В то время я бойко читал стихи, особенно поэму о Зое Космодемьянской и часто на станциях с подножки тамбура орал во все горло: «Пала ты под пыткою, Татьяна, Онемела, замерзла без слёз…».

Отечественная война с Германией была борьбой за само физическое существование русской нации. Адольф Гитлер не лицемерил, провозглашал свои цели публично и ясно, не скрывал, что главной целью советско-германской войны, начавшейся в июне 1941г., было не «освобождение» России от большевизма, а – завоевание исконно русских земель, включение их в состав «Великой Германии» и ЗАСЕЛЕНИЕ их немцами. Русских же фанатик расовой теории намеревался выселить в тайгу и тундру, возможно, за Урал, при этом всячески сокращая нашу численность посредством непредоставления медицинской помощи, абортов, алкоголя, табака и пропаганды растления. Сегодня программу Гитлера добровольно результативно осуществляют демократы…

Я рос в атмосфере советской идеологии, читал, естественно, книги, прошедшие цензуру. Но до 13 лет был стихийно верующим благодаря бабушке Прасковье Егоровне, часами, как мне казалось, молившейся на коленях перед иконами. В 13 лет произошел тихий духовный бунт. Как-то листал мамину методику. Наткнулся на раздел «Атеистическая пропаганда» и задумался: как же все так, все передовые прогрессивные люди вокруг не верят в Бога, а я – верю? Что же я такой темный, отсталый, хуже других? У меня неплохая память. И, как ни странно, я помню эти роковые минуты. Это восстание. Которое длилось 10 лет. До 23-х, когда меня арестовали, и я внезапно оказался один на один перед тайной бытия…

Кажется, в 1950г. нечаянно подслушал такой разговор. Сижу дома, делаю уроки. Заходит к маме соседка Голованова. Её муж был начальник районного отдела МГБ. Соседка страшно расстроена, шепчет маме: «Муж только вернулся из Москвы, с важного совещания. Начальник областного управления МГБ сказал так: «Смотрите, не проморгайте ни одного врага народа в своём районе! Пропустите – с вас снимем голову!» «А где найдешь этих врагов народа в нашем-то районе?» – с горечью за судьбу мужа промолвила Голованова. При такой установке, естественно, каждый, кто выделялся умом, талантом, совестью, чувством справедливости, легко попадал под гребень диктатуры пролетариата. Это всё предвидел Достоевский, у которого «державный бес» Верховенский говорит Ставрогину: «У Шигалева хорошо в тетради, - у него шпионство. У него каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносом. Каждый принадлежит всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны… не надо высших способностей!.. мы всякого гения потушим в младенчестве. Все к одному знаменателю, полное равенство» (Достоевский Ф.М. Собр. соч., т.7. М.: Госиздат, 1957. С.346-437). При этом я не хочу опускаться до примитивного обвинения Сталина. Просто продолжалась революция, подготовленная бесами с помощью либералов, начатая при Ленине и Троцком, воспетая робертами рождественскими и евтушенками…

И вот наступает утро 9 февраля. Мы – во вторую смену. Еду на занятия. В 18 часов – лекция по педагогике в аудитории по улице Герцена. Обычно я сижу высоко, сзади. Но на этот раз пересаживаюсь на первый ряд, вниз. Боюсь, что заминка при спуске затормозит мою решимость. После первого академического часа, в 18.45, звонок: перерыв. Я вскакиваю, подбегаю к кафедре и громко – быстро кричу на весь зал-амфитеатр: «Хрущёв объявил, что у нас теперь нет политзаключенных. Однако в органах КГБ нашлись люди, которые бросили в застенок нашего однокурсника Анатолия Иванова… Я призываю общественность встать на защиту нашего товарища!

Три фразы, три предложения мгновенно сломали мой статус лояльного советского человека. На десятилетия я был сброшен вниз, к подошве социальной пирамиды. В зале было человек двести, наш четвертый курс Исторического факультета Московского ордена Ленина и ордена Трудового Красного Знамени Государственного университета имени М.В.Ломоносова (так я радостно титуловался студентом этого «мирового центра науки» в письме домой маме после сдачи последнего вступительного экзамена 15 августа 1955г.). Сказал и сел. Словно взорвалась бомба. Ко мне немедленно подскочили члены партии, комсомольские активисты: «Это провокация», «Это поступок обывателя!», «Кто тебя научил?» и далее в том же духе. Я отбивался, как мог, экспромтом. Внутренне был доволен, что в последний момент не струсил: сделал то, что решил. В следующий перерыв ко мне подошли и холодным официальным голосом сказали: «В девять, после занятий, тебя вызывают на комсомольское бюро!» На курсовом бюро – шквал речей: «Провокатор!», «Обыватель!», «Ревизионист!»… Решением бюро я был исключен из рядов ВЛКСМ за поношение «вооруженного авангарда коммунистической партии – органов госбезопасности». Где-то в середине февраля снова прошло показательное комсомольское собрание. Теперь клеймили одного меня. Теперь и Юра Поляков, защищавший меня в декабре 1957-го, отступился: «Он обманул наше доверие!» Собрание подавляющим большинством голосов проголосовало за исключение отщепенца из комсомола и за то, чтобы «просить деканат об отчислении Осипова из университета». «Против», т.е. в мою защиту, поднялось три-четыре руки: Володя Малов, Люся Птицына, кто-то еще. Позже известили, что я исключен из МГУ за «непосещение лекций». Это была неправда, но неправда взаимовыгодная: начальство снимало лишнее политическое бельмо, а я получал все-таки не волчий билет, а приемлемую бумагу. Действительно, в дальнейшем мне удалось получить диплом заочно в другом вузе. В дальнейшем, а пока ко мне в общежитие – отдельную студенческую комнату на Воробьевых (тогда – Ленинских) горах является милиционер и требует в двадцать четыре часа выписаться и покинуть общежитие и Москву. Впереди маячили два срока по 70-й статье («Антисоветская агитация и пропаганда») и тридцать лет бездомной жизни. Что ж, слово не воробей… Или: «Слово - серебро, а молчание – золото»? Один день. Один день из жизни советского режима… Жизнь многих смертных представляет собой черновик, всего лишь попытку жить правильно, в то время как наши святые подвижники христианской веры, жили набело, у них почти с самого начала выходил беловой, наилучший образец бытия. Но даже и у нас, грешных, черновики не похожи друг на друга. Есть довольно размеренное, ритмичное движение, с небольшим числом помарок, и есть по-толстовски исчирканные листы, в которых, как говорится, нечистый сломает ногу. Зачем я выбрал такую специальность? Ну почему я доверился тому проходимцу? Между тем молодые люди чаще всего живут безоглядно, нередко как бабочки, но, увы, ничто не исчезает бесследно. Каждый поступок, каждое действие или бездействие может отозваться через десятилетия внезапным ударом. Сплошь и рядом мы сами – виновники своих несчастий.

Когда я пытаюсь осмыслить свое существование в этой скорбной юдоли, осознать собственное отношение к себе, всплывают как бы три точки зрения на свою жизнь. Из них два желания соперничали уже в молодости: честолюбие и самопожертвование. С одной стороны, хотелось жить только ради идеи и во имя идеи. С другой стороны, мечталось оставить след в истории. Но и то, и другое объединяло сверх – желание: прожить свою жизнь красиво, достойно, или – по Константину Леонтьеву, – эстетично. С годами появилась третья, и теперь, пожалуй, доминирующая оценка бытия: попытка смотреть на все Его оком, оком Отца Небесного. Главное желание отныне: быть угодным Ему, и перед этой установкой меркнет все, и в первую очередь меркнет желание юношеского честолюбия. Я готов уступить место каждому, у кого что-то получается лучше, чем у меня.

Я люблю Бога, родное Православие, единую и неделимую Россию (желательно с Аляской и проливами), свой неприкаянный, но великий народ, самый обездоленный в мире, и хочу вернуть православного Самодержца на российский престол. У меня обычные, «банальные» взгляды, «шаблонно» русское мировоззрение, и я не хочу выделяться ничем. Единственное, о чем я молю Господа нашего Иисуса Христа и Пресвятую Богородицу: чтобы мне была дана возможность весь остаток жизни отдать Отечеству. И послужить ему не без пользы.

Известный русский писатель О.Платонов отзывался о В.Н.Осипове как об одном из самых светлых людей, которых он встречал в своей жизни: «Его замыслы и поступки не имели личной заинтересованности, а преломлялись через интересы и идеалы России. Главной целью своей жизни В. Осипов считает восстановление монархии и русского государственного порядка. Уже в 1960-х годах он стал убежденным монархистом… Истинный русак, истинный православный монархист, он выносил в себе идею русской монархии в лагерях и ссылках. В нашей патриотической среде 1980-х Осипов был, пожалуй, самым выдающимся человеком… В 1988 г. им была создана партия «Христианско-патриотический союз». В 1990 г. партия получает новое название – «Союз Христианское Возрождение». Осипов стал одним из инициаторов канонизации Царской семьи. Много сил и энергии члены Союза затратили на сбор подписей за канонизацию Царя Николая II. Отрицая антихристианское понятие «прогресс», он считает, что рано или поздно православные христиане придут к одному выводу «Пустить вспять колесо истории!»

В 2019 году В.Н. Осипов провел на Суворовской площади в Москве 28-е молитвенное стояние в Царские дни и неизменно восклицал: «Это же уму непостижимо: генералы осмелились решать за Того, Кого поставил Бог! И, как оказалось, решили судьбу страны на столетие вперед».

Возглавляя с 1999 года «Союз Христианское Возрождение» и с 21.09.2013 по сентябрь 2020 года - «Движение Сопротивление Новому Мировому Порядку», В.Н. Осипов боролся за каноническую чистоту Православия против ереси экуменизма, за единство Русской Православной Церкви против антихристианской глобализации и цифровой идеологии.

«Начинать, вероятно, надо с самоидентификации – кто мы? Кто я? Я лично – кто? Либеральный (и криминальный) режим Ельцина–Черномырдина лишил нас графы «национальность» в паспорте. Национальность отняли. Силятся отнять и порядочность, вообще нравственность. Все логичное нравственное всегда национально. Отнимаем нацию – превращаем в скотов. Таланта нет, но есть нахальство, есть «эпотаж»… Русский народ всегда осуждал разврат и извращения. Но теперь теневой власти, оседлавшей Россию, понадобилось морально изувечить народ, оскотинить, «опустить», превратить в биомассу… Как же пророчески звучат в наше время стихи поэта Ивана Харабарова «Железные люди», тогда «студента Литературного института, с которым меня познакомил Борис Колесников, и с которыми обсуждали в их общежитии проблемы спасения России от красного ига:

Поезда тяжеловесные сотрясают грудь земли.
Люди ржавые, железные мне мерещатся вдали.
И слышны неутомимо их шаги и там, и тут,
Тяжело, неумолимо за моей душой идут.
Чтоб руками неживыми задушить меня навек,
Чтоб забыл я вместе с ними то, что был я человек.
Что тут крики бесполезные? Не видать кругом ни зги.
Люди страшные, железные, неподвижные мозги.
Выхожу один навстречу их бесчисленным рядам.
Свою душу человечью я железу не отдам…

Владимир Николаевич Осипов большую часть своей жизни положил на алтарь человеческой свободы во Христе! Пятнадцать лет он был узником совести в советском ГУЛАГе, а позже реабилитирован. Вот как он вспоминает о своей жизни в лагерях: «...На 19-м (лагере) была такая особенность: сразу после подъема хождение вдоль запретки под музыку… В 6 вскакиваешь, сиюминутно застилаешь койку и, не успев помыться (это после), мчишься на улицу. В мороз, снег, в слякоть, в любую погоду – топ-топ и громкая музыка! Было, конечно, что-то унизительное в этом ритуале. Мы чувствовали всегда, какая тонкая грань отделяет здесь всех нас от физической гибели. И в результате 100-дневной борьбы за статус политического заключенного, мы убедились воочию (и хотели бы убедить в этом мир), что за человеческое достоинство в самом элементарном его проявлении здесь расплата – смерть».

Айрикян, Черновол и Осипов длительное время находились в сыром и холодном помещении лагерной тюрьмы, где по распоряжению администрации они были лишены теплого белья и спали на холодных досках. В результате утренняя температура в течение нескольких месяцев держалась у них около 37,2 градуса, а вечерняя поднималась до 38-40 градусов. Известно, что у Черновола хронический тонзиллит, язвы во рту, а у Осипова – туберкулез. Осенью все трое побывали в больнице, но оттуда были снова возвращены в ПКТ. Результатов медицинского обследования им не сообщили и лечения не назначили – выдали заключение «здоров»… Они по прежнему температурили, но лагерная часть не оказывала им никакой помощи… В январе 1978г. В.Осипов, в связи с жалобами его жены.., был вызван на медицинскую комиссию. Комиссия без обследования поставила диагноз: «здоров». После этого Осипова перевели на работу во «вредный «цех»… Мельком видел известного украинского поэта Василия Стуса, честнейшего и порядочнейшего человека, несмотря на свое, увы, самостийничество. Он умер в лагере, в Пермской области. Думается, что это был поэт не меньшего калибра, чем Валентин Зэка (В.П. Соколов) и верующий христианин.

Письма из лагеря (к маме): 27 января 1977г. …В связи с обменом Буковского на Корвалана напоминаю маме, как следователь Плешков в первые же дни моего заключения воскликнул: «Так что же Вы не уехали?» Что касается меня лично, то я бы вовсе не желал менять лагерь на заграницу. Не потому, что там свои проблемы (ведь и здесь я – либо заключенный, либо пожарник с зарплатой 65 рублей в месяц), а потому что мой долг – не разлучаться с Родиной, не покидать свою нацию…

15-16 августа… Я много действовал. А вот на уединение и размышления времени почти не оставалось. А еще очень много времени протекло сквозь пальцы даром. Как вода. Тревожно на душе. 39 лет – и ничего не сделано для постижения Истины…

27-28 ноября 1977г. (Лесной)… С пятницы 25-го в связи с возобновлением обычного хода жизни вышел на работу и решил пока температуру не мерить, за медпомощью не обращаться.. Идут годы, течет вода. От Гераклита и Гегеля к Христу… Не хочу никого убивать. Даже муху без надобности или мышь. А еще удручён алогизмом и абсурдом в истории. Что ни делай, следующее поколение, если там не будет гения, все испортит. По всему поэтому как-то безразлично страдание (собственное). Если я не очень голоден, если ноги не хлюпают по воде, если есть книга и пульсирование информации – все в порядке. Жаль только Валю, тебя, детей. СЕБЯ НЕ ЖАЛЬ!

25 ЯНВАРЯ 1978г. (П.Лесной, 19-й)... Мама, с какой целью ты пишешь мне из письма в письмо, чтобы я написал помилование? Я абсолютно не виновен – мне не в чем каяться. (Имеется в виду, конечно, покаяние перед советским режимом). И совершенно не важно, что кто-то ведет себя иначе, чем я… 15 декабря приезжал ко мне Плешков (следователь, который вел дело №38). Спрашивал, намерен ли уехать за границу. «Конечно, нет», – ответил я.

17 апреля. Получила ли Валя перевод на 30 рублей (из заработанных мною в лагере денег?)…

9 мая… Ты все спрашиваешь меня, на что именно в моем обвинении следует обратить внимание.. Инкриминируется не сам журнал, не факт его издания, а лишь отдельные статьи из этого журнала. Скажем, один номер (всего их было девять) состоит из 150 страниц (или 200). В номере, скажем, 12 статей и заметок. А вменяется в вину одна или две, т.е. текст страниц на 10. Но и в самой-то статье не весь текст инкриминируется, а страница, полстраницы или абзац. О содержании статей не было разговора ни на одном допросе… И только в конце следствия, 17 июня 1975г. этот эпизод («о получении гонораров от зарубежных антисоветских изданий») был официально снят ... сразу после очной ставки с Евгением Хмелевым.

14 августа (п.Лесной, 19-й)… Сегодня беседовал с врачом из управления. Он обещал сделать заявку на направление меня в Центральную больницу МВД в Ленинграде. Однако затем (30 августа) появился его заместитель, который сделал странный вывод, что я сам себе искусственно делаю температуру, т.е. являюсь симулянтом. То же самое заявила здешняя врач… Чем больше стремишься быть предельно честным и предельно ответственным за все, что происходит вокруг, тем активнее носители клеветы и ненависти.

16 ноября (Барашево, 3-3, больница). Врач говорит, что, по его мнению, признаков туберкулеза у меня нет… Взялся перечитывать «Войну и мир». Первый раз читал этот роман 25 лет назад, в июле 1953г. Помню, загорал на крыше сарая возле дома №5 в Сланцах и читал Толстого, удивляясь, как это я раньше не был знаком с Пьером Безуховым и Андреем Болконским.

4 января 1979г.(Барашево)… Репродукции художника И.С. Глазунова, наконец, получил. Они доставили мне большую радость…

15 февраля. Пробыл на 19-м меньше месяца: 12 января приехал, а 9 февраля – снова здесь, в Барашево. По прибытии туда неделю проработал в котельной у парового котла, а с 22 января стал работать в машинном цехе, у деревообделочных станков. От шума уши затыкал ватой. Работал, выполняя норму на 140-170%. 9-го меня увезли на больницу. Будут заводить историю болезни и снова обследовать…

В ночь на 14 февраля я почувствовал себя так неважно. Чего только не изведаешь. (В ту ночь я чуть не угорел. В палате рано закрыли заслонку печи. Спас большой рыжий кот, который сдернул с меня одеяло и я проснулся…потом в коридоре грохнулся на пол, стало легко и приятно. Я подумал: «Ну и ладно, все кончено, хватит…» Потом все же с огромным усилием поднялся и, держась за стену, вернулся в палату. Там уже проснулись подняли шум, выясняя, кто так рано закрыл трубу.)

12 сентября. С 10 августа работаю …маляром, помощником опытного отделочника (Рысина)…Все время, свободное от работы и сна, посвящаю чтению.. Информации (исторической, экономической, философской, научной и т.п.) так много, а времени так мало, что за шорохом страниц и потоком идей и фактов не замечаешь недель и суток. (Примечание: Деньги, которые в это время стали высылать в лагерь политзаключенным из фонда Солженицына, ни на что не разрешалось тратить, кроме подписки на журналы. Поэтому выписывал в этот период много. До сих пор вспоминаю то удовольствие. Когда утомленный работой, возвращаешься в барак и видишь на койке свежий номер «Вопросов истории» или «Военно-исторический журнал».)

18 февраля. Жизнь проходит. Биологически дело, вероятно, пошло на спуск. Вершину так и не заметил. В остальных отношениях – что даст Господь. Занимаюсь, как всегда, систематически, изо дня в день. Для нынешнего времени (последняя треть ХХ века) характерен кризис информации: поток информации превышает наши способности ее восприятия.

24 января 1982г. Ты пишешь, что сердце твое «очень чувствует беду. Ничего подобного со мной не происходит… особых метамарфоз с августа 1980г. нет. (Примечание: Глухое упоминание об августе 1980г. означает напряженный конфликт с администрацией, когда нам умышленно подкинули буйного провокатора, и мы требовали убрать его из зоны. Сначали писали негодующие заявления, потом объявили забастовку. Наконец, я в знак протеста объявил голодовку и голодал 18 суток, ровно столько, сколько длился переход Суворова через Альпы. Когда я вернулся в зону из изолятора, один эстонец сказал, что через меня «можно смотреть», так я сжался).

Напоследок, дня за три до освобождения, меня вызвали два функционера: сотрудник Калужского КГБ и прокурор. Они предъявили мне ксерокопию парижской газеты «Русская мысль», где были напечатаны мои довольно резкие отзывы о пенитенциарной системе в СССР. «Это Вы писали или они сами сочинили за Вас?» – «Я писал». – «Подумайте. Не спешите. Ибо иначе мы предъявим Вам обвинение по вновь открытому уголовному делу об антисоветской пропаганде и в день освобождения арестуем вновь, по новому делу». Я хорошо помню свое состояние: я был готов к новому, третьему сроку. Пусть будет так. Это судьба. А мой долг оставаться прежним. Таким, как я есть. Я решительно сказал своим собеседникам, что готов принять новый срок и раскаиваться за свои публикации в «Русской мысли» не намерен. Утром 27 ноября 1982г. меня все-таки освободили. Посадили в воронок и доставили в Тарусу, где жила моя семья. Там, в помещении УВД сначала оформили гласный административный надзор (без права передвижения и если не под домашним арестом, то под «местным», тарусским арестом) и только после этого выпустили на свободу. С рюкзаком и чемоданом, полным книг и конспектов, я зашагал по улицам Тарусы…».

Достоевский точно отразил эту особую гордыню у каторжников: «Кто бы ни был каторжник и на какой срок он ни был сослан, он решительно, инстинктивно не может принять свою судьбу за что-то положительное, окончательное, за часть действительной жизни. Всякий каторжник чувствует, что он НЕ У СЕБЯ ДОМА, а как будто в гостях. На 20 лет он смотрит, как будто на 2 года и совершенно уверен, что и в 55 лет по выходе из острога он будет такой же молодец, как и теперь в 35. “Поживем еще” – думает он…» (Достоевский Ф.М. Записки из мертвого дома. Собр. соч., т.3. М.: Гослитиздат, 1956. С.490)…

«А политический заключенный тем более видит момент освобождения как начало новой исключительно активной деятельности… Я сам лично сел в 23 года, – пишет В.Н.Осипов, – и через 7 лет, освободившись в 30, чувствовал себя душевно почти двадцатитрехлетним. В 23 года, под следствием, на Лубянке (я был одним из последних сидельцев на Лубянке. Позже всех политических содержали в Лефортово) я вернулся к той вере, какой с детства научила меня моя бабушка, крестьянка из деревни Рыжиково, Скворцова Прасковья Егоровна… Конечно, стать воцерковленным верующим в зоне трудно хотя бы потому, что здесь нет храма. Но как мог, и как меня научили православные священники или дьяконы в лагере, молился. Взгляды, оформившиеся в 1963-1964 г.г., я разделяю и по сей день: Православие – Самодержавие – Народность. Я исповедую христианский национализм в духе учения выдающегося русского мыслителя И.А.Ильина. Так, как оно изложено в его классической работе «Путь духовного обновления»: «Проблема истинного национализма разрешима только в связи с духовным пониманием родины: ибо национализм есть любовь к духу своего народа и притом именно к его духовному своеобразию» (Ильин И.А. Собр.соч. Т.1. С.196, 197). Надо принять русский язык, русскую историю, русское государство, русскую песню, русское правосознание, русское историческое миросозерцание и т.д. – как свои собственные. И далее: «Что бы ни случилось с моим народом, я знаю верою и ведением, любовью и волею, живым опытом и победами прошлого, что мой народ не покинут Богом, что дни падения преходящи, а духовные достижения вечны».

Вооруженный стальной силой воли и упорством характера, Владимир Николаевич Осипов всю свою сознательную жизнь защищал общечеловеческие нравственные идеалы и противостоял деспотизму и насилию над человеком и человечеством. Он был кристально честен и не способен на лицемерие, ему были присущи необыкновенное чувство справедливости и благородство, высокая дисциплина к себе, поэтому в прежние времена его либо причислили бы к лику святых, либо сожгли бы на костре.

Он, как и Ф.М. Достоевский, всей своей сутью страдал за русскую трагедию. Не было ни одного дня, когда бы он об том не думал бы. Его душа – славянка, а голос – колокол, который плачет по христианскому возрождению, голос узника совести, независимого человека, смотрящего на всё собственными глазами и умеющего выразить свою мысль так чеканно, как никто иной. Именно поэтому В.Н. Осипов давно стал для думающих людей России патриархом православного движения, знаменем сопротивления Новому Мировому Порядку, своеобразным русским А. Суворовым, православным воином – защитником униженного и оскорбленного Отечества.

По словам известных писателей ХХ века, существует признак, по которому можно определить народного писателя, защитника – это любовь к людям.

Огромная сила любви этого гениального человека – выдающегося русского мыслителя, писателя, академика и общественного деятеля до сего дня излучает свет! В своих книгах, заметках, многочисленных публичных выступлениях Владимир Николаевич посвящает нас в мир своих идей, которые прошли испытание временем. О том, какое мировоззрение, на его взгляд, является истинным. Какое государственное устройство спасительно. Почему после Бога на первом месте у каждого русского (по крови или духу) должно быть служение своему народу и своей Родине. Почему только Третий Рим – единственный противовес антихристовой глобализации…

И мы, русские люди считаем Владимира Николаевича Осипова светочем нашего времени, сверяя с его духовными идеалами свою жизнь. И уверены, что каждое новое поколение будет открывать его светлый образ мысли, поступков, жизни для себя…

Коренев А.А., Чепурная И.Ю., Лемешева Т.А. и иже с ними, Москва, 9 августа 2023 года