Ровно 15 лет назад, 21 февраля 2000 года, отслужив и причастившись в день своего ангела, погиб один из самых любимых и деятельных клириков Москвы протоиерей Феодор Соколов, настоятель храма Преображения Господня в Тушино.
У отца Феодора осталась матушка Галина и девять детей, самой маленькой из которых на тот момент было всего-то два месяца.
История любви Патриаршего иподиакона Феодора Соколова и простой белорусской девушки Галины принадлежит к числу тех, которые можно бесконечно перечитывать и переслушивать: так много в ней назидательного и прекрасного. И сегодня, когда мы молитвенно поминаем протоиерея Феодора, мы рады предложить читателям портала Православие.Ru воспоминания его супруги, которыми она поделилась с нами незадолго до этого дня.
«Кто у тебя в семье молитвенник?»
Встреча наша была промыслительной. Когда Федюша впервые привез меня к своим родителям, его мама, Наталья Николаевна, спросила: «Кто у тебя в семье молитвенник?» - «Мама моя, - отвечаю, - и дедушка Андрей молитвенник, папа моей мамы». - «А ещё кто? Я у тебя спрашиваю, потому что знаю: у Феденьки будет вымоленная жена». Так она считала. Она всегда молилась, чтобы Бог послал Феденьке супругу, верную Господу, чтоб была Его святая воля на этот брак.
А я пришла к вере по молитвам моей мамы, по её смирению. Я родилась десятым ребёнком в семье. И, конечно, очень много мама моя перенесла страданий.
Как-то она с подругой поехала в Лавру и увидела, как много там молодёжи, как все они Богу молятся, - а у нас в селе в храм только бабушки ходили. Попала она к очень хорошему батюшке, отцу Илье[1] (теперь он наш духовник), исповедовалась ему и стала умолять: «Батюшка, молитесь за моих детей, чтобы они к Богу пришли, мои дети не знают Бога так, как эти люди».
А батюшка в ответ: «Ой, нет, что ты! У тебя детей десять человек! Нет, нет». Она опять: «Батюшка, пожалуйста, возьмите моих детей в молитвы». - «Нет, нет, Вера, даже не проси». Она в третий раз подходит, уже перед отъездом: «Батюшка, я вас очень прошу, молитесь за моих детей, хотя бы за последних: они жизни не знают». - «А кто у тебя последние?» - «Галина да Вера». - «Ну, хорошо, давай за последних начнём молиться. Только я тебе дам правило». И дал.
Правило отца Ильи
Мама приехала в деревню, и с того момента совершенно другая жизнь настала у неё. Она не оставляла это правило до последнего вздоха, не меняла ни единого дня, сколько бы ни было у неё работы, - а ведь жила в деревне, представляете, сколько там труда!
Встаю рано утром в школу - мамочка уже молится. Прихожу со школы - молится, ложусь спать - тоже молится. Утренние и вечерние молитвы, Псалтирь, Евангелие, акафисты... Он дал ей список святых, чтобы ежедневно поминала. Это правило, а еще - чётки.
К концу её жизни одна из моих сестёр, ставшая монахиней, сказала: «Наша мама молится как схимница. У нас в монастыре схимницы так молятся».
Ещё я помню, что мой дедушка Андрей был великий молитвенник, очень скромный, добрый, терпеливый. Я его хорошо помню, потому что его и мамиными молитвами Господь меня миловал, Господь привёл к вере и меня и мою сестру Веру, в монашестве Валерию. Она уверовала, когда ещё студенткой была.
Так постепенно все мои сёстры пришли к вере. Все абсолютно.
Плоды маминых молитв
Я видела, как мама молится. Бывало, она мне говорит: «Галина, ну, ты хотя бы перекрестилась перед едой». А я стеснялась перед мамой креститься: «Не буду», а сама ухожу в другую комнату, там «Отче наш» прочитаю, потом вернусь и сажусь кушать.
Однажды мне захотелось в храм пойти на праздник. Это было Рождество, а у нас (это же Белоруссия) пели в храме колядки после службы. Как раз хор пел колядку про то, как Ирод много детишек убил. У меня все внутри сжалось и слезы выступали... Хоры у нас наверху, и храм так расписан, что перед нами - весь путь страданий Христа! Я смотрю на эти росписи и плачу: жалко этих детей, жалко Господа.
В следующее воскресенье мне опять захотелось в храм пойти, я и пошла. Потом стала по всем воскресным дням ходить. Так и ходила, хотя ничего толком не понимала. Знала, конечно, «Отче наш» и «Богородицу», но не больше.
Ходила и на танцы, в кино. Только стала вдруг замечать за собой, что когда, возвращаясь с танцев, поворачиваю на нашу улицу и вижу издалека домик наш, где свет горит, и представляю, что мама молится, так внутри у меня возникает такое состояние, как будто я что-то неправильное делаю.
И хотя ничего греховного не было, но во мне поднималась душевная тревога. И я, вся смущённая, приходила домой, а мама спокойно говорила: «Там бульба[2] на припечке стоит». Я покушаю этой бульбы и ложусь спать под мамины молитвы. Она никогда меня не упрекала, никогда меня не заставляла, чтобы я молилась. Вот насколько мудро она себя вела, а Господь по её молитвам потихонечку меня менял, моё сердце. Это я уже потом стала понимать, мне всё это Федюша разъяснил.
Лавра
Окончила я десять классов и не знала, куда пойти учиться. А тут сестра моя, которая в Подмосковье живёт, попросила, чтобы я приехала и ей с детками помогла. Мамочка и говорит: «Ты поезжай, сестре помоги, вместе с этим я тебя благословляю, чтобы ты обязательно побывала в Лавре, к батюшке Илье зашла, это моё тебе благословение».
Я уехала, а за этот год моя сестра Вера, которая теперь монахиня Валерия, оставила свой техникум и переехала жить в Сергиев Посад, поближе к Лавре. Как-то она приезжает к сестре и говорит мне: «Галина, когда же ты в Лавру поедешь, ведь тебя мама благословила? Когда к батюшке пойдёшь?» А я: «Приеду как-нибудь, приеду». Сестра: «Ты увидишь, сколько там молодёжи, тебе, знаешь, как будет радостно! Может быть, тебе понравится какой-нибудь парень, и ты станешь матушкой...» Я: «Ты что? Я - да матушкой?! Если будешь так говорить, не поеду туда!»
...Никогда не забуду, как я в итоге первый раз в Лавре очутилась. Я деткам об этом часто рассказываю, как вышла с электрички, иду по мостику и думаю: «Где же эта Лавра? говорили, что я её увижу...»
И вдруг вижу купола - у меня аж дух захватило! Мороз был, солнце, погода чудесная. Иду, а Лавра постепенно приближается, открывается, выхожу на площадку смотровую[3] - и передо мной вся Лавра. Восторг! Я ещё туда не вошла, а уже всё прочувствовала. И когда я пришла, нашла батюшку Илью и у него поисповедовалась. Какое это было счастье!
Я сказала тогда, что никогда отсюда больше не уеду - такая я легкая, счастливая была после исповеди! Так мне было хорошо! Голос батюшки нежный, ласковый, с такой любовью он ко мне отнесся, - никто так со мной до этого не разговаривал: у нас в деревне простое было воспитание. Выслушал, наставил, после этого я побыла в Лавре ещё денёчка два и уехала к сестре. А тут Господь меня испытал...
Испытание
Я сказала, что больше из Лавры не уеду - и вот Господь послал мне испытание на твердость веры. Но я тогда этого не понимала - это мне потом Федюша разъяснил.
Вернулась я из Лавры. А две другие наши сестры живут в Ростове-на-Дону. Они меня пригласили к себе, я и поехала к ним в гости.
Приехала, а там так хорошо: молодёжь, весело. Сходили в кино, к другой сестре сходили, день за днём проходит... Сестры стали предлагать у них остаться: дескать, стану я у них учителем физкультуры в школе... Пошли мы однажды на чей-то день рождения. Были танцы. Я, правда, не танцевала, но всё равно... Потом вечер был, мы сидели, слушали музыку, смеялись... А когда все гости разошлись и настала тишина, я зашла в комнату (вот как сейчас помню!), за стол села, а на столе стоит зеркало, и я смотрю на себя.
И вдруг вижу, что я накрашена. И когда я увидела это, то у меня перед глазами вдруг отец Илья представился, Лавра... Как я стала плакать, как я стала рыдать!
Ко мне сестры кинулись: «Что ты плачешь? Что случилось?» - «Я накрасилась. Я же исповедовалась, я же говорила, что больше не буду, а накрасилась. Всё! Завтра же уезжаю от вас».
Счастье, сушки и вода
На следующий день я собралась, попросила денег на дорогу и уехала. По приезде сразу же поехала в Лавру к батюшке, поисповедовалась заново, всё рассказала. Осталась и больше никуда уже не уезжала. Мы с сестрой жили в подвале одного домика. Голодно бывало. Я девочкам рассказываю, как я в юности жила. Все сёстры не хотели, чтобы мы с Верой были в Лавре, а мы там жили и были счастливы! Кушали сушки какие-то, что нам принесут, пили кипяточек - вот этим и кормились, пока меня батюшка Илья не устроил на работу[4]. На самом-то деле это были не трудности, а счастье для нас! Я ходила на все службы, я - у преподобного Сергия! Это незабываемые годы, незабываемое счастье, радость познания Господа. Когда потом я Федюше говорила, что время моей юности было самое счастливое, он обижался: «А как же я, как же я?..» - «Ну, что ты, Федюша, с тобой вообще просто слов нет!» Таким вот образом, по молитвам мамы, Господь меня в Лавру привёл, там меня Федюша увидел, а это уже в книге[5] описывается.
«Батюшка Сергий, как хорошо у тебя в Лавре!»
Матушка Галина Соколова. Фото: А.Поспелов / Православие.Ru
Весело было жить! Познать Господа - это такое счастье! Я вообще не знаю, как бедные люди живут без него. Я помню, как радость переполняла мне сердце! Идут занятия в семинарии, все ребята по классам, а у меня перерывчик в работе небольшой, до обеда, и я поднимаюсь из трапезной наверх, в вдруг на меня находит такая радость! А я занималась спортом, могла моментально очень большую скорость развить и тихо, чтобы никто не слышал, по коридорам семинарии пробежаться. И я буквально лечу, подпрыгиваю, кружусь от счастья, которое меня переполняет.
Не от того, что я Федюшу узнала, а от того, что я здесь, в Лавре, у Преподобного. От того, какие здесь все люди замечательные, оттого, что Преподобный меня кормит, одевает, так обо мне заботится. Оттого, что вот уже и мой брат к вере пришёл. И я, такая счастливая, иду к преподобному Сергию и всё ему рассказываю, как есть: «Батюшка Сергий, так хорошо у тебя в Лавре, снежок идёт пушистый, так красиво! Как у тебя там на небе?» Мне казалось, что у нас даже красивее! (смеется) Это, на самом деле, было очень большое счастье - с Господом жить и чувствовать его.
Первое знакомство с Федюшей
Федюша как-то подошёл ко мне со своим другом и предложил халвы, попросил, чтобы я её обязательно скушала. Естественно я, пока столы убирала, о ней забыла. А они потом приходят: «Матушка, вы попробовали халвы?» С этого момента я его отметила. Но вот сказать, что прямо тогда я в него влюбилась, не могу (смеется). Кстати, с тех пор в нашей семье халва - особая традиция: сейчас пост начнётся, и у нас будет халва на столе.
Федюша мне говорил, что он меня первый раз отметил, когда я столы убирала. Они с ребятами стояли в трапезной, он посмотрел на меня и увидел, с какой радостью я их убирала, быстро, с улыбкой. Он тогда ребятам сказал: «Какая же будет хорошая матушка!» О том, что это его матушка будет, он и не думал. Но потом говорил, что влюбился в меня с первого взгляда.
Он был очень скромный. Я ведь не знала, кто он, что он из такой известной семьи. А когда я увидела его на Пасху в подряснике, вообще ужаснулась, подумала, что он уже чей-то муж, а я же в мыслях думала о нем! И прямо к нему подхожу и говорю: «Кто ты?!» А он сразу понял, что я имею в виду, и говорит мне: «Это мне благословили». Федюша потом говорил: «Я сразу понял, о чем ты спрашивала, понял, что я тебе неравнодушен».
Он, конечно, мудрый был не по годам и очень выделялся среди ребят-семинаристов.
«Ты понравилась маме!»
И вот пригласил меня Федюша с родителями знакомиться, покушали, поговорили, собрались уходить. Тут мне Федюша и говорит: «Галюшечка, ты очень понравилась маме!» Я говорю: «Откуда ты знаешь?». А он: «Твои руки маме очень понравились!» - «Да? А что в них такого?». - «Ты не боишься работать: посуду помыла, вытерла, убрала всё». Я говорю: «Так это же естественно». - «Ну, наверное, не каждая могла так сразу это всё...».
А однажды я к нему приехала (мы в храм собирались), а его еще нет. Мама меня встретила - а запах такой на кухне! Такая вкуснота! Мама говорит: «Давай позавтракаем вместе, я приготовила рис с яблоком». Яички сварила. Когда заканчивали завтракать, я вдруг опомнилась и говорю: «Ой, простите, я скушала масло и яйцо, а сегодня среда». А мама говорит: «Ну, и очень хорошо, значит, ты не фанатка». Но я очень переживала из-за этого. И когда поехала в Лавру, то рассказала батюшке Илье, а он говорит: «Да, матушка Наталья Николаевна - мудрый человек, может быть, она тебя проверяла».
Как я расстроилась! С Федюшей потом встретились, я говорю: «Мама твоя проверяла, наверное, меня». - «Да ты что! Ничего она не проверяла! Она наоборот за то, чтобы люди не по букве жили, а по духу, ей по сердцу пришлось, что ты не стала говорить: "Сегодня постный день, вот это я не кушаю", что ты была такой, какая есть». И всё - он меня успокоил, больше я не волновалась об этом.
Самое прекрасное, что есть на земле
А потом Федюша мне как-то очень быстро предложение сделал. Мы только один раз и погуляли на Покров Божией Матери, а на следующий день было предложение. Я к этому не была готова и удивилась, но сказала: «Да, я выйду за тебя замуж». Он говорит: «Ты ещё подумай! Жизнь матушки очень сложная. Да и мы не знаем, какое время будет. Недавно ещё семьи священнослужителей страдали, было много мучеников за веру. Может быть, ты не сможешь нести этот крест?»
На тот момент я вообще не понимала, что такое жизнь матушки, не знала ту историю, которую он знал, недопонимала, о чем он говорит. Но, знаете, когда ты видишь человечка, который в сердце твоём... Я ему тогда сказала: «Федюш, я постараюсь всё сделать, чтобы быть тебе достойной женой и матушкой. Я буду тебя слушаться и стараться жить так, как ты будешь мне подсказывать».
Как-то удивительно Господь связывает сердца, души. Мне кажется, мы не можем этого понять: только в вечности для нас откроется, что такое любовь, что при этом с душами происходит. Мне кажется, это такая великая тайна, которую человек не может умом осознать. Мне трудно передать, пересказать это чувство, но я знаю, что это самое лучшее, самое прекрасное, что есть на земле. Ради этого, ради этих чувств, которые наполняют тебя, бьют таким источником, ты готов на все...
Федина семья
Вот Господь мне послал Федюшечку - такого хорошего, такого замечательного, такого открытого, такого скромного.
Когда он мне сделал предложение, то уже всё продумал: как отвезёт меня к маме и папе, как познакомит. - «Да ты что!» Он говорит: «Да!». Я испугалась! Я ведь уже узнала, кто он, знала, что его родной брат - Инспектор семинарии. Помню, как-то в семинарской столовой на стол накрываю, а владыка Сергий идёт по столовой и проверяет. Я думаю: «Мамочки мои, это же брат Федюшин! Какой ужас, это ж надо мне потом будет с ним познакомиться, с таким великим человеком!»
Вскоре Федюша рассказал своей семье, что сделал мне предложение. Собралась вся семья... и я увидела, насколько это добрые, искренние и простые люди, что не надо бояться совершенно! Ты можешь сказать всё просто - как есть. Я увидела их отношения друг с другом и была просто поражена.
Мы ходили за ручку всю жизнь
А уж когда я вышла замуж, то просто попала в рай! Как меня мама[6] восприняла! И Люба! Мы начинали жить, я приноравливалась, училась всему... Какую любовь, какое внимание они оказывали мне!
И видя это, мне хотелось отдать им всю себя.
Как мы были счастливы! Муж уходит еще только за дверь, а ты уже скучаешь. Пока его нет, все дома вылижешь, все абсолютно, наготовишь, наутюжишь, по полочкам разложишь, чтобы он пришёл и увидел, что ты его ждёшь.
И мы были счастливы!
Мы ведь на самом деле ходили за ручку всю жизнь. У нас короткая жизнь совместная - всего-то 17 лет, и никогда не было, чтобы мы за ручки не держались... До последнего мы садились ужинать и держали друг друга за ручки. Ручку положит на коленочку, поглаживает, ты его - и в этом счастье.
С первой минуты, как я отдала сердце Федюше, а он мне, так 17 лет у нас счастье и продолжалось.
Сразу же говорить!
Мы ещё до свадьбы договорились: чтобы не было в жизни недопонимания, нужно всё сразу же говорить друг другу. Не оставлять даже на 5 минут - сразу выяснять.
Он научил меня исповедовать мысли друг перед другом. Если что-то вдруг смутило, я ему тут же об этом говорила. А он мне. И сразу же всё становилось на свои места. Бывало, подойду: «Федюш, мне нужно тебе что-то сказать». - «Ну, хорошо, пойдём». Мы закрывались в комнатке, садились рядышком, он меня обнимал, я клала ему головку на грудь и начинала обычно: «Я не знаю, как тебе сказать...» А он: «Галюш, ну, как бы ты ни сказала, я пойму». И я пыталась объяснить, что мне за мысль пришла и на что я обиделась, и что хотела бы по-другому. И он тут же всё понимал. Объяснит, что имел в виду, обнимет, поцелует - и ты видишь, что ничего плохого не было, что всё хорошо. И он так же: «Галюшечка, мне нужно у тебя кое-что спросить. Что ты хотела сказать этим и этим? Я подумал вот так...». И я тут же ему разъясняла всё. Тут же обнимемся, нацелуемся - и так радостно.
Любовь нуждается в подкормке
Слава Тебе, Господи, что мы не орали никогда, не кричали, не выясняли отношений, никогда дети не слышали между нами грубого тона, какого-то слова, кроме «Федюшечка», «Галюшечка» и бесконечных поцелуев. Мы не проходили друг мимо друга в квартире, чтобы не поцеловать - в щёчку, в плечико, в головку. Каждый раз что-то приятное делали: я - ему, а он - мне. Вот, например, встаём утром, он первый пошёл в ванну, а ты думаешь: «Вот я застелю-ка кровать, пока его нет, ему будет очень приятно». И быстро-быстро застилаешь эту кровать, убираешь, окошечко открыла, занавесочки распахнула и ждёшь. Он зайдет, расцветёт: «Ой, Галюшечка, ты уже убрала, как хорошо!» Я говорю: «Я старалась». И он так же делал.
Это как Александра Фёдоровна[7] говорит, что любовь нужно кормить, - без подкормки невозможно, от неё любовь укрепляется.
От мелочей многое в жизни зависит: что-то хорошее сделать друг другу, заметить, увидеть, поправить. Вот, он сидит, пишет проповедь или рапорт, а тебя так и тянет в ту комнату. Подойдёшь сзади, погладишь по плечикам, поцелуешь волосики...
Батюшка Илья мне говорил: «Ты старайся угодить мужу. Вечером он лёг спать, а ты ещё не легла, ты пойди, ему ботиночки начисти, он утром встанет, а ботиночки начищены - как ему будет приятно». Вот, казалось бы, такой небольшой совет, но это укрепляло, давало радость к несению его креста, его жизни.
Естественно, он был благодарным мужем: никогда таких знаков внимания не пропустит, ещё расцелует тебя сто раз! Это всё замечается друг другом - и так радостно жить!
А бывало ещё, Федюшенька в той комнате лежит, я - в этой, и хочешь, чтобы он к тебе пришёл... Пишешь ему записочку: «Мой хороший, я тебя очень люблю...» Позовёшь дочку: «Отнеси папочке письмо». Дети были счастливы нашу почту разносить! Мы это очень часто делали. Федюша пишет в ответ слова любви мне - дети несут. И так детишки бегали-бегали, пока уже кто-то из нас двоих не выдержит, сам встанет, побежит... Девочки помнят эти моменты.
Я помню, Федюша говорил: «Как бы мне хотелось, чтобы у наших детей тоже была любовь настоящая, добрая». И мы воспитывали своих девочек так, чтобы они были настоящими мамами, хорошими жёнами... Я их готовила именно к семейности, к хозяйству, чтобы они берегли свою семью. Чтобы уже до 18 лет могли и обеды готовить, и печь, и дом убирать, чтобы не были ленивы, знали, что такое порядок, учёба, знали, что на первом месте должен быть муж, семья, дети. Ведь семья - это все! Можно достичь высокого положения в обществе, но если не будет в твоей семье мира, любви, жертвенности - все напрасно!
С мальчиками мне сложнее пришлось. Чувствовалось, что им очень нужен отец. Но с Божьей помощью всё устроилось, по молитвам всех, кто на небе и на земле.
Понять другого
Вот вы спрашиваете, что нужно делать супругам, чтобы сохранить любовь и сделать семейную жизнь счастливой...
Нужно понимать друг друга.
Я всеми силами старалась понять его, а он - меня. Я нигде не работала, была с детьми дома. И он понимал мой труд. А когда он приходил домой, я понимала, что он устал, что ему нужна разрядка, что хорошо бы ему отдохнуть, пошутить и посмеяться, и что я должна сделать такую атмосферу в доме, чтобы ему было радостно.
Для меня его улыбка - это было всё. И для него моя улыбка - это тоже было всё. Я всегда его встречала с улыбкой. Он даже говорил: «Детки, давайте постарайтесь, я вот вечерком приду, чтобы мамочка улыбалась!» И это были не просто слова.
Федюша был всё время с Патриархом, он уезжал с ним в поездки, в санатории, в больницы, а я оставалась с детьми одна.
Муж должен с радостью стремиться домой
Чтобы сохранить любовь, нужно понимать и хранить друг друга. Надо так жить, чтобы он с радостью спешил в дом. Где ты его ждешь с радостью.
Он не мог просто так уйти - только когда чувствовал, что я отпускаю его.
Ясно помню один случай. Федюше надо было на службу уходить (он уже служил в храме Преображения Господня), а мне так не хотелось его отпускать, будто не договорили друг-другу чего-то: вот он уйдёт, а мы с детками опять долго его не увидим...
Бывало, ведь месяцами у него не было выходного, мы очень страдали из-за этого, он плохо себя чувствовал, я это видела: коричневые мешки под глазами, жёлтое лицо - это такая боль была, что он без отдыха... И дети взрослеют, и ты не справляешься, им нужен отец, и вот, он опять уходит, и в тебе растет эта боль, внутренняя обида, непонимание: «Ну, когда уже ты будешь дома, ну, хоть денёчек»...
И вроде бы мы поцеловались перед его уходом, но... не так, как обычно, вроде обнялись, перекрестили друг друга...
А у нас обычай был: я ему всегда в окошко машу, шлю воздушный поцелуй. Пошла я с детками на кухню, стою у окошечка. Он вышел, остановился, смотрит на меня... И возвращается! Я его встречаю, и вот тут уже кидаемся друг другу в объятья. И вот, когда уже нацеловались и сказали слова любви, я полностью его отпустила, - и радость на сердце, и ему радость, что он меня словно зарядил, и ты готова ещё этот день потерпеть без него и ждать.
Мне даже кто-то сказал однажды: такой у Гали крест - все время ждать.
Пример родителей Федюши
Я очень полюбила их семью. Как будто я в ней родилась. Мне всё нравилось: мамина строгость, мамина любовь, мамины замечания. Она сильного очень характера, мама. «Мамуль, может так лучше?» - «Нет, надо так». Уступаешь и видишь, что да: она правильно сказала. Подойдёшь, обнимешь ее, расцелуешь: «Мамулечка, простите, а я-то думала, что надо было так». - «Да ты что, Галочка моя родная, да ты солнце моё, золото. Между нами, женщинами: мы, женщины, бестолковые, может что-то друг другу сказать, но не нужно это в голову даже брать, смотри, как хорошо нам сейчас целоваться».
Когда папе[8] было уже за семьдесят и мамуле тоже, бывало, идёт она со сковородкой, несёт картошку, а дедушка Владимир встречается с ней в коридорчике, останавливает её за плечики и говорит: «Наташенька, душенька моя!», поцелует: «Спасибо тебе, родная!» И так всегда.
Я убираю дом, захожу в комнату не стучась, а они сидят на диванчике и целуют друг дружку. - «Ой, простите, пожалуйста!» - «Нет-нет, заходи-заходи, а то что это такое: все по парочкам сидят, целуются, а нам, старичкам, почему бы не поцеловаться, нам тоже, глядя на вас, завидно». Это такой пример был... Мне всё это очень нравилось, было по сердцу, я впитывала это в себя.
Ценные минутки
Федюшу вообще невозможно было не любить, не ценить, не дорожить, потому что он, когда уже приходил домой, был твой уже полностью. Надо было видеть его глаза и улыбку. Как бы он не устал, никогда этого не покажет. Вот он приходит. Я: «Федюшечка!» - «Галюшечка!» Мы поцелуемся, я ему помогу раздеться, детки на него налетят, зацелуют. Он руки моет, идем папочку кормить. И вот эти минуты - очень ценны.
И Господь всегда извещал сердце, что мало будет этих минуточек дорогих.
И все вместе его кормили. «Да что ж вы, дети, дайте отцу покушать, дайте посидеть, дайте с мамой наговориться!» - «А мы папочку не видели!» Федюша заступится: «Мамулечка, ну, пусть они посидят у меня». И мы все его кормим. Сядешь рядышком и ручку с его коленочек не снимешь, и он твою ручку держит, и поцелует, обнимет и рассказывает, где он был...
Федюша - священник
Протоиерей Феодор и матушка Галина Соколовы
Мне было по сердцу, что он отдаёт себя Церкви. Он любил Церковь. Радостно было видеть, как он искренен, честен, скромен.
Радостно было, что у меня муж такой настоящий. Что он хороший священник, что он каждого приголубит, каждого поцелует, что все ждут от него внимания.
Он, конечно, уставал, но по-другому не мог: «Галюш, в мире столько страждущих людей! Мы с тобой живём в такой любви, нам Господь столько всего дал, а у людей столько несчастий! И не обнять их, не поцеловать невозможно! Бабушки, с которыми сыновья и дочки плохо обращаются, ко мне приходят... Ну, как эту бабулечку не обнять и не поцеловать! Она такая маленькая, она эти подсвечники протирает, что-то делает целый день - как её не заметить?»
И он всех замечал. Что-то из карманчика достанет, даст ей, приятное слово скажет, а бабулечке, ее сердечку - это как мед!
«Отец Фёдор, - говорили они, - наше солнце, наша любовь».
Он подойдёт, обнимет их, поцелует, и они готовы за ним идти хоть куда, потому что чувствовали: это не рисованное, это искреннее. Старых людей не обманешь: они всё чувствуют, всё видят.
Бывало, когда не было выходных, я его просила: «Федюша, сделай выходной, хоть один денёчек!» Он брал тетрадку: «Галюша, посмотри, у меня уже на месяц расписаны дни и часы! Нужно идти и делать, пока есть возможность. Мы же не знаем, сколько эти времена продлятся. У моих папы и дедушки таких возможностей не было».
Но если выходил какой-то денёк или время до обеда, когда он был с нами, то конца не было счастью. И он мне всегда говорил: «Галюш, ну, что же ты меня так любишь, что же меня детки так любят?» Я говорила: «Федюш, ну, как же тебя не любить такого?» Детки его на самом деле и любили и любят...
Предчувствия
Вот, вы спрашиваете про тот день, 21 февраля 2000 года. Я просто попробую вспомнить его.
Накануне я была на всенощной, мама меня отпустила, Анечке уже было полтора месяца, я тогда почувствовала, что Федюша не так служил, как обычно. Такое чувство было, что служба монашеская.
Обычно у него служба торжественная, это чувствуется в воздухе - праздник: весь приход праздновал день Ангела своего настоятеля, потому что все очень его любили. А тут чувства были совершенно иные. Как будто монашеское пение, дух, что-то спокойное, уравновешенное, твёрдое. И когда мы уезжали домой после всенощной, я его спросила: «Федюш, а почему ты сегодня так служил?» - «А как я служил?» - «Я не знаю, но сегодня служба совершенно другая, не как в те годы». Он мне ничего не сказал.
Конечно, я уверена, что он что-то чувствовал, но не хотел меня волновать. Есть рассказик в книге про то, как одна девушка говорила ему, что он погибнет (ей было видение), и что он просил её никому об этом не говорить. Она уже умерла от болезни. Федюша очень рассудительно относился к таким видениям и снам, не принимал их близко.
Помню ещё случай. Уже после крещения Анечки, а мы ее крестили 25 января, то есть незадолго до того, как Федюше уйти, я кормила Анечку, и Федюша пришёл уже ложиться и говорит: «Галюша, прости меня, пожалуйста, что я тебе ничем не могу помочь, что я тебе ничем не помогаю». Я говорю: «Федюшечка, да что ты, дорогой, ложись, отдыхай, спи».
Он лёг, горит лампочка, лампадочка горит, я сижу, кормлю Анечку... И вот он лёг и сразу заснул: как голову положит, уже спит. И я голову поворачиваю, смотрю на него, и у меня вдруг ясная мысль: как бы мне его запомнить? Как он лежит, его волосики, руки, всего его. Вот эти мысли свои помню. И я на него смотрю, любуюсь и запоминаю. И другая мысль: так трудиться человек может лишь тогда, когда знает, что скоро отойдет ко Господу.
«У христиан должны быть страдания»
Мы с ним очень любили гулять. Наш овраг - это овраг счастья, овраг любви. Мы и сейчас по нему с детками прохаживаемся, словно папа рядом. Мы всегда старались вечерком пройтись, как бы Федюша не устал: «Галюшечка, давай погуляем». И мы шли на овраг, немного походим, расскажем друг другу все свои переживания и новости за день. Это были моменты тишины, которых дома нельзя было получить.
И он мне говорил: «Галюшечка, ты знаешь, мы с тобой такие счастливые: как мы любим друг друга, каких деток Господь нам дал, все они очень хорошие! Люди нас любят, мы людей любим. А ведь христиане не должны так жить. У христиан должны быть какие-то страдания, а мы с тобой живём просто как у Христа за пазухой, живём в полной любви, когда вокруг столько зла. Как же Господь нас так вот держит, я порой не понимаю и, ты знаешь, я чувствую, что придёт время, когда Господь будет испытывать нашу любовь, нашу веру».
И он крестился и говорил: «Дай, Господи, чтобы мы смогли всё принять и за всё поблагодарить - какое бы испытание Господь нам ни послал!» И я с ним была согласна и принимала это в сердце своё.
Звонок 21 февраля...
И вот, рано утром (кто-то в школу пошел, кто-то дома из детей остался, Лиза в училище уехала - она уже на художника училась) звонок. Я на кухне, маленьких кормлю. Звонит телефон. И отец Николай Соколов мне говорит:
- Галюшечка, крепись, нет больше нашего Феденьки.
Я говорю: «Как?»
- Они с Юрием Владимировичем разбились на машине насмерть.
И всё.
Я кладу трубку (я очень хорошо это помню), выпрямляюсь, а в голове мысли: «Как, его что - не будет? То есть его что - не будет со мной рядом? Как не будет?»
И детки сразу: «Мама, что случилось? Что такое, мама? Что случилось?!»
Я молча иду по коридору, захожу в нашу комнату и понимаю, что что-то уходит, и я не могу это остановить (а что остановить, я и не знала).
Я заплакала.
Детки рядом: «Мама, что?» Я понимаю, что мне нужно что-то детям сказать, и надо же правду говорить, а как они ее воспримут, я не знаю... Я села на кровать, заплакала.
- Мамочка, что случилось? Мамочка, что такое?!
- Деточки, у нас папа разбился, его больше не будет с нами, он умер.
Они стали рыдать, и вдруг я поняла, что мне нельзя плакать.
Когда я услышала их рыдания, я вдруг вспомнила все слова, которые были триста раз сказаны. Я взяла свечу, зажгла её перед иконой. Лампадки у нас всегда горели.
Я свечу поставила и говорю: «Деточки, нам нужно Господа поблагодарить и помолиться за папочку». Я встала на колени и сказала, чтобы дети услышали: «Слава Тебе, Господи, слава Тебе! Господи, благодарим Тебя за всё!» Потом я детишек успокоила и поняла, что мне нельзя плакать и поддаваться внутренним своим чувствам ради них, потому что они маленькие, хрупкие, смотрят на меня...
Тут уже пошли звонки. Все звонят и меня спрашивают - а говорить невозможно. Быстро приехали отец Николай, мама, владыка Сергий прилетел - все приехали, и мы сразу отслужили панихиду. Из храма мне звонят, народ звонит, взрослые дети уже все приехали.
И я тогда поняла, что мне, чтобы детей сохранить, нужно держать себя в руках. Я не должна поддаваться эмоциям. Если я сейчас буду рыдать, то и дети будут рыдать, а для меня было очень важно, чтобы дети на Господа не обиделись, особенно старшие - подростковый возраст.
У меня сразу много мыслей было... Родные приехали, отслужили и разъехались по домам, а я осталась одна, и, естественно, мысли приходят: это же невозможно у тебя отнять, это же часть тебя, это часть детей, это...
Ну, как вот: он был и его нет, и его уже не будет... А, главное, что народ звонит и начинает меня утешать, сами все рыдают-плачут, и ты уже понимаешь, что это ты должен их успокаивать. Народ пошёл в дом, я всех успокаиваю...
Господь - рядом
Говорят, что когда большие испытания, Господь всегда рядом с тобой - и это истинные слова. Я на себе это узнала.
Когда я становилась молиться в комнатке, я настолько чувствовала Господа... Вот - Господь, и вот - ты, и Он тебя слушает: проси у Него сейчас, что хочешь.
И мне становилось легко на сердце, на душе. Мне становилось спокойно.
В течение сорока дней мне было так спокойно. Боль - она была, но был и какой-то мир, который я не могу передать.
А вот после сорокового дня этого не стало. И настало ощущение, что ты осталась одна со всеми своими проблемами, - а Федюши нет, и я прошу у Господа, а Господь не так близко, как до этого момента. И я стала понимать, что я должна выложиться, вложить в детей всю себя, что по-другому невозможно - только так.
Без веры, без Господа очень тяжело принять такую скорбь, когда человек только что был здоров, только что улыбался, смеялся, тебя целовал, обнимал - и вот, его нет больше рядом.
Я даже не знаю, как неверующие люди переносят смерть своих близких и родных. Я-то знаю, что Федюша - живой, и когда детки меня спрашивали, я так им и говорила.
Нам строится дом
Я деткам говорила, что папочка жив, что он видит нас, и что он нам теперь домик строит, что это большой дом, красивый, и нам нужно только постараться с деточками пожить самим так, чтобы с ним встретиться, и тогда у нас будет жизнь вечная, радостная, без конца. И что встреча будет, и что это будет такое счастье, какого не было, даже когда папа жил с нами.
Детям нужно всё обрисовать, чтобы они увидели. Не просто сказать, что папа жив, что есть вечная жизнь, - детям этого мало. Им нужно нарисовать образ Рая, Царствия Небесного, Господа, Матери Божией.
Я им говорила: «Деточки, мы же любим папу? Любим! Как хорошо папе, что он увидел самого Господа! Он увидел Матерь Божию, своего святого, он увидел своего папу, дедушку! Все они сейчас перед Господом за нас молятся! Какие они там счастливые! Давайте порадуемся за папу».
Знаете, это поднимало дух! И я начинала радоваться, что папе хорошо, и дети успокаивались. Когда ты им расскажешь про страдания Господа, про то, что у каждого своя жизнь, что Господь нас так любит, что папочку взял к Себе, потому что на земле человек не может так молиться, как на небе, и теперь папа будет молиться так, что у нас все будет хорошо... Он нас вымолит. Вот таким образом я их укрепляла.
Судьбы деток
Девочки наши быстро вышли замуж. Из девочек Анечка осталась, ей пятнадцать лет, из мальчиков - Серафим и Володя.
Вышло так, что в папино последнее лето - а на Гребневскую икону Божией Матери всегда съезжаются священники - приехал старенький батюшка, отец Дмитрий. А у него было чадо духовное, Мишенька. И батюшка ему всегда говорил, даже когда тот молоденький был ещё: «У меня для тебя есть невеста, ты не волнуйся, можешь быть совершенно спокоен, у тебя она есть». А тот уже в семинарии учится. «Батюшка, нужно невесту искать!» - «Дай ей подрасти ещё немного, дай ей подрасти!». Когда он так говорил, Лизе вообще было 12 лет. А мы и духом не слышали и не знали, но батюшка молитвенник был, старец. Мы уже потом только про это узнали, что он Мишеньке всегда говорил: «Ты не волнуйся, у тебя уже есть невеста, всё хорошо».
И вот, этот батюшка, старчик, приезжает с Мишенькой в храм в последнее лето специально, чтобы он увидел нашу Лизочку. Мы сидели за столом, и Мишеньке понравилась Лизочка, хотя батюшка не говорил, где Лизочка, где Олечка, где другие девушки. А Лизочке понравился очень Мишенька. С первого взгляда. Ей было шестнадцать лет.
И вот в сентябре, когда в Москву вернулись, Мишенька позвонил нам домой... Я говорю: «Федюша! Молодой человек к Лизочке хочет приехать, не рано ли? Ей только 16 лет!» - «Да я не знаю! Ну, пусть приезжает!» Этот Мишенька приехал ещё раз. Смотрим: они оба сияют. И Федюша вечером говорит: «Это хороший молодой человек, но ты знаешь, я даже поревновал». Я говорю: «Как?» - «Возревновал по-настоящему! Мы эту розочку растили-растили, эта розочка ещё, можно сказать, и не раскрылась, а он её уже сорвал себе. Мы ещё не успели налюбоваться этой розочкой, ещё не понюхали её, не насладились, а он её сорвал для себя! Ну, ничего, - говорит, - хороший молодой человек. Пусть встречаются, пусть дружат».
Сейчас он священник, Лиза - матушка, у них трое деток. Он строит храм в честь Архангела Михаила в Путилково. Очень хороший, очень добрый, очень жертвенный, очень любящий. И Лизочка у нас такая серьёзная, рассудительная, очень нежная, добрая.
Любочка, пятая дочка, - тоже матушка, жена священника. А Серёжечка, муж ее, - это сын Юрия Владимировича, с которым Федюша разбился, так что мы породнились и в жизни вечной, и в этой, кровно породнились. Слава Богу, мы живем все вместе и очень дружно, понимая и заботясь друг о друге.
Наташечка у нас врач-стоматолог, а муж у неё юрист. У Зоечки муж пианист и преподаватель в музыкальной школе, а она - регент в храме у отца Михаила.
Слава Богу, что все мои дети верны Господу, верны друг другу, а для меня это самое важное. Важно, что мы все вместе встречаем и радости, и скорби - все, что нам Господь посылает.
Поддержка Федюши
Мы даже дня не представляем без Федюши, без его поддержки. Бывают моменты очень тяжелые - тогда поедешь на могилку, встанешь на коленочки, скажешь: «Федюшечка, вот ведь была недостойна тебя и остаюсь недостойна.
Ты всё видишь и знаешь, как тяжело сейчас тому-то и тому-то. Помоги, родной, потому что без тебя невозможно! Ты там вместе со Святейшим, вместе с папой, с мамой, вместе со своими родителями, с дедушкой, с бабушкой, вас там всех так много, вы все перед Господом предстоите. Умоли Господа о нас, о нашем спасении, молись за наших деточек, чтоб жизнь их устроилась, чтобы они тоже имели жизнь вечную, чтобы души их утешились. Вместе с тобой и моя душа утешится!»
Разговариваешь с ним так, как если бы он был рядом.
И уезжаешь всегда с могилки совершенно спокойно - и дальше в жизнь.
Воспоминания матушки Галины Соколовой
записал Антон Поспелов
[1] Архимандрит Илья (Рейзмир).
[2] Картошка
[3] Смотровая площадка на пути от станции к Лавре.
[4] Галина стала работать в трапезной семинарии.
[5] Соколова Н.Н. Дар любви. М.: Русский Хронограф, 2002.
[6] Наталья Николаевна Соколова.
[7] Святая страстотерпица Императрица Александра.
[8] Протоиерей Владимир Соколов (1920-1995), отец протоиерея Феодора.
