По приезде в Дамаск я остановилась у моей гостеприимной подруги. С Анжелой мы познакомились три года назад, когда, живя в Сайднайском монастыре, я долго и тщетно пыталась найти хоть кого-то, кто смог бы забрать меня и проводить в Дамасский исторический музей.
«Никто с тобой возиться не будет, – сказала однажды русская паломница, приехавшая в Сайднаю, к которой я обратилась с просьбой о помощи, – людям, к сожалению, сейчас не до гостей. Война!». А через некоторое время задумчиво добавила: «…разве что Анжела», – и протянула мне бумажку, на которой был нацарапан номер телефона.
Позвонив по указанному номеру, я услышала приятный голос с легким прибалтийским акцентом, бархатные нотки интеллигентности, женского обаяния и кашель курильщика. С живым участием Анжела начала расспрашивать меня, как я попала в монастырь, почему именно в монастырь, и зачем я хочу посетить музей, а, например, не рынок Хамедие, куда обычно рвутся все «туристы»? Да, она была немного удивлена моими обстоятельствами, а поэтому заинтригована. Впрочем, заинтригована была и я. Анжела мне сразу очень понравилась. Даже в телефонном разговоре от нее лучился добрый свет и очень редкое для военной Сирии мирное устроение души… Увы, война наложила на людей сильный отпечаток под названием «подозрительность» и «озлобленность». Мне, как человеку стороннему, этот момент был хорошо заметен и сильно огорчал.
После нашего разговора я принялась гадать, как же может выглядеть моя милая собеседница? И вот, совсем скоро мы встретились в Дамаске и, конечно же, Анжела оказалась красавицей, но не роковой, а наоборот – похожей на Ангела. Действительно, кто кроме Ангела отважился бы в военном городе, где на каждом перекрёсте КПП и проверки, где ещё свистят и разрываются израильские снаряды, ходить с совершенно незнакомым человеком по музеям, которые, чего и следовало ожидать, все до единого оказались на замке. Совершенно нелепая затея, но на тот момент я этого не понимала…
Так в моей жизни появилась Ангел-Анжела, о которой я хочу вам поведать на страницах моих сирийских зарисовок, ибо какая книга может обойтись без истории о прекрасной, истории о чистой, истории о самой настоящей любви?
Анжела Арафат жила в старинном арабском доме в одном из мусульманских кварталов центра Дамаска с названием Рукнетдин. Исторически это был курдский район. Отчасти курды проживают тут и в настоящее время, отстаивая свою независимость и свои права, именно поэтому квартал считается небезопасным. Хотя, при отце нынешнего президента Хафезе аль-Асаде о межконфессиональных, или межэтнических распрях здесь никто и не знал. В Сирии, как вспоминает Анжела, все конфессии и этносы раньше жили как одна большая семья. Лишь с приходом нестабильности старые конфликты разгорелись с новой силой. Теперь, если ты скажешь, что живёшь в Рукнетдине, то не всегда тебе подадут и руку. Но семью Арафат знают и уважают не только в квартале, где они проживали, их привечали во многих уголках Сирии. И дело тут было в доброй репутации.
Так уж устроено, что человек не может жить, не получая от жизни удовольствия. Кто-то становится заложником стяжательства, наслаждаясь каждой приобретённой вещью, кому-то приносит удовольствие власть, и он всякий раз будет демонстрировать свое превосходство, удовлетворяясь мнимым «могуществом», кто-то настолько увлечен собой и своей внешностью, что кроме себя никого больше и не видит в целом мире. Но мои друзья были такие редкие люди, которые получали удовольствие от того, что просто могли оказаться кому-то полезными – они почувствовали сладкий вкус жизни, делая добро ближним. Будучи совсем небогатыми, семья Арафат была фактически безотказна на помощь. Поэтому я и оказалась именно у них в доме, в такое-то сложное для всех время, совершенно на безвозмездной основе и с формулировкой: «Мариичка, живи у нас, сколько хочешь, чувствуй себя как дома!».
Когда я жила у Анжелы, мне казалось, что я попала в сказку «Тысяча и одна ночь»! Хоть дом, как я уже говорила, и не был богатым – в нём нельзя было найти предметов знаменитый арабской роскоши – очарование его заключалось в том, что само устроение, архитектура, а главное быт его обитателей были настолько аутентичны и непохожи ни на что прежде мною виденное, что не очароваться этой простой и мудрой в деталях самобытностью было просто невозможно.
Как рассказывали домочадцы, внешний вид арабских домов, не считая дворцов и мечетей, никогда не представлял собой ничего особенного. Даже в богатых и процветающих столицах почти все здания были одноэтажными и строились из самых простых и дешевых материалов: глины, ила, дерева или тростника. Вся их красота находилась внутри. Арабы, как и древние римляне, любили жить «внутрь» дома, а не наружу. Их домашняя жизнь сосредотачивалась вокруг внутреннего двора, а к улице поворачивалась глухими стенами, из которых выходила, в лучшем случае, пара маленьких окошек. Только иногда с внешней стороны устраивались «машрабии» – балкончики, забранные частыми решетками. Сидя в таких убежищах, домочадцы могли следить за происходившим на улице, оставаясь невидимыми для прохожих.
Теперь настоящий арабский дом – это редкость и мне повезло, что я жила именно в таком старинном доме. Но и его, как позже выяснилось, готовят под снос и вряд ли удастся спасти старого «дедушку». Реставрацией тут при нынешних условиях заниматься никто не будет. О чём говорить, когда практически весь исторический Дамаск стоит теперь в руинах? Страшное зрелище! Невосполнимые и жестокие утраты.
Арабский дом Анжелы нельзя было увидеть снаружи: он надёжно прятался в недрах городского квартала, куда нам приходилось пробираться через запутанную сеть узких переулков и дворов, застроенных в большей части уже по новому образцу невысокими многоэтажками, похожими на «хрущевки». В хаосе этих лабиринтов может не заблудиться разве что местный житель, хорошо знакомый с каждым поворотом.
В конце концов, мы оказывались в закрытом дворике, который в городе прежде имели все, даже самые скромные домишки. Собственно, сам по себе двор уже является частью дома.
Раньше, войдя в дом, гость, прежде всего, попадал в так называемый «айван» – большую гостиную или главный зал, откуда можно было попасть в другие помещения, разбегавшиеся по периметру двора. Все жилые комнаты, кроме айвана, имели небольшой размер и выглядели практически пустыми. Исторически в них не было ни шкафов, ни кроватей, ни кресел, вообще никакой мебели. Только вдоль стен стояли большие сундуки, в которых хранили одежду. Теперь немного иначе, но колорит, безусловно, сохранился. Уже давно дом семьи Арфат оказался поделен между братьями мужа Анжелы, и поэтому внутри появились лишние стены и перегородки, архитектура оказалась нарушена.
В центре нашего дворика устроился «сирдаб» – круглый маленький фонтан с проточной водой. Вода – это, безусловно, предмет роскоши для жителей Востока, поэтому фонтаны здесь в особом почёте. Раньше во время зноя тут даже спали или просто укрывались в тени плодовых деревьев, проводя время в приятной праздности. Анжела и все домочадцы очень любят свой маленький садик. В центре дворика растет и плодоносит красавец лимон, ему, по утверждению хозяина, минимум сто лет. По стенам вьётся дамасский жасмин, в горшках зеленеют пряные травы, зацветают бронзовые розы, наливаются соком горькие алые перцы – целый ботанический сад в миниатюре. Впрочем, это не только сад, но еще и огород: лимоны отправляются в кислые арабские соусы, перцы в острые приправы, а ароматные травы в овощные салаты. Анжела прекрасно освоила арабскую кухню и, что главное, очень любит готовить.
Особая церемония во всяком арабском доме – трапеза. Что интересно, столы здесь использовались только за обедом – их вносили в комнату на время трапезы, прямо вместе с блюдами, а потом выносили обратно. Удивительно, но эта традиция в доме Анжелы сохранилась до сих пор.
Особый колорит дому предают птицы. Их тут в огромной клетке, наверное, сотня! Дело в том, что муж Анжелы Диа Арафат, а теперь уже и его сын Зухер – ученик и продолжатель семейного дела – известны на Ближнем Востоке, как заводчики арабских канареек породы «беляди». Какие дивные трели раздаются тут каждое раннее утро, прикровенно напоминая о рае, о вечной красоте и любви.
Многие стороны повседневной жизни в мусульманских городах определяются жарким климатом. Почти везде вечера и ночи арабы проводили на крышах, наслаждаясь прохладой и простором. В нашем доме тоже была «жилая крыша» для отдыха и все так же, как сотни лет назад, по ночам, жизнь в арабском доме только начиналась...
Полуденный зной сменяет приятная прохлада, затихают канарейки в клетках, отзвучал последний на дню азан муадзина. Вся семья в сборе – супруги Диа и Анжела, их красавица дочь по имени Нур, что в переводе с арабского значит свет, а поэтому мы называем ее просто Светой, ее жених талантливый художник Ахмад, сын Зухэр и собака породы хаски по кличке Гост. Двор наполняется тихими голосами домочадцев, приглушенным смехом: каждый делится с семьей тем, как прошел у него день и что нового происходит в стране и мире. Но вдруг раздается унылый звук струны ауда, это Диа, хозяин дома, настраивает свой инструмент, чтобы тихо петь о любви. Вот, именно в такие милые семейные ночи Анжела и рассказала мне прекрасную историю своей жизни – историю о двух птицах.
Это были девяностые годы. Анжелика, юная девятнадцатилетняя девушка, работала на молдавском авиационном машзаводе в городе Оргееве контролером. Именно туда приехала на обучение делегация молодых специалистов из Сирии, в числе которых был талантливый Диа Арафат. Среди своих арабских коллег он выделялся мужественной красотой и… сладким, чарующим голосом. Все притихали, кода в часы отдыха от работы, Диа брал свой ауд, национальный сирийский инструмент похожий на домбру, и начинал петь протяжные и столь необычно звучащие для славян песни своих отцов, дедов и прадедов. Это были песни-молитвы, песни-премудрости, песни-притчи. Молдавские рабочие зачарованно умолкали, а девушки не сводили с юного арабского певца влюбленных взглядов. Медоточивые песни Диа растопили сердце и нашей Анжелики. Молодой сириец не мог не заметить, как наивно и чисто смотрели на него влюбленные глаза юной красавицы. В ее и его жизни это была первая любовь! Так начался их роман.
Через 9 месяцев Диа просил руку и сердце Анжелы у ее родителей, после чего возвратился обратно в Сирию. Прежде чем получить окончательный ответ от невесты, он, поступая как порядочный человек и убеждённый социалист, пригласил Анжелу в Сирию, чтобы та прежде могла оценить условия и образ жизни, с которыми ей придётся столкнуться в случае их свадьбы. Семья Диа была небогата, и было бы подло, воспользовавшись сердечным расположением девушки, обречь её на несчастье.
Анжела вспоминает, как горько плакала ее мама, отпуская девятнадцатилетнюю и домашнюю девочку в столь далекое и опасное путешествие. Анжеле предстояло на автобусах пересечь несколько границ, проехать через Румынию, Болгарию и Турцию, прежде чем она оказалась в старинном арабском доме Диа в Дамаске, где ей суждено было остаться навсегда.
Нет, ее не испугали ни бедность, ни жилищные условия, когда в одном доме ютились и родители и братья Диа, ни то, что в чужой стране она оказалась совсем одна, без знания языка, местных обычаев и порядков… ни то, что она была христианкой, а ее любимый из семьи мусульман. Хотя до сих пор Диа любит повторять, что он социалист, а Бог для всех людей один.
«Живите, как две птички», – такое благословение получили молодые от родителей Анжелы. В Дамаске сыграли скромную свадьбу и начали жить.
Тут-то и стала проявляться истинная сила любви. Анжеле было важно встроиться в новое для нее общество, поменять свой образ жизни и скорректировать мышление. Ей нужно было стать «своей среди чужих».
Анжела быстро подружилась с мамой Диа Сдихар. Девушка буквально стала тенью пожилой арабки, перенимая все навыки ведения хозяйства, национальной кулинарии и этикета. Анжела завела несколько тетрадей, куда записывала все, что могла усвоить. Отдельно вела записи в арабском словарике. Через какие-то полгода заговорила по-арабски. Через год уже изъяснялась бегло.
Вскоре появились детки, для которых Анжела стала идеальной матерью – заботливой и в меру строгой. Все свободное время она посвящала их воспитанию. Один раз дошло до того, что Анжелу вызвали в школу, учительница арабского языка умоляла «русскую» не вмешиваться в процесс обучения детей, поскольку у них появился явный русский акцент.
Видя такое искреннее желание Анжелы в полной мере разделить с мужем всю его жизнь без остатка, а главное, понимая, что только любовь способна на такие подвиги – Диа, конечно же, превозносил Анжелу, окружая свою славянскую красавицу нескрываемым обожанием и заботой. Постепенно Анжела стала предметом зависти и обсуждения многих из их окружения.
И вот, настал час, когда она добилась поставленной цели и в полной мере стала для арабского мира «своей». Это трудно объяснить, но чтобы понять, насколько ей удался эксперимент жизни, нужно просто один раз сходить с Анжелой на рынок, где она знает каждый поворот, каждую ступеньку и каждого продавца, или попасть в гости к соседям и увидеть, как запросто и как мило она с ними общается, нужно заглянуть к Анжеле на кухню, когда она заправски готовит там какое-то невероятное арабское блюдо, или послушать, как она хохочет и болтает по-арабски с подружками по телефону. Но вместе с тем никогда и речи не шло о том, чтобы надеть, например, хиджаб, или не рассказывать детям о русской и молдавской культурах. Нет, она в полной мере осталась собой, просто расширила свой внутренний мир до двух миров: своего и мира ее супруга. Анжеле нравится одеваться по-светски, громко говорить в арабском обществе по-русски. Ей нравится ее славянская красота и то, что по жизни она всегда в центре внимания. Но самое интересное заключается в том, что Диа полностью разделяет подобную «свободу» своей супруги. Более того, он всегда еще и подчеркивает, что в отличие от иных арабских мужчин, расценивающих жену как частную собственность и выстраивающих отношения в повелительном тоне, он полностью доверяет Анжеле и позволяет ей абсолютно все. «Лети хоть на край земли, как почтовая голубка – все равно ко мне вернёшься». Знакомые удивляются, и что это за фокус за такой: бедный простой шофер, и чего она в нем только нашла? Но подобные вопросы возникают лишь оттого, что сами недоумевающие, видимо, никогда не любили. Истинные чувства – они ведь редкость, они как драгоценные жемчужины на дне морском. А нашим Диа и Анжеле и бедность – не помеха, и целая война – не конец света. Кто любит, те везде и мирны и благодушны, они поистине, как птички небесные, которые, по слову Спасителя «ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы» (Мф. 6: 26). «Не заботьтесь ни о чем, а живите легко, свободно, чтобы не быть рабами всего того, что хочет поработить вас и лишить подлинной радости, мешая общению с Богом» – вот что значат эти Его слова про птиц. Удивительно, но жизнь Диа и Анжелы действительно похожа на жизнь этих Евангельских птиц. Нет, какая же все-таки невероятная сила родительского благословения!
«Иной раз Диа по две недели без работы сидит, – рассказывает Анжела, – бензин-то не выдают, кризис. Начинает ругаться на всех кому не лень, а я ему: «И кому какая польза от ругани твоей»? А он подумает-подумает… И действительно, какая польза? Глянет на меня, да и умягчится. Не любим мы, когда в доме немирно.
Электричества нет, из холодильника всё пришлось выбросить. «Ну что поделаешь, – размышляю, – с голоду пока не умираем, вот и слава Богу, уже хорошо». Так и живём день ото дня. Друг дружку бережём».
…Помню один раз, видя, как трудно приходится моим друзьям в войну, я вдруг спросила Анжелу, не жалеет ли она о своей судьбе:
– Анжела, а ведь все могло сложиться совсем иначе. Ты могла бы выйти замуж за другого и жить счастливо у себя на родине, в Молдавии. А здесь, что? Страну жестоко уничтожили, будущего-то у вас, наверное, и нет.
– Нет, Мариичка. Вот сказал бы сейчас Бог, начинай жизнь заново. А я бы все равно с Диа осталась, – отвечает, а глаза светлые-светлые, это оттого что правду говорит.
Вот и светится она моя Ангел-Анжела посреди сирийских руин, как маленькое славянское солнце, что аж издалека видно. Вот такая она, настоящая Любовь, которую в золотых дворцах не сыщешь…
Мария Андреевна Мономенова, член Союза журналистов России
.jpg)
