Как сообщалось, председатель Банка России Эльвира Набиуллина представила на пленарном заседании Госдумы основные направления единой государственной денежно-кредитной политики на 2016 год и период 2017 и 2018 годов. Этот документ определяет финансово-денежную политику России до конца нынешнего срока Владимира Путина.
Выступление Э.Набиуллиной проанализировал в интервью «Русской народной линии» доктор экономических наук, профессор, заведующий сектором Института экономики РАН Олег Сергеевич Сухарев:
Эльвира Набиуллина правильно оценила текущую ситуацию, за исключением отдельных аспектов. Нынешняя мировая нестабильность в условиях сырьевой зависимости российской экономики вызывает дестабилизацию на валютном рынке со всеми вытекающими последствиями. Но главная «невидимая» причина дестабилизации валютного рынка в 2014 -2015 гг. в слабости российской экономики и политики, включая ДКП и политику на валютном рынке. Замедление роста китайской экономики, конечно, сказывается на мировой экономике и на спросе на капитал на мировом рынке и его распределении. Ожидание повышение ставок ФРС ориентирует определенных агентов на стратегию выжидания, чтобы перераспределить капитал и отправить его на тот рынок под более высокую ставку. Э.Набиуллина верно понимает санкции, которые ограничивают доступ российским банкам и компаниям к внешним финансовым источникам. По оценкам Центрального банка, в результате санкций на финансовый сектор РФ и снижения цен на нефть общие поступления валюты на российский рынок в годовом измерении сократятся на 200 миллиардов долларов в год. Но Э.Набиуллина не говорит о том, какая должна быть в России денежно-кредитная политика, чтобы при необходимости компенсировать это сокращение поступления валюты (противостоять девальвационному давлению на рубль). Мало того, затрагивая тему санкций, она не говорит о нормализации процесса капиталообразования и инвестирования внутри страны и о роли денежно-кредитной политики в этом вопросе.
Повышение ставок ФРС может вызвать отток капитала, но для России он не будет столь серьезным, поскольку высок и без поднятия ставки в Америке. Хотя в нашей стране за последние два года отток составил более 200 миллиардов долларов. В сумме с недополученными на валютном рынке долларами (эта цифра называется) общая потеря вместе с оттоком составляет практически величину валютных резервов за неполные 2 года. Конечно, если бы никакой политики не было вообще, то результат был бы, видимо, хуже, но и такой результат вряд ли можно считать успешным. Утечка капитала всегда сопровождается девальвационным давлением. Переход к плавающему курсу валюты был верен в условиях такой сильной девальвации и вероятного желания лишить Россию валютных резервов, но неверна (крайне недостаточна) была стратегия противодействия спекулянтам. Если бы на такой случай имелась система действий, то, возможно, и объявлять о плавающем курсе не пришлось бы, он бы оставался придерживаемым (фиксированным в чистом виде он и не был) как и в предыдущий период, без произошедшего обвала, инфляции и такого сильного спада 2015 года. ЦБ мог противостоять такой сильной девальвации – а значит и инфляции (а вот снижению цены на нефть он, разумеется, не мог противостоять). Тем самым, признаётся, что импортированная инфляция обеспечила внутреннюю инфляцию в России, следовательно, экономика России привязана к цене на нефть. Дальше говорится, что меры ЦБ сыграли свою роль и в 2015 году – заметен прогресс в сдерживании инфляции. Конечно, ЦБ начал ее гасить резким административным повышением ставки и гасил инфляцию методом «зажатия» экономики, снизив денежную массу M2 к ВВП с 47 до 42% за год. Учитывая, что даётся три варианта прогноза с привязкой к цене на нефть в 40 (пессимистический), 50 (базовый) и 70-80 (оптимистический) долларов за баррель, нет никаких сомнений, что российская экономика при всей риторике об успехах и дальнейшей необходимости снижения зависимости от сырьевой компоненты остаётся сырьевой экономикой даже на ментальном уровне – на уровне политического планирования и прогнозирования.
При этом инфляция провоцируется фактически извне (в ходе обвальной девальвации), а метод её гашения выбирается в рамках денежно-кредитной политики воздействия на денежную массу и выражается в сжатии экономики – усиливая тем самым развёртывающийся спад. Здесь утверждение о том, что жёсткая денежная политика (не ясно, как определена её «умеренность»??), сдержанная бюджетная политика и невысокий спрос в результате существенного за год снижения реальных располагаемых доходов населения, будут тормозить инфляцию и уже это делают – справедливо, однако, все эти меры вообще в принципе тормозят и являются выражением (по реальным располагаемым доходам) спада в экономике.
Любые выступления либерального экономического блока пестрят словом «риск». Видятся только одни лишь опасности и риски, которые нужно снижать. Но каким образом? Почему эти экономические деятели уверены в том, что понизили риски? Если ЦБ борется с рисками, то почему не предвидел девальвацию ноября-декабря 2014 года, которая стала самым «выдающимся» риском 2014 года, обеспечив обвал 2015 с очень «скудной» перспективой оживления и на 2016 год? При всём этом сохраняется цель по инфляции в 4% в 2017 году, что является крайне непродуктивным в смысле организации экономического роста на новых факторах, которые с большой вероятностью будут действовать повышательно на динамику цен. К тому же утверждать, что достижение цели по инфляции не будет происходить в ущерб экономическому росту как раз означает, что нет понимания новой модели роста, повышающей спрос и цены, как минимум выше в среднегодовом измерении, чем 4%. А доведение инфляции до 4% прежними методами сжатия экономики (другими ЦБ не располагает) не может не означать по сути принципиального отказа от модели роста на новых факторах, и в лучшем случае, будет приводить к запуску прежней модели роста. Рассуждения по поводу сценариев на 2016 и 2017 гг. это наглядно подтверждают. Однако, к 2017-2018 гг. будет исчерпан эффект девальвации, ожививший (поддержавший в условиях снижения мировой цены на углеводороды) сырьевой экспорт и ограничивший импорт в России (повышением цен – импортированной инфляцией, что и свернуло многие производства зависимые от импорта, сделав их нерентабельными), который обеспечил улучшение текущего счёта. Но на улучшении торгового баланса новую модель роста не создашь. Замещение импорта требует ресурса, которого нет. Поэтому в гражданских секторах замещение импорта наиболее успешное в пищевой и сельскохозяйственной отрасли. Это может стать основой нового роста, если будет нормализована денежно-кредитная политика в сторону кредитования этих секторов и будет восстановлен уровень располагаемых реальных доходов населения (поддержка потребительского спроса).
В конце своего доклада Э.Набиуллина ставит верные цели, отмечая, что верная политика – это снижение процентной ставки, финансовая и экономическая стабильность (несмотря на обтекаемость применяемых слов и формулировок!). Она признает, что не всегда можно достичь этих целей. Интересно, что тут же, как бы немножко критикует себя, заявляя, что не стоит финансировать по льготным ставкам избранные направления (малый и средний бизнес под 6,5 % на 3 года, несырьевой экспорт под 9%, что довольно высокая ставка, так как рентабельность подобных производств бывает 7-8%). Профинансировано по инвестиционным проектам всего 43,7 из 100 миллиардов рублей, а по не сырьевому экспорту 17,2 из 50 миллиардов рублей, по малому и среднему бизнесу 32,8 из 50 миллиардов рублей, военная ипотека 20 из 30 миллиардов рублей. Тем самым по двум направлениям выделено меньше 50% от введенного лимита. Следовательно эта поддержка осуществляет иногда на грани доходности и по лимитам оставляет желать лучшего. Утверждать же, что лучше не льготировать направления по ставке, а снижать процентную ставку, выглядит двояко, поскольку, с одной стороны, ставку надо снижать, с другой стороны, выбор всего 2-4 направлений, конечно, выглядит, как избирательная мера. Поэтому нужна политика дифференцированной ставки по секторам или видам деятельности, иными словами, шкала ставок. Такую модель надо, на мой взгляд, создать.
Десять лет тому назад я предложил принцип процентного портфеля, чтобы дифференцировать ставки. Мне приятно видеть, что за последние два года было что-то сделано в этом отношении, даже под видом льготной ставки. Однако, данная продуктивная идея должна была касаться не только этих четырёх направлений: военной ипотеки, несырьевого экспорта, малого и среднего бизнеса, проектного финансирования (в котором например имеются внутренние ограничения эффективности, что необходимо учитывать, но это пока не учитывается в браваде и в надежде на позитивное влияние этой формы!).
Пассаж про улучшение структуры экономики крайне обтекаемый, не ясно, что имеется в виду под структурой и первыми признаками улучшения. Говорится о том, что в экспортоориентированном и импортозамещающем секторах ситуация «начинает выглядеть чуть более устойчивой». Что понимать под термином «устойчивость»? И что значит, «начинает выглядеть» и «чуть более»? Вспоминаются строчки из песни «Наша служба и опасна и трудна»: «Если кто-то кое-где у нас порой…..». Такие неопределенные пассажи на столь серьезных мероприятиях должны быть исключены. Подобные выступления подчеркивают недостаточную глубину понимания ситуации, инновационных процессов в промышленных, сырьевых секторах. Утверждение о росте кредитов предприятий на 7,1% ни о чем не говорит. Необходимо смотреть структуру распределения кредитов. Доля заемных средств в кредитовании предприятий существенно меньше, чем суммы, потраченные из собственных средств, примерно 70 к 30 в пользу собственных средств. При этом верно утверждается (это стат. данные!!!) о высоком уровне долговой нагрузки, 80% ВВП, о росте задолженности. Из чего предприятия будут финансировать свое развитие? Поэтому увеличились кредиты для затыкания дыры. 7,1% - это даже не компенсация потерь с ноября 2014 года по сей день. Предприятия не смогли восстановить свои потери, тем более в условиях спада по обработке в 2015 году. В этой части доклада абсолютно верный пассаж посвящён тому, как осуществлять первые шаги по организации роста в реальном секторе - необходимо восстановление платежеспособности и привлечение капитала. Но какова роль ЦБ в этом деле – конкретика отсутствует! И в этом же месте делается неверная оговорка – но, не наращивание кредитов. Возникает вопрос: а что понимается под привлечением капитала? Кредиты являются одной из форм привлеченного – заемного капитала. При этом подавляющая доля (60%) предприятий инвестируют за счет собственных средств, кредиты, особенно «длинные деньги» по сути блокированы такой ДКП. В условиях долговой нагрузки и высокой доли убыточности в реальном секторе выше 35% происходит схлопывание инвестиционного процесса – и ДКП этому способствует! Э.Набиуллина не показывает, как денежно-кредитная политика и необходимость в снижении процентной ставки могут помочь активизировать инвестиционную политику и внутренние инвестиции в России. Сожаление председателя ЦБ о блокировании внешних финансовых источников является разговорами в пользу бедных. Явно не понимается, что это шанс для России, который надо реализовать, подчинив все виды политику этому шансу – организации внутреннего капиталообразования и внутренних частных и государственных инвестиций. А не возвращаться к росту на модели валютно-процентного рычага и росте внешнего частного долга. Санкции предоставляют шанс для реализации внутренних инвестиций, которые должны стать толчком экономического роста с блокированием оттока капитала. Улучшение экспорта и экспортоориентированного сектора объяснимо при подобной девальвации, которая способствовала и резкому подорожанию импорта, но улучшение только чистого экспорта не обеспечит нового устойчивого роста, сильно зависит от внешнего фактора. Рост экспорта и сокращение импорта при сильной девальвации имеет свойство исчерпываться. Мало того, по итогам 2015 году он не обеспечит положительного темпа по ВВП. А как будет в последующие три года? Я не думаю, что ЦБ использовал серьезное моделирование для таких оценок.
Если обобщать, то, к глубокому сожалению, сохраняется общая парадигма основной цели – снижение инфляции с помощью трех методов: денежно-кредитная жесткая политика, сдержанная-бюджетная политика, поддерживаемая Э.Набиуллиной, и невысокий спрос в результате снижения доходов населения. Данные меры тормозят инфляцию, но они связаны с колоссальными потерями в экономической системе, которые не учитываются и не обсуждаются. Разговор ведётся только о рисках инфляции для роста, но не о рисках применяемой политики для роста и инфляции и о потерях от такого снижения инфляции. Таким образом, задумываясь о рисках увеличения инфляции, в ЦБ не задумываются о рисках потерь от определенных методов борьбы с ней. Этот доклад изобилует подобными недостатками. Но надо подчеркнуть, что опубликованы только т.н. выжимки, ибо сами направления денежно-кредитной политики (как документ!) более детализированы и представляют собой более объемный и структурированный документ, чем устное выступление председателя Центробанка по представлению этого документа.
Позитивный пафос доклада – это общий подход к реализации дифференцированной ставки (очень вяло, но он просматривается ), но, к сожалению, он элиминируется высказыванием о льготных ставках. Однако, если проектировать и моделировать шкалу ставок, делая их разными, то мы будем не просто наблюдать некое улучшение структуры и первые признаки, которые якобы начинают чуть более лучше выглядеть. В этом случае компонента денежно-кредитной политики будет основным элементом макроэкономической и структурной политики. Тогда будет ясно воздействие на экономическую структуру и рост – и действия по управлению переливом ресурсов станут осознанными. Они не будут сводиться к общей риторике о необходимости фронтального снижения ставки. Кстати, из сторонников снижения ставки, все понимают, что резко это не делается, как и понимают, что фактическая ремонетизация 2000-2014 гг. не решила проблемы новых факторов роста и экономической структуры, когда M2 к ВВП возросла с 10-12% до 47%. Совсем иное влияние окажет на экономику рост этого параметра, скажем, от 47 до 60-70%. Если не будет системных изменений, то оно также глубоко ничего не изменит, кроме количественного обеспечения роста и инфляции. Поэтому не стоит выставлять искусственно сторонников снижения ставки как неких агентов, поверхностно понимающих ситуацию. Они понимают её глубже, чем думает или кажется ЦБ РФ.
По инфляции - почему достижение цели по инфляции не будет происходить в ущерб экономическому росту. Все последние годы ЦБ боролся с инфляцией, но экономика плавно входила в рецессию. Однако, гасят немонетарную инфляцию монетарным способом, свертыванием объема денежной массы, но почему это не тормозит рост? Количественные оценки показывают, что как раз наоборот, связь темпа роста ВВП и прироста денежной массы более сильная, чем денежной массы, инфляции и темпа ВВП. И в 2009 году и в 2014-2015 гг. на спад, реагируют сокращением денежной массы, тем самым его углубляя. По оценкам ЦБ спад в 2015 году составит минус 4,4%. Подобные умозаключения (о снижении инфляции без ущерба росту) вызывают удивление, потому что подчеркивают, что общая парадигма денежно-кредитной совершенно не продумана, на фоне, конечно, имеющихся некоторых инструментальных позитивных изменений по резервам, активам банковской системы и т.д. Это создаёт некий запас прочности для ЦБ. Но не более того, а часть доклада, которая носит макроэкономический характер, особенно связи денежной массы и темпа роста с инфляцией, оставляет желать лучшего.
ЦБ рассматривает три варианта прогноза –т.н. сценарное прогнозирование, которое является наиболее распространенным методом прогнозирования, применяющимся в экономической науке и в управлении макроэкономическими системами разных стран мира. Но опять же наблюдаем привязку прогноза к цене на нефть. Первый вариант – 50 долларов за баррель. Второй (оптимистический) – 70-80 долларов. Третий – пессимистический, почти не освещается.
Мне кажется, что ни позитивная динамика текущего счета, ни рост кредитования предприятия на 7,1% - это не те первые признаки, которые при общей парадигме денежно-кредитной политики позволят при 50 долларах за баррель выйти к росту в 2-3% к 2018 году. Мы возвращаемся к прежней сырьевой модели. А 2016 год будет иметь отрицательный рост (по приводимой оценке). Поэтому два отрицательных года, 2015 и 2016, обеспечат такую структурную модификацию в реальном секторе, и переход капитала в добывающий сектор и трудового ресурса, что не будет возможным осуществить рост на новых экономических факторах по промышленным секторам, за исключением пищевой и оборонной промышленности, которые уже дают хорошие показатели в свете импортозамещения. Эти два сектора могут стать локомотивами. Но не стоит забывать, что в 2013 году рост экономики был слабоположительным, около 2%, в 2014 году – менее 1%, в 2015 году – (-) 3,5-4%, в 2017 году – рост составит менее 1%. Это неприемлемый вариант развития России, который не отражает ее потенциала развития и потребности. Одна из компонентов провальной политики – это несуществующая связка между денежной массой, давлением инфляции и темпом роста ВВП.
Набиуллина уделяет пристальное внимание процентным ставкам. При этом неверно заявляя, что «особую важность имеют долгосрочные рыночные процентные ставки для субъектов экономики». О каких долгосрочных процентных ставках идет речь? На какой период, и каков объём долгосрочных обязательств в стране в общем объёме обязательств, ведь рынок длинных денег и долгосрочных обязательств, мягко говоря, крайне слаб, ситуация на нём ровным счётом пока ничего не решает? Более того, в прошлом году за одну ночь ЦБ поднял ставку в два раза! Долгосрочная ставка обычно выше короткой ставки. Да и как при такой процентной политике можно говорить о долгосрочности?! Это неверные пассажи, которые совершенно не отвечают логики «ночного» поведения самого Центробанка. Существует позиция, что процентные ставки понизятся только в том случае, если будет снижены инфляции и инфляционные ожидания. С одной стороны, рассматривается процентная ставка как цена кредита, но, с другой стороны, говорится о повышении-понижении ставки, то есть её двигает не спрос и предложение кредита, а агент в лице ЦБ, который что-то думает о спросе и предложении кредита и ещё больше об инфляции. Но это уже совершенно иная схема поведения ставки, так как на ставку ЦБ ориентируются все иные ставки так или иначе. В своем выступлении Э.Набиуллина говорит: «Принимая сейчас решение о процентных ставках, мы должны учитывать и текущие, и будущие риски для экономического роста и для инфляции». Конечно, должны, но как ЦБ их учитывает? И более того, а каков риск самого нормативного повышения ставки – цены кредита, капитала, когда общие цены растут, и нормативно повышается одна из цен, тем самым способствуя инфляции. Но тут же она говорит, что долгосрочная ставка должна снижаться в том случае, если будет снижена инфляция. А что значит долгосрочный тренд инфляции? Как динамика цен связана с трендом изменения ставки? ЦБ за сутки поднимает ставку, а опускает планомерно, якобы привязывая к какому-то объективному процессу инфляции. Почему же ни к чему не привязывают ставку, когда за сутки ночью ее поднимают переключая спекулянтов на иную спекуляцию? Шок инфляции спровоцирован совершенно иной причиной, и процент поднимался соразмерно инфляции, индексируя доходы наиболее спекулятивных секторов, попутно подрывая доходы других секторов.
Центробанк допустил инфляцию и девальвацию в результате снижения цен на нефть, перераспределив сбережения, доходы и уровень неравенства в экономике. Затем Центробанк данный процент использует для погашения инфляции. Но этот процент является всего лишь частью инфляции. ЦБ при одних рассуждениях воспринимает процентную ставку как один из видов цен, а при отдельных (других) рассуждениях (когда удобно) перестает ее воспринимать в подобном ключе. Возникает вопрос: Почему? На каком основании? Какие научные обоснования у такого парадоксального представления о процентной ставке? В экономической теории и на практике может действовать и такая схема (вариант трансмиссионного механизма – части механизма): повышение цен приводит к нерентабельности производства и действует в понижающем ключе на величину спроса на капитал и снижает процентную ставку. Повышение цен может действовать в направлении снижения процентной ставки, если процент отражает стоимость капитала, а также связан с процессами спроса и предложения капитала в экономике, чего, правда, нет в России. Такие вещи надо принимать во внимание в моделях, да и заказывать разработку моделей отечественным математикам, экономистам в МГУ, вычислительному центру РАН и др., а не покупать на Западе программы и модели, требующие коренной адаптации к российским факторам и условиям.
Подводя некий итог, стоит заметить, что Основные направления денежно-кредитной политики РФ мало изменяются год от года, что говорит о ментальной стагнации в области экономического и «денежного» мышления ответственных властей, низкой политической гибкости при имеющихся, конечно, отдельных относительных бюрократических успехах в функционировании самого банка банков, остающегося слабо связанным с задачами развития и экономики, которые декларируются верно в докладе Председателя ЦБ и политического руководства страны! Надо верить в то, что В.Путин вспомнит о своем советнике по экономическим вопросам – Сергее Глазьеве. Президенту нужно самому предложить коррекцию денежно-кредитной политики и вынести её на научное обсуждение в плоть «до ковыряния» в моделях, коими пользуется Центральный банк и которые в некой степени закуплены за рубежом, насколько известно (часть методик разработки отечественной). Я думаю, многие экономисты России в особом режиме будут рады таким способом «поковыряться», потому что это сильнейший повод для собственного научного развития и работы на благо страны, которые становятся совмещёнными при таком подходе. Председатель ЦБ РФ, безусловно, защищает то, что делает, иного не дано, согласно принципу психологического здоровья чиновника. Имея ранее данную поддержку Президента РФ, её выступление предваряет выступление Президента перед Федеральным Собранием. Однако, лицу, гарантирующему Конституцию РФ, не стоит следовать в фарватере представлений своих чиновников, необходим в интересах России широкий взгляд давно назревших изменений мер различных видов политики и их обоснованного научного согласования.
