Преодоление главного искушения

Блудный сын решается возвратиться к своему отцу, но ему надо будет пройти еще долгий путь, который он теперь едва только начал. Он промотал свое богатство, он дошел до нищеты, до голода. И он вспоминает о всех благах, которые имел у отца. Почему бы не взять себя в руки и не попытаться вернуть хотя бы что-нибудь из прежнего?

Просить больше у отца — он не смеет этого, он не может об этом даже подумать. Ему совершенно ясно: он не заслуживает уже называться сыном. Отныне он будет довольствоваться положением простого наемного работника своего отца, одним среди других. Как если бы он мог быть отстраненным от своего положения сына! И как если бы однажды он мог на самом деле заслужить любовь своего отца! Да, в первый раз он уступил искушениям — искушениям плоти. Но вот он готов уступить новому искушению, более тонкому, более страшному, которое таится в сердце каждого человеческого существа, — усомниться в любви своего отца.

«Отче, я согрешил на небо и пред Тобою, и недостоин больше называться твоим сыном». А как тогда? Как если бы быть сыном было плодом торга, как если бы можно было купить любовь своего отца и милосердие Божие, как если бы достаточно было быть мудрым, чтобы обрести дары Его благодати. Но едва покаявшийся сын начал эту фразу, как у него не оказалось времени закончить ее. Впредь он будет наемным работником? Немыслимо! Отец уже бросился навстречу тому маленькому просвету, который открыл ему его сын, как сразу бросился он к нему, еще издалека узнав его. Разумеется, блудный сын теперь знает свой грех. Он приобрел обжигающий опыт своей немощи и всех скорбей, проистекающих из нее. Но он должен еще научиться бесконечно большему. Даже стоя на пороге отчего дома, он находится только на полпути. Ему дано будет сейчас узнать, до какой степени любовь его отца — абсолютно ничем не заслуженный дар, и что никогда не сможет он заслужить ее, и поэтому ничто никогда не могло поколебать ее, несмотря на все, что с ним произошло. И что эта любовь может буквально потопить все его грехи.

Другой, старший сын, тоже должен этому научиться, но он еще так же далек, чтобы не сомневаться в отчей любви. И его обучение будет более трудным. Теперь он только исполнен презрения к этому своему младшему брату, который является позором семьи. Его-то, по крайней мере, не в чем упрекнуть. Его отец должен бы об этом помнить: «Вот я столько лет служу тебе, и никогда не преступал приказания твоего». С ним все в порядке, и это отец, полагает он, не соблюдает условия договора: «Но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими». Как если бы он заслуживал больше, чем отец давал ему, и как если бы он не получил все во всецелом даре любви и в непрекращающемся присутствии с ним его отца: «Сын мой! Ты всегда со мною, и все мое твое».

Чего большего он мог пожелать? Но именно этого старший сын не заметил. Он видел только свои добродетели, свои права, и это заслуживающее более чем оплакивания поведение другого брата, явного грешника, возвышало его в собственных глазах. Его добродетельная жизнь стала для него ловушкой, завесой, сокрывающей от него ничем не заслуженную любовь отца, в которой он купался всю свою жизнь.

На этом поражении старшего сына заканчивается притча. Как будто Господь хочет напомнить нам, что долгой будет дорога для того, кто ослеплен собственными заслугами, и считает себя лучше других. Это один из непостижимых парадоксов благовестия Христова, что грешники имеют преимущество перед праведниками. Те, кто сознают себя грешниками, перед мнящими себя праведниками. Главное недоумение и камень соблазна сегодня для мира, как и во времена земной жизни Господа: «Вот человек, который ест и пьет с грешниками» (ср. Лк. 7, 34). Для мира это камень соблазна, а для нас — драгоценный камень, единственное основание, на котором мы можем строить нашу жизнь.