|
«Впервые я прилетел в Россию летом какого года? Мы с Евгенией, моей невестой, летели самолётом авиакомпании Lufthansa, и я с нетерпением ждал, когда же, наконец, своими глазами увижу Москву. Было уже темно... я увидел огонь под нами. Наверное, это были торфяники, тлеющие и дымящие. Немецкий стюард, который также смотрел в окно, сказал: "Они опять что-то жгут", - и лицо его одновременно было брезгливым, непонимающим и озабоченным. Это высказывание и отношение показалось мне очень странным, особенно резануло слух словечко "они". Тогда я ещё не знал, что очень многие иностранцы говорят о России именно так - с недоверием, непониманием и отчуждением» - так начинается переведённая на русский язык и только что вышедшая в издательстве АСТ книга француза Александра Латса. Называется она «Мифы о России». Работая в разных фирмах и много путешествуя по России, Александр Латса полюбил нашу страну и решил поделиться своим взглядом с «непонимающими и озабоченными» на Западе в своём блоге alexandrelatsa.ru, который выходит на французском, английском и русском языках. А теперь вышла и книга, которая обобщила пять лет его жизни в России... Приобрести её можно в крупных книжных магазинах. С разрешения автора и с его добрыми пожеланиями нашим читателям публикуем одну из глав.
Я ношу православный крест. Русские спрашивают меня с любопытством и недоверием, почему я это делаю и какие отношения у меня с религией.
Как и многие мои соотечественники, французы, я не был крещён в детстве. Сегодняшняя Франция имеет католическую культуру, но общество является светским. Мы называем Францию старшей дочерью Римско-Католической Церкви, но во многих французских семьях нет никакого религиозного воспитания. Современная Франция была создана светской, и в сегодняшней Европе отказываются признавать христианские корни европейской Конституции. Хотя Россия является светской федерацией, религия выдвигается на первый план. Русские чиновники часто утверждают, что Россия - православная страна.
Я пришёл к православию сам. Для меня всё началось в 1999 году в Сербии. Я был частью одной из немногих французских ассоциаций, которые собирали средства, чтобы помочь сербам после окончания бомбардировок НАТО. Во Франции Слободан Милошевич считался главой зла на Балканах, и гуманитарные ассоциации помогли не сербам, а только противникам Милошевича. Мы с другом сопровождали конвой, везущий мелкое медицинское оборудование и препараты для сербского детского дома. Средства массовой информации во Франции и во всех западных странах в течение долгих военных лет выступали против Сербии и сербов, и я хотел знать, что случилось, увидеть реальность своими глазами.
Когда машины вернулись во Францию, я остался в Нови-Саде. Тогда я три недели путешествовал по стране, разговаривал с людьми и... понял многие вещи. В результате бомбардировки, которая продолжалась 87 дней, погибло много мирных жителей, атаки не были нацелены только на сербскую армию. Они систематически били по мостам через Дунай, по электростанциям и заводам. Речь шла не только о разрушении власти Милошевича, но и о подрыве экономики последнего союзника России на Балканах.
Красивым летом 1999 года послевоенная атмосфера была невероятной. Заводы не работали, люди не работали, царила атмосфера горя и отчаяния. Тем не менее в Нови-Саде люди купались в реке, как и каждое лето, и на берегу играла музыка. Ночью на зажигательных техно-парти сербская молодёжь танцевала босиком на песке, свободно и, может быть, беспечно. Прямо за ними громоздилось то, что осталось от моста Свободы, разорванного на куски бомбами, и бетонные плиты свисали в Дунай. Этот праздник рядом с руинами завораживал меня. Незадолго до этого тысячи таких же молодых людей захватили последний мост в Нови-Саде и главный мост в Белграде, чтобы спасти их от натовских бомбардировок. И днём и ночью закрывали мосты собой, выступая как живые щиты. В один день они надели на себя чёрно-белые мишени, а ночью зажгли свечи. Однажды бомбардировки остановились.
Не могу объяснить, что случилось со мной тем жарким и прекрасным августом 1999 года. Может быть, повлияла странная послевоенная атмосфера, а может быть, спокойствие православных священников, которые занимались своими делами, несмотря ни на что. Нас, французов, сопровождавших конвой, несколько раз приглашали на обед в монастыри неподалёку от Нови-Сада. С одного такого обеда я вернулся немного позже. Долго разговаривал о православии с одним из священников, и его духовность показалась мне простой и лёгкой. Пока мы разговаривали, пили сливовицу; старый священник по-английски рассказал мне о богословии, внутренней жизни православного монастыря, а ещё он говорил о России.
Сербия в 1999 году была похожа на Россию в 1991-м, сказал он мне, разобранная и разбитая империя, чьё сердце и религиозная система пытались любой ценой сохранить свою социальную модель и внутреннее спокойствие на территории.
Я был изумлён и очарован православием. Оно привлекло меня своей простотой и светлостью, высокой чистотой своих литургий, красотой и эстетичностью контрастов. Иконы с ликами святых действительно приближают верующих к Богу. А скромность православных монастырей показалась мне милее колоссальности католических соборов.
Однажды вечером я сидел на террасе в центре Нови-Сада, наблюдая за прохожими. Я думал о тех разговорах, и одна мысль поразила меня. Сербская культура, религиозная самобытность и единство православного народа формируют своего рода фундаментальный триптих в этой стране. Это было важно даже в послевоенной Сербии, я понял, что эта ментальная структура выжила и выживет, а Франция свой подобный триптих утратила.
Я вернулся во Францию с новым взглядом на потребительское и светское общество. Я начал чувствовать, что хочу жить в Восточной Европе, на православной земле. Возвращаться во Францию, в мой личный и светский мир, было трудно. Формула жизни западной страны перестала меня устраивать.
Мне понадобилось достаточно много времени, чтобы осознать серьёзность своих чувств. Я связался с Сербской Церковью в Бордо, но действительно не смел все эти годы разобраться в себе и не был в состоянии объяснить почему. Судьба, конечно, вмешалась, и мои планы переехать в Сербию не увенчались успехом, хотя я провёл там много времени в течение последующих лет. Катастрофическая экономическая ситуация была первым тормозом, а потом я встретился с Евгенией, которая открыла мне другую частичку мира: Россию. Почти десять лет спустя с Евгенией в Петрозаводске, на берегу озера, я снова проникся тем настроением, которое овладело мной в Нови-Саде. Без сомнения, повлиял небольшой городок славянских (а также карельских, Евгения по национальности карелка. - Ред.) православных, относительное спокойствие и, вероятно, ощущение удалённости от современного мира.
Возможно, судьба снова подыграла мне. Прогуливаясь по центру Петрозаводска, я обнаружил небольшую деревянную церковь, выкрашенную в зелёный цвет. Толкнул дверь - та открылась; я оказался лицом к лицу со статным голубоглазым священником, внимательно смотрящим на меня. Я поздоровался по-русски, спросил разрешения посетить церковь, а он ответил мне на отличном французском языке. Я подумал, что он просто знает язык, но священник сказал, что он тоже из Франции, ничего пока не поясняя. Позже я узнал, что это отец Николя Озолин, настоятель одной из самых красочных карельских церквей, Спасо-Кижского прихода. Я рассказал отцу Николя свою историю, в ответ на что он пригласил меня к себе.
Мы шли к нему в дом у озера, и по дороге священник показал мне место, где вскоре построят новый храм.
Приходской дом ремонтировали, уже почти окончив работы. Холл был увешан русскими пейзажами, а лестница украшена «кремлёвскими» люстрами.
- Здесь мы учим православию, - сказал отец Николя, заводя меня в просторный компьютерный класс.
В соседней комнате стоял гигантский сканер, почти единственный в мире перелистывающий страницы книги при сканировании их по одной.
- Это для большой православной библиотеки в Интернете, которую мы составляем. У нас также есть отдельный интранет - это на случай, если электричество отключится.
Я спросил, откуда деньги на всё это, и священник ответил, озорно улыбаясь:
- Сначала от Бога, конечно, а потом от того, кто сидит в Кремле.
Выходя из приходского дома, я думал о католических священниках в Бордо, которые тщетно пытаются сохранить свои церкви только с помощью верующих; о пророчестве Фатимы, которая предвещала, что Россия примет католичество; и снова о пустынных храмах Бордо. Бедные католики!
Эта встреча с отцом Николя была для меня решающей. До того как уехать в Россию, я побывал на свадьбе своих французских друзей. Жених был католиком, но не особенно верующим, а невеста - франкоязычной вьетнамкой, тоже вроде как католичкой и тоже не практикующей. Свадьба состоялась в Кодэране, достаточно престижном пригороде Бордо, в мэрии, а не в церкви. Гости собрались перед административным зданием, всё прошло очень быстро, примерно за двадцать минут. Вице-мэр дал моим друзьям подписать необходимые документы, и молодая пара вышла наружу под аплодисменты примерно двадцати друзей и членов их семей. Они пошли в ближайший парк фотографироваться, а после был банкет. Я желаю удачи молодожёнам, но, если честно, эта свадьба оставила у меня небольшое чувство незавершённости. В ней просто не хватало чего-то священного. Эта свадьба типична для атеистического общества современной Франции. В ней нет чего-то сакрального, придающего глубокий смысл и так важному событию.
Как дитя западного тоталитарного атеизма, я хотел самой превосходной свадьбы. Отец Николя, француз, был полностью согласен со мной.
|
Когда меня окрестили в Петрозаводске, мне было тридцать два. И я чувствовал, что эта церемония стала особенным достижением, моим личным и тайным. После отец Николя предложил провести нашу с Евгенией свадьбу на острове Кижи.
Венчал он нас в церкви Покрова Пресвятой Богородицы.
Кижи являются «невралгическим центром» русского православия. Дорога из Петрозаводска на остров Кижи на «Комете» уже сама по себе знаменательна как для верующих, так и для простых туристов. Огромные озёра, свежий чистый воздух и явление зелёных Кижей среди воды, вправду, поражают того, кто видит это впервые. «Комета» причаливает, а затем нужно немного пройти, чтобы попасть в церковь.
Отец Николя ждал нас. Литургия длилась примерно полтора часа и была невероятно глубокой. Как только мы с гостями вошли в церковь, всех нас охватило одно чувство: близости настоящего и прошлого, единства традиций. Во время церемонии впечатление отрезанности от современного мира ещё усилилось; в этом месте всё казалось невероятным. Мои друзья-агностики крестились так же часто, как и практикующие православные. Когда к нам поднесли венцы, я почувствовал себя в центре мира.
Думаю, что нашу свадьбу гости никогда не забудут. Церемония шла на французском и русском языках, место было волшебным, как и невероятная личность отца Николя.
Потом мы вернулись в город, праздничный вечер закончился в традиционном карельском ресторане. Еда была прекрасной, как и традиционные песни, но больше всего я запомнил восхитительные Кижи с их огромными деревянными церквами между небом и землёй и слова отца Николя.
