Бутырская тюрьма. В ней ещё со времён правления Екатерины II содержались узники. Известно, что в подвале одной из башен в 1775 году, закованный в цепи, сидел Емельян Пугачев, эта башня так и носит его имя. В XIX веке, в какой-то период тюрьма была пересыльной, сколько горя повидали её стены, сколько зла было сконцентрировано в её чреве. Старые кирпичные своды, вытертый каменный пол, решётки, выкованные из прочного металла – всё это насквозь пропитано негативом. Каждый попавший в её застенки арестант, помимо своей воли впадает в депрессию. Советские палачи, очищая путь коммунизму, своим изощрённым садизмом только добавили ей «шарма».
Остроги существовали на протяжении всей истории человечества, основной их целью было изолировать от общества преступников – людей, преступивших закон. Издревле законодательство, принимаемое государством, перекликалось с заповедями Господними «Не убей, не укради, не лжесвидетельствуй». И вдруг всё в мире потеряло здравый смысл – все люди, которые блюли заповеди Божие, стали врагами общества – общества, не признающего Творца. Обо всём этом размышлял конвоируемый вооружённой охраной отец Павел. Он понимал, что сан протоиерея ему дан Свыше и сейчас, когда ему выпал шанс пострадать за имя Господне, на нём лежит особенная ответственность, все испытания, попущенные ему Богом, он должен вынести с достоинством.
«Дай сил мне, Господи!» – вырвался из глубины его сердца душевный возглас, адресованный Творцу. Любвеобильный батюшка терзался, он знал, что в этих застенках узники подвергаются особым, изощрённым пыткам. И вынести всё это обычному человеку просто невозможно, не будь на то воли Божьей. Он боялся не за себя, его сан ему надлежало донести до смертного одра с достоинством, не уронив чести, доверенной ему Богом. Каждая слабина, допущенная им, будет использована врагом рода человеческого против Церкви Христовой. Его поместили в одиночную камеру без окон и продержали в темноте без еды и воды двое суток. Священник всё это время благодарил Творца за посланные на его долю испытания: «Господи, ты отдал на страдания Своего единственного Сына за нас грешных. Неужто я посмею роптать за пролитую на меня милость Твою?» – молитва текла из сердца мученика, ступавшего на свою голгофу. Темнота в камере его не пугала, а наоборот, концентрировала самообладание. Перед страданиями Господь посылает своим избранным силы, отец Павел это почувствовал, и слёзы умиления захлестнули его. Дверь камеры отворили, свет ослепил глаза священника, он так и не понял, сколько же времени ему пришлось просидеть взаперти.
Следователь предложил ему сесть на стул напротив себя и положил перед ним исписанный мелким почерком лист бумаги:
– Прочтите и распишитесь, отпираться нет смысла, давайте сбережем моё время и ваше здоровье.
Отец Павел внимательно прочитал предложенный ему протокол, в нём говорилось, что он является английским шпионом и ведёт контрреволюционную пропаганду, и ещё список фамилий, якобы замешанных в этом деле.
– Гражданин начальник, с Англией у меня нет никакой связи, да я там никогда и не был, что касается революции – политика вне моей компетенции.
Сильный удар прикладом в спину обрушил на него стоящий сзади конвоир, священник упал со стула на пол.
– Встать! – заорал следователь, – введите свидетеля.
В кабинет вошла женщина, ей оказалась новая прихожанка, на квартире которой служили Литургию. Отец Павел понял – всё подстроено, а значит предчувствие его не обмануло.
– Вот вещдок, – следователь выложил на стол портрет Николая II, – а вот показания свидетеля, – близко к лицу батюшки он поднёс исписанный лист бумаги.
– Заговор против советского государства, успешно маскируемый под религиозную общину, раскрыт. Отпираться бесполезно.
Обвиняемый протоиерей понимал, что поставить подпись под подобным документом означает скомпрометировать Церковь, другими словами предать Бога. Отец Павел молчал, потупивши взгляд в пол, он смиренно молил Бога дать ему сил выдержать все испытания. Следователь дал команду охранникам, и со всех сторон на священника посыпались удары, тьма накрыла его сознание, очнулся он на полу в камере. Всё тело ужасно болело, глаза заплыли и слиплись от ссохшейся крови. Он не знал, сколько пришлось ему пролежать на грязном бетоне, счёт времени был потерян ещё будучи в тёмной камере. Попытка принять вертикальное положение не увенчалась успехом, стало ясно – сломаны рёбра. Кто-то незнакомый подошёл к нему, помог сесть и прислонил его спиной к стене. Батюшка с трудом поднёс руку к лицу, пытаясь разлепить веки, но пальцы не слушались, очевидно, тоже были сломаны.
– Я вижу, ты совсем плохой, – услышал он чей-то голос, – сейчас я тебе помогу.
Через минуту кто-то мокрой тряпкой отмачивал ему засохшую на лице кровь. Было больно, но он терпел. Один глаз с трудом удалось приоткрыть, второй так и не получилось из-за сильной отёчности века. Отец Павел увидел перед собой парня лет двадцати в изрядно изодранной одёжке.
– Ты кто? – спросил он его.
– Меня зовут Лёха. Беспризорник я. Полмешка муки спёр на станции из вагона. В расход меня пустят – я всё подписал. Да я и читать-то толком не могу. А ты, я вижу, не стал подписывать, но и тебя в расход пустят, иначе так не били бы. Я наслышан о здешних порядках.
– Лёха, мне нельзя подписывать, иначе я Бога предам.
С трудом повернув голову, протоиерей увидел, что они с пареньком не одни в камере, там были ещё люди, очевидно, уголовники. Беспризорник стал ухаживать за батюшкой, одновременно расспрашивая его о Боге, и почему отец Павел боится предать Его. Протоиерей понимал, откуда у парня такое любопытство к Создателю – душа у парня чистая, а дни его сочтены, вот он и чувствует потребность оставить всю грязь, собранную им за жизнь, здесь на земле.
Понимая, что время у них ограничено, священник торопился заполнить духовный пробел в сознании парня, а тот с жадностью поглощал подаваемую ему информацию. Понемногу батюшка стал подниматься, придерживаясь за стену, ему нужно было поскорее начать двигаться, чтобы подготовить беспризорника к переходу в жизнь вечную. Лёха был сирота и поэтому не знал, крещён он или нет. Это нужно было поскорей исправить. На третий день с Божьей помощью отец Павел совершил над парнем Таинство Крещения (насколько это позволили условия каземат). Выучил с ним молитву Господню и благословил не переставая читать её в уме. Отец Павел торопился – и не зря. На следующие сутки в полночь батюшку, Лёху и ещё двух уголовников вывели из камеры и сопроводили в тюремный двор. Там были ещё люди из других камер, всего человек пятьдесят. Подъехали две машины с надписью «ХЛЕБ» на будках, при свете прожекторов заключённых загрузили в них и увезли в неизвестном направлении. Через несколько часов машины остановились и арестованных стали выводить на улицу.
– Братцы, да нас же на расстрел привезли, здесь нет каземат! – выкрикнул кто-то из арестантов.
– Молчать! – гаркнул конвоир.
Всех подневольных согнали в длинный деревянный барак, внутри которого все стены были обледенелые, но холода никто уже не чувствовал. У большинства было полуобморочное состояние, они шли, как заворожённые, повинуясь командам нелюдей.
– Нас расстреляют? – спросил Лёха у отца Павла.
– Даже если это произойдёт, значит на то воля Господня. Молись и ни о чём не думай, кроме Бога.
В барак вошли три офицера, в руках у них были стопки следственных дел. Началась перекличка: читали имя и фамилию, написанные на папке, и заключённые отзывались. Перекличка закончилась, два офицера вышли, третий остался в бараке. Он вызывал по одному человеку, и конвоиры уводили подневольного. Охранники возвращались и забирали следующего по списку. И тут офицер назвал фамилию:
– Я! – отозвался Лёха и с ужасом взглянул на отца Павла.
– Не бойся, думай о Господе, Он тебя не оставит, – успокоил его протоиерей, осенив голову парня крестным знамением, как на исповеди и благословил, – иди с Богом. Парень пошёл и, обернувшись у самой двери, взглянул в глаза священнику, словно вопрошая: «А Бог уже здесь?» Отец Павел, опустив веки, кивнул. По лицу парня стало ясно – Бог действительно был рядом, Лёха спокойно повернулся и шагнул за дверь.
– Господи, прости грешную душу раба Твоего Алексея и прими её к Себе, – не успев перекреститься, священник услышал свою фамилию. «Ну, вот и всё», – промелькнуло в его голове.
– Я! – отозвался отец Павел и пошёл к выходу, – Господи, не оставь меня, – взмолился он.
В глаза ярко светил прожектор, за спиной со скрежетом захлопнулась дверь барака.
– Тройкой НКВД СССР за контрреволюционную деятельность и сотрудничество с английской разведкой вы приговорены к высшей мере наказания, – зачитал приговор палач. Это был широкоплечий, среднего роста человек в кожаной куртке и брюках галифе, заправленных в хромовые сапоги. От него разило водкой и одеколоном. Священнику сильно захотелось взглянуть в глаза своему убийце. Что в них есть? У человека самой презренной профессии на земле? Свет прожектора, установленного на дереве, был направлен в сторону барака и высвечивал его лицо. На белых глазных яблоках виднелись чёрные пуговки зрачков. Отец Павел вспомнил, что глаза – это зеркало души человека, и попытался уловить их выражение. Но тщетно, они ничем не отличались от пуговичек, пришитых вместо глаз у плюшевого мишки.
– Неужели безразличие? Это же человек, а не плюшевый мишка. Мысли молниеносно мелькали в голове отца Павла, сконцентрировав всё своё внимание, он попытался пристальней всмотреться в эти чёрные, мрачные пятна. На мгновенье он потерял реальность и, словно провалившись, полетел в леденящую ужасом пустоту. Животный страх сковал его сознание, священник с трудом выговорил: «Господи, помилуй». Мгновенно, будто пробка от шампанского, вырвалась его душа из бездны. Реальность, в которую он возвратился, показалась ему Раем. Стало ясно – палач продался князю тьмы и не имеет власти над своим телом, им управляют из преисподней.
– А ну, давай, шагай вперёд! – взвизгнул душегуб и ткнул священника под рёбра стволом револьвера. Отец Павел пошёл по утоптанному снегу в противоположном от барака направлении. Его сопроводитель не отставал, время от времени подталкивая жертву наганом между лопаток. Приговоренный к смерти мысленно пел «Херувимскую», действительность его уже не касалась, Господь укрепил Своего избранника во всякое время. На пути следования подневольного показался глубокий ров, много ума не требовалось, чтобы понять – здесь заканчивается его земной путь. Щёлкнула «собачка» взведённого курка, орудие было готово к выстрелу.
– Можешь сказать своё последнее слово, – глухо, словно из-под снега, прозвучал голос мракобеса.
– Помилуй его, Господи, ибо не ведает, что твори…
Прогремел выстрел, оборвавший на полуслове речь мученика, пострадавшего за имя Христово.
Владимир Анатольевич Малёванный, продюсер, режиссер, писатель, Краснодарский край
