Внутренняя жизнь Русской Патриаршей Церкви

Вниманию читателей предлагается доклад митрополита Вениамина (Федченкова), предположительно написанный им в 1934-1935 гг. Владыка обращается к русской церковной эмиграции того времени, подчеркивая, что главное для Церкви - не правовое положение, а внутренняя духовная жизнь. Митрополит стремится доказать пастве необходимость любить и хранить единство с Матерью-Церковью, а не обособляться от нее.

Вниманию уважаемых читателей предлагается доклад приснопамятного митрополита Вениамина (Федченкова) «Внутренняя жизнь Русской Патриаршей Церкви», предположительно написанный им в 1934-1935 гг. Этот доклад в машинописном виде был найден нами в личном архиве владыки Вениамина (тогда Архиепископа Алеутского и Северо-Американского), ныне находящемся в архивах Православной Церкви в Америке в г. Сайоссет (штат Нью-Йорк, США). Хотя он и не подписан, но авторство сомнений не вызывает: и стиль, и основные мысли, и сноски «А.В.» (архиепископ Вениамин) однозначно подтверждают авторство владыки.

При каких обстоятельствах доклад был прочитан - неизвестно, однако, очевидно, что он обращен к русской церковной эмиграции того времени. Основная цель доклада - размежевать Церковь и политику, показать, что главное для Церкви - внутренняя, духовная жизнь, просвещение души народа, а не правовое положение. «Нас должна интересовать не столько организация внешняя, как бы важна ни была она,... - сколько подлинная, внутренняя сила церковного народа, религиозная одушевленность его в массе и клире, крепость христианской веры, верность ей в душе и жизни». Развивая эту мысль, владыка далее пишет о том, что не внешние политические, экономические или иные обстоятельства должны оказывать влияние на веру, а, напротив, дух оказывает «первостепенное влияние на ход истории». «Царство Мое - не от мира сего» (Ин. 18, 36): не о положении в мире следует заботиться христианам, а о жизни в Боге. Далее владыка убедительными примерами доказывает, что Русская Церковь идет именно крестным путем внутреннего (он упоминает термин «чистого») христианства, что вера в народе жива, что церковная жизнь в духовном смысле, несмотря на гонения (или даже благодаря им), не менее, если не более, содержательна, чем до революции. В этом особенно важно было убедить эмиграцию и доказать необходимость любить и хранить единство с Матерью-Церковью, а не обособляться от нее и тем более не обливать ее грязью.

Не слышно, чтобы этот доклад был где-либо ранее опубликован, между тем думается, что он представляет не только чисто исторический интерес, но имеет и существенное духовное значение, достаточно важное и для современной жизни Церкви. Многим из нас, выросших при советской власти, казалось, что большинство бед и привратностей, осложнявших жизнь Церкви, происходило из-за вмешательства и контроля со стороны власти и стоит лишь этот контроль устранить, как небо церковной жизни станет совершенно или почти безоблачным. Жизнь, однако, явила иное - и некоторые причины этого открываются при чтении данного доклада. Умолкнем, впрочем, и пусть владыка Вениамин скажет сам за себя.

свящ. Михаил Капчиц

 

Как бы ни была прочна и организована внешне форма или структу­ра какого бы то ни было учреждения, но несомненно, что внутренняя, духовная жизнь его несравненно важнее, ценнее. Ведь история не раз пока­зывала нам примеры, как при видимой внешней организованности вдруг, будто бы неожиданно рушились и царства и Церкви: достаточно вспомнить два факта из прошлого. В XV-XVI веках от такой мощной организации, как ка­толическая Церковь, в короткое время оторвалась почти половина католического мира и ушла в протестантизм. Или: Россия, по-видимому, столь могущественная и религиозная, и преданная своим царям вдруг в несколько дней совершила революцию, бросила фронт и разразилась богоборчеством.

Несомненно, все это было подготовлено постепенно и, конечно, зависело от внутреннего состояния духа народа: иначе совершенно невозможно было бы объяснить такие огромные катастрофы. Поэтому и в данный момент нас должна интересовать не столько организация внешняя, как бы важна ни была она, - и даже не столько отношение к Церкви советской власти, от которой зависит ее правовое положение, и даже самая жизнь клириков, - сколько подлинная, внутренняя сила церковного народа, религиозная одушевленность его в массе и клире, крепость христианской веры, верность ей в душе и жизни.

Здесь сердце Церкви: живо оно - будет жива церковная организация; а без него снова будет одна лишь видимой формой, малодейственной практически и непрочной по существу.

Мы на такую постановку вопроса обращаем особое внимание, потому что в неразборчивой широкой массе (в частности, в эмиграции) господ­ствует другая распространенная точка зрения: будто все несчастье Церкви в России зависит от советской власти, а следовательно, о ней и должно прежде всего думать не только политическому деятелю, но и всякому христианину. Такую установку и в сердце, и в мысли, и в действиях мы считаем крайне поверхностной, неисторичной и просто совершенно нерелигиозной: видеть спасение веры и Церкви в форме того или иного правления, в той или иной власти, в тех или иных политических и экономических условиях - это означало бы придавать им несуществующее влияние на веру; это отвечало бы и философии и самого марксизма, который, как известно, утверждает именно эту зависимость всяких духовных ценностей (веры, нравственности, философии, права, литературы, искусства) от того или иного экономическаго базиса в стране и всем мире. И в таком случае противники советского строя, - как это ни странно и на первый взгляд неприемлемо, - оказываются единомышленниками и сотрудниками его. Но с другой стороны, напрасно и неосновательно защитники советской системы видят врагов своих в последователях «чистого» христианства, которые утверждают самобытнсть религии, независимость ее от внешних форм. Потому заранее должно утверждать, что ни поклонникам той или иной системы политической и экономической жизни, ни защитникам, а также и противникам религии нельзя ничего сделать (ни спасти, ни погубить) без народа, то есть без связи с тем или другим духовным состоянием его.

Это все - самоочевидные истины; и, однако, в практической жизни деятели самых противоположных лагерей мало учитывают значение духа.

Мы же придаем ему первостепенное влияние на ход истории.

Но если бы даже допустить, что внутреннее сотояние Церкви и не имело бы такового действия на практическую жизнь (что мы решительно отрицаем), и тогда для нас, искренне верующих людей, несоразмерно дороже духовное, религиозное состояние людей (сколько бы их ни было, хотя бы и «малое стадо», - как говорит Господь, - Лк.12,32) - само по себе дороже всего; ибо и одна душа - дороже всего мира (Мф,16,26).

Как ни важна вера и для этого мира, но она прежде всего имеет самостоятельное и происхождение, и назначение, и содержание, и ценность: мы, верующие, живем прежде всего для другой жизни - в БОГЕ. Здесь - наша душа, наше сердце. Все прочее стоит уже на втором плане и подчиняется основному. Это знает всякий верующий: не только православный, но и иудей, и буддист, и язычник. Важно: чем живет твоя душа? Живет ли Богом?

Но особенно важно это теперь, когда происходит такая крутая ломка всей жизни, когда переоцениваются все прежние ценности, когда прежние, ка­залось, прочные формы не выдержали испытания, когда люди потеряли уважение к одним внешним обрядам, когда отнимается правовое и имуществен­ное благосостояние, - тогда-то и важно иметь не внешнюю, а внутреннюю СИЛУ.

Итак, что же представляет православная Церковь в России с внутренней стороны?

Мы не будем говорить о православии в эмиграции, потому что здесь, к сожалению, процесс религиозного возрождения еще не достаточно ясно и глубоко определился. Но это и не имеет чрезвычайного значения: все главное происходит и совершится не здесь, а там - внутри многомиллионной и сурово-серьезной России. Прежде всего - народной России... Русский человек, как показала история наша, идет поступью медленной, но тяжко-твердой... ведь не случайно же он завладел 1/6 частью света... Не пройдет бесследно и настоящая эпоха для него. Найдет он свою дорогу и выход, сообразно своему (плохому или хорошему, материалистическому или идейному, безбожному или религиозному) внутреннему, духовному состоянию... А оттуда, может быть, при­дется уже поучиться не только нам, эмигрантам, но и иным народам.

Чем же жива сейчас Россия?

Если послушать одних - она уже почти и не жива, едва лишь дышит...

Почитаешь других, подумаешь, что там - колоссальный подъем духа, энергии, творчества, но только в материалистическом смысле и направлении.

Что думаем мы? К сожалению, давно не приходилось приникать нам к груди Матери-России и подслушать ее собственный тихий, но верный шепот... А газетам - ни тем, ни другим - верить вполне нельзя: они не только пристра­стны, но и не все видят: знать можно только через любовь и единодушие... Но и мы не все знаем. И потому выскажем лишь наши ощущения и предчувствия. А помощниками нам в этом будут и очевидцы, но не случайные лишь выходцы из России и не только письма «оттуда» (этим мы тоже, как и все, воспользуемся отчасти), а ответственные за Церковь люди.

Жива ли вера там? Жив ли дух религиозный? Есть ли сила в нем?

Прислушаемся сначала к руководителям, архипастырям и пастырям: ведь они должны вести стадо свое.

Еще Святейший Патриарх Тихон в 1919 г. пригласил всех епископов и пастырей сосредоточиться на чистом христианстве, на проповеди Евангелия. За ним повторяли то же самое и его преемники, как увидим дальше. Но одно дело звать, а другое - иметь. И мне лично, как бы не хотелось представлять все происходящее там в идеальном свете, но, чтобы быть и добросовестным, и реалистичным, я обязуюсь высказать следующее мнение о руководителях Христова стада.

Я лично исхожу из того воззрения, что внутреннее духовное состояние на­шего клира не было пред революцией ни глубоким, ни горячим. Будучи и ис­кренно верующими (за ничтожнейшими и нам неизвестными открыто исключениями), мы не жили, однако, своею верою «живо», а потому не в силах были и других оживлять и зажигать. Наоборот, и мы стали (и уже довольно давно) приспособляться к «миру сему» вопреки совершенно очевидному учению нашего Господа и Началоположника веры Иисуса (Евр.12,8), не сокрыто, на весь мир, что известно и противникам христианства, и последователям его, сказавшего: «Царство Мое - не от миpa сего» (Иоан.18,36).

В тот исторический момент встретились два царства: в Пилате - Рим, земля, царство миpa сего; а во Христе - Бог, небо, царство иного, более реального мира. Но Пилата это мало заинтересовало... А через 18 веков и мы, уверовавшие, перестали гореть небесным огнем, как должно... Увы, это - так. Много бы можно было приводить доказательств этому... Но главное - налицо: pyccкий народ... принял власть, явно безбожную... Народ и Церковь, каза­лось нам прежде, были одно и то же. А народ неотделим от своих вождей. И, следовательно, если он так легко продал свое религиозное первородство, то очевидно, не прочны были в нем и мы, отцы. Пример неопровержимый.

 А если это так, то и нашему духовенству, в частности и епископам, необходимо было пройти крестный и постепенный путь обновления, возрождения, углубления духовной жизни. И неразумно было бы удивляться тому, как трудно давалось такое «новое рождение». Нечего изумляться, что многие впали в искушение и продали за похлебку свое христианство. Вполне понятным стано­вится другое, обратное: нелегко было, даже архиереям, принимать новые точ­ки зрения, отрешаться от привычных установок на «права», входить «внутрь» себя, искать и познавать христианство в «богатстве благодати» (Еф.2,7), а не в богатстве и славе миpa сего.

И мне нередко представляется гораздо более удивительным не то, что про­тив Патриарха Тихона и его преемников восстали несколько епископов и иeреев, но то, как их оказалось еще так мало. Ведь истинное христианство всегда было и есть трудно... И все же большинство епископов и духовенства пошло или осталось с ними... Откровенно сказать, я и доселе иногда ду­маю, что многие пошли за ними не по глубокому убеждению, и еще менее - по внутреннему сердечному влечению, сколько по послушанию, сколько ради сохранения Церкви, а даже, может быть, и из боязни пред властью... И это более понятно, естественно и даже не столь уже потому и греховно: «люди» - говорим мы обычно в таких случаях.

Но Промысл Божий иногда помогает людям и чрез внешние условия, хотя и отчасти, неглубоко; лишь подавая им повод к более сознательной внутренней дальнейшей работе над собой. Зато гораздо удивительнее и действеннее в истории представляются те люди, - иногда меньшинство, - которые способны бывают понять провиденциальный и исторический смысл момента; а еще более изумительно и чрезмерно важно, что они находят в себе силы пойти по нужному пути вопреки массе или впереди ее, как вожди. В этом обыкновенно проявляется значение и мощь всяких вождей, а особенно - религиозных, где сила традиции несравненно более прочна, чем в других, менее важных областях жизни и духа: это очень хорошо знает история всего миpa.

Поэтому нужно удивляться силе духа Патриарха Тихона, который нашел в себе мужество повернуть церковный корабль внутрь христианства. За ним уже легче было идти преемникам его. Недаром установилось за православною совре­менною Церковью в России имя «Тихоновской».

А теперь уже и Митрополиту Сергию легче сказать такие, например, слова:

- Христос пришел не господствовать над народами, а «обнищавшему Адаму послужить» и спасти грешников... Поэтому, продолжая на земле дело Христово, наша (православная) Церковь сильна не внешним оружием, а голубиной чистотой своей верности Христу, своим исповеданием истины. Она поэтому не силы ищет, а правды. И безоружная исходит в мир светить ему светом Хри­стовым и всех приводить к прославлению «Отца нашего, Иже на небесех» (Мф 4,15). Этот чудный, величественно-умилительный образ делания Св. Церкви Христовой - прямая противоположность папству с его мирскими стремлениями и замыслами... Да не прельстят вас (слово обращено было к эмиграции) льстивые речи, зовущие к «измене Православию», которые хотят «похитить у вас самое драго­ценное сокровище - Православную веру, в которой весь смысл и цель нашей жизни; или лучше сказать: вся наша жизнь, и настоящая, и будущая. Потерять ее - значит все потерять для верного сына нашей Церкви; и никакие презренные блага..., ни даже весь мир не могут вознаградить нас за эту потерю».

...Вот мы снова услышали слова Христовы, что душа дороже всего мира... И говорить так, как они сказаны сейчас, могут лишь те, которые имеют на то право от... самих себя, от собственного своего духа (Журнал М. Патр. №5).

И такие исповеднические слова говорятся M. Cepгиeм уже не впервые.

В своей так называемой «декларации» 1927г. он также писал:

Православиe для нас есть «истина и жизнь со всеми его догматами и преданиями, со всем его каноническим и богослужебным укладом». А когда потом многие все же смутились откровенной и прямой его позицией, каковая единственно и является достойной для христианской Церкви в отношении къ советской власти, то он вместе с прочими членами Патриаршего Си­нода написал другое послание, в котором твердо заявил:

«Мы ни на йоту не отступали и, Богу поспешствующу, не отступим и впредь» от святого православия (18-31 декабря 1927 г.).

И еще ранее (10 июня-28 мая 1926 г.) он доверительно обращался к еписко­пам Российской Церкви по вопросу о легализации ее и тогда тоже писал:

«Мы весь смысл и всю цель нашего существования видим в исповедании веры в Бога и возможно широком распространении и укреплении этой веры в сердцах народа».

Все время один и тот же дух, даже одни и те же слова; это говорит, несомненно, о том, что исповедующий их вседа одинаково и думает, и определен­но ощущает. Не сразу далось это М. Сергию... Но после искушения он окреп...

Так приблизительно думают и другие епископы, более или менее прибли­жаясь к идеалу. В этом смысле нам удалось получить замечательно-харак­терный живой документ от одного святителя, сосланного в северный мона­стырь. Он уже много раз с моего разрешения был напечатан в журналах. Приведу его и я полностью: он многое разъясняет из прошлого, а также убе­дительно говорит и о настоящем. Письмо написано было в Россию, а оттуда переслали его и за границу. Дата не помечена, но я отношу ее к 1930 году. Вот что и как пишут теперь православные архиереи: «Христос воскресе, дорогие во Христе. Посылочку Вашу получил 5 июня. Благодарю за заботы... Живу по-прежнему. Господь укрепляет своею благодатию... Тружусь и чувствую, как физическая работа меня укрепляет. Сначала трудновато было носить и малые ноши; а теперь без вреда для здоровья ворочаю и ношу пудовые камни. В общем Господь обращает мне все на пользу. Здоровье мое удовлетворительное, и настроение бодрое. Трудновато бы­ло на первых порах для гордости; но когда Господь послал смирение, и совсем стало хорошо. В общем меня Господь еще и еще смиряет; за что я Его благодарю и ни на кого не сержусь. На свою неволю смотрю, как на лечение, и прошу Мудрого Врача Господа всесовершенно исцелить меня от ведомых Ему моих недугов. Конечно, лечение не всегда легко проходит: бывают горькие лекарства и тяжелые операции. Вот здесь-то и потребно внутреннее терпение. Внут­реннее же терпение не есть слепая или тупая покорность силе и обстоятельствам; но радостное и осознанное несение всех бед и зол, питье чаши скорбей, как спасительного лекарства. Когда вы терпите болезнь и обиды только внешне, внутри же у вас кипит, возмущается и растет злоба или уныние; ведайте, что у вас терпения нет. Посему каждый из вас должен понять причину и цель посылаемых нам от Госпо­да испытаний и молить Спасителя о ниспослания смирения и терпения. Это и нам полезно, и с волею Господнею согласно. Терпите все, что Господь посылает. Да хранит вас всех Господь в благополучии и душевном покое, который, как и всякий дар благий, сходит свыше, от Отца светов, Ему же и передаю вас всех...»

Дальше он сообщает, что «решение пришло» о ссылке куда-то. Как же он отнесся к этому новому огорчению и испытанию?

Он сначала сверил его не с... советской властью, а с волею Божиею: «Почему оно таково, я знаю. Знайте и Вы, что Господь нас грешных ис­правляет: то лаской, то удачами, то любовью близких, то утешением, то болезнями и скорбями, темницей. Будем же все смиряться и терпеть. Смирен­но несите и Вы Ваши скорби.

Пасхальную ночь встретили в храме. Удалось поговеть и причаститься Св. Таин.

Если у Вас углубленное настроение к распознанию себя, сокрушению и смирению, то радуюсь. Всматривайтесь тщательнее внутрь себя, находите в себе худое, скорбите об этом: это угодно Господу и спасительно человекам (т.е. неверующим. - А.В.)».

Вот истинно христианский дух: при всех скорбях, или точнее - благода­ря им, епископ вошел внутрь души свое, очищается от немощей своих, научается правильному и углубленному пониманию чистого, то есть евангельского-апостольского христианства, смиряется, растет духовно, благодарит за все, и особенно за скорби, Бога, а ко всему этому совершенно ясно видит, хотя довольно прикровенно говорит об этом в самих последних словах, что именно только такое поведение христиан может благотворно действовать и на других, как свидетельствует - тоже деликатно-сокровенно - и св. апостол Павел (Тит.3,2 и 8 стт.).

Но может быть кто-либо подумает, что такие мужественные исповедники те­перь существуют лишь в ссылке, а в епархиях на свободе остались лишь приспособившиеся к власти человекоугодники: так нередко говорят пред­ставители идеи о так называемой «подпольной Церкви» («карловчане»). Но с этим никак нельзя согласиться. И прежде всего по той простой причине, что жить в настоящее время при тех необычайных условиях, какие создались в России, не только не легче, а гораздо труднее, чем в ссылках: там - труд­но физически, но всякий из нас знает, что душевные муки несравненно тя­желее телесных. И потому мы утверждаем, что митрополит Сергий чувствовал себя в четырехкратной тюрьме легче, чем стоя во главе Церкви. Это и понятно само собою. Но об этом он и письменно засвидетельствовал в своем прекрасном, духовно-ясном, бодрящем и успокаивающем, послании 16-29 декабря 1927 г., написанном по поводу сомнений в правильности и чистоте взятого курса:

«Господь возложил на нас великое и чрезвычайно ответственное дело - править кораблем нашей Церкви в такое время, когда раcстройство церковных дел дошло, казалось, до последнего предела и церковный корабль наш не имел управления». Это было после целого ряда изъятий возглавителей Патриаршей Церкви в 1926 г., когда подвергался арестам и сам митрополит Сергий.

И что же? Легко ли при таких условиях было принимать на себя бремя, - воистину уж «бремя», - правления?.. Мы знаем, как пришлось увещевать митрополита Пет­ра, чтоб он не отказался принять на свои плечи быть преемником власти только что скончавшегося патриарха, оставившего и его одним из своих за­местителей... Мы знаем, что впоследствии и митрополит Cepгий с охотою готов был передать свои обязанности Коллегии, ради одного лишь послушания заключен­ному Местоблюстителю... Но как в этом последнем случае, так и в начале своего управления митрополит Сергий не отказался малодушно от своих «прав», - а они заключаются, по слову Спасителя, в обязанностях всем служить (Мф.20,26), - но решил возложить на себя тяжкое иго, врезавшееся больно в подогнувшу­юся выю.

«Можем, не обинуясь, исповедать, что только сознание служебного долга пред Святою Церковью не позволило нам, подобно другим (значит, и «другим» тоже легче казалось) уклониться от выпавшего на нашу долю столь тяжкого жребия. И только вера во всесильную помощь Божию и надежда, что Небесный Пастыреначальник в трудную минуту "не оставит нас сирых" (Иоан.14,17) поддержала и под­держивает нашу решимость нести наш крест до конца».

И такая же решимость характеризует и других святителей: может быть, каждого в свою меру, но в той или иной степени - всех вообще. Это особенно ясно высказано - или лучше сказать: вырвалось - в речи молодого светильни­ка Церкви, новорукополагаемого епископа Иоанна... Другой, более опытный, поседевший в боях apxиepeй, может быть, и смолчал бы благоразумно. Но го­рячая душа, да еще в такой момент, как призыв к апостольскому подвигу, особенно бывает готова к исповедничеству: ей тогда хочется бросить вызов всему миpy, и даже самому диаволу на борьбу...

И вот что излил из своей души он при наречении.

«Можете ли пить чашу, которую Я пью?» - взял он за тему такие крестные и огненные слова Спасителя (Мф.20,22). Не всякий бы дерзнул на это в прежние времена: это показалось бы гордым для него и неприличным в очах рукополагавших его высших святителей. Но теперь, когда становится понятным изречение Великого Апостола «кто епископства желает, доброго дела же­лает» (1 Тим.3,1), ибо он и первый слуга Господу, но и первый последователь за крестом Его; теперь желательно святое дерзновение за Церковь.

«В мирное время, - стал раскрывать свою душу новонареченный, - среди подвижников иepapxoв были и такие, которые искали в епископстве почет и славу, и находили их. А теперь иерархи призываются к великому подвигу - быть впереди всех в страде церковной».

«Свв. апостолы, когда выражали свою готовность пить Христову чашу и кре­ститься Его крещением, не вполне понимали сущность этих слов», - так смело говорит теперешний преемник апостольской власти, а далее еще муже­ственнее исповедует: «А мы теперь понимаем их, знаем, ибо видим, как они в действительности переживаются иерархами, и идем на тот же подвиг». Поэтому, - заявляет он, - «приемлю» избрание, ибо «отказ от сего» «теперь может быть сочтен за боязнь пить чашу Христову и креститься Его крещением. Впереди на пути своем ви­жу я шипы и терния. Но верую во всемогущую благодать архиерейства, действием которой да стану и я с Вами на стражу церковную, чтобы благовествовать спасительную истину без земного страха».

Эта речь записана была очевидцем хиротонии и наречения епископа Иоанна митрополитом Елевферием, возглавляющим ныне Литовскую Церковь и патриаршие приходы в Западной Европе. Он в 1928 г. имел милость Божиего Промысла побывать в России и свои впечатления и наблюдения теперь печатает (вышел в Париже уже I выпуск: «Неделя в Патриархии»). Мы еще возвратимся к его наблюдениям.

В ответ на исповедническую готовность молодого борца Церкви отвечал умудренный опытом и убеленный сединами, с морщинами на челе, возглавитель Церкви митрополит Сергий:

«Епископское служение, - сказал он, - есть надмирное служение в Его (Господней) земной Церкви». А далее, в согласии с новорукоположенным, тоже изрек: «Мир ищет радостей земных, плотских удовольствий. А мы должны утверждать их призрачность и видеть ценность в вечной жизни в Боге, кото­рая приобретается борьбою со грехом, доселе царствующем в мире». Для имеющего уши слышать, здесь сказано много - все.

Один Дух Святой говорил двумя устами... Так мыслят и чувствуют, а, следовательно, и в меру свою действуют иерархи, вожди Церкви, архипастыри.

А как помогают им их очи и руки, то есть пастыри, иереи, клирики?

Относительно этого у нас, к сожалению, меньше материала. И потому я позволю высказать скорее мои предположения, чем несомненные факты и обоснован­ные обобщения.

Наше русское, т.н. «белое» (в отличие от черного иноческого) духовенство до революции представляло из себя специальное сословие, или класс; наслед­ственно воспитывались молодые богословы семинарий на смену своим отцам. А приток кандидатов из других слоев общества - интеллигенции, мещан и крестьянства - был крайне незначителен, а из высшего сословия (как это наблю­далось в католичестве и привилегированном англиканском епископате) можно было встречать лишь ничтожные исключения у нас. А отсюда, в связи с общей характеристикой церковно-исторического момента пред революцией, о коем мы говорили выше, пред речью об архипастырях, в нашем духовенстве сло­жились следующие типичные черты: простая, но не пламенная вера, здоровое, но не достаточно принципиальное благоразумие и еще житейская приспособляемость. Христианство у нас было, так сказать, бледное.

Конечно, встречались (и почти во всякой епархии) поразительные примеры одушевленных пастырей, венцом которых является всему миру известный «ба­тюшка», о.Иоанн Кронштадтский. Но это были лишь яркие звезды.

А с другой стороны - и этого нужно было ожидать скорее - практическая, жи­тейская приспособляемость духовенства создавала благоприятную почву для компромиссов, чему способствовала и семейная жизнь (которую мы и теперь за­щищаем, по завету и разуму Соборов Церкви) многодетного духовенства.

[здесь текст прерывается]

Впрочем, такой внутренний религиозный переворот в епископе не представляет собою чего-либо особенно чрезвычайного: он и прежде так или иначе жил духовною жизнью во Христе. Но вот что и весьма знаменательно, и чрез­вычайно важно для социалистического государства, и отрадно для Церкви: что религиозным возрождением захватываются и ряды рабочего пролетариата, не говоря уже о сельском населении.

Вот факты. И прежде всего самый показательный и широкий: кто наполняет те десят­ки тысяч храмов в городах и селах? - Конечно, рабочие и крестьяне, так как другие, привилегированные классы почти уничтожены, а из уцелевших иные боятся обнаруживать свою веру, чтобы не быть заподозренными в «контрреволюции». Впрочем, и среди них встречается немало открытых исповедников веры, которые, оставаясь и на службе в советских учреждениях, не скрывают своей веры и - главное - ведут там себя по-христиански: кротко, послушно, любовно, терпеливо. Я лично видел таких лиц за границей, возвратив­шихся потом в Россию. Но интеллигенции там - маленькая пленка; масса же населения, как известно всему миру, -простонародье; и они-то составляют те 100 000 000 верующих, о которых свидетельствовал председатель союза безбожников.

Но иногда приходится встречать отдельные факты проявления христианской веры, которые особенно радуют нас. Их много, я приведу лишь несколько.

Когда митрополит Сергий был в декабре 1926 г. арестован, то сразу о нем начали ходатайствовать столь широкие круги - были депутаты из рабочих из Сормова, хлопотали и беспартийные члены ЦИК союза и т.д. - [так] что высылка его стала казаться если не опасной, то во всяком случае вредной («Социалистический вестник», 20 окт. 1927 г.). В заграничной печати сообщался факт подачи петиции во ВЦИК за подпи­сью более 1800 человек партийных коммунистов о том, чтобы не преследовали религию, так как она не мешает социалистическому строительству.

Митрополит Сергий в своей известной записке, поданной 9 февраля 1930 г. советскому правительству чрез Смидовича, просит о том, чтобы священникам разрешалось жить и служить «даже и там, где "сельские общины" обращены в "колхозы"»: очевидно, там желали этого, иначе не для кого было бы и ходатайствовать (Меморандум, пункт 16-й).

А вот сведения о том же самом из советской печати: «Есть среди нас товарищи, которые думают, что коллективизация обозначает уже и конец религии. Они совершенно ошибаются в этом. Сколько мы знаем случаев, ког­да колхозники заявляли безбожникам, что они не желают порывать с религией. Не раз приходилось слышать: если поп начнет агитировать против советов, мы выбросим его сами; но это ничего общего не имеет с религией: религия нам не мешает; она даже помогает, удерживая от безнравственных поступков и т.п.» (Безбожник, 1931 г., №27).

«Пред началом каждой сельской работы (крестьяне Н-ля) устраивают молеб­ны и процессии (священник при этом служит молебен у каждого колхозника)» (Безбожник, 1931 г., №№48 и 51).

«В деревне религиозные предрассудки гораздо сильнее, чем в городе; а что еще хуже [т.е. для безбожников] - это то, что антирелигиозная работа тут идет слабее всего» (Безбожник, у станка, 1931 г., №19).

Но и в городах не увлекаются этой пропагандой.

«В районе Нижнего Новгорода... религиозники всякаго рода заимствовавши методы работы своих товарищей в других районах опираются на низшие классы» (Безбожник, у станка, 1931 г., №4).

 «Церковники усиленно пролетаризируют свои ряды, записывая в приходские советы рабочих, через которых они потом распространяют свое влияние и на других трудящихся, особенно на женщин» (Безбожник, у станка, 1931 г., №19).

 «Накануне перевыборов в приходской совет» в с. Прове Ивановскаго уезда устроили специальную кампанию в современном стиле: повсюду были развешаны плакаты с надписями: «все на выборы», «выбирайте в приходские советы только колхозников, батраков, бедняков», а на самом доме священника боль­шими славянскими буквами на красной материи было написано: «очистим аппарат приходского совета от чуждых элементов, не способных в нем работать» (Безбожник, у станка, 1931 г., № 3).

 «Профсоюзы, комсомол, отделы народного просвещения и кооперативы образуют единый фронт преступно-наплевательского отношения к работе по безбожному воспитанию масс» (Безбожник, у станка, 1931 г., № 5). «В Москве, в Бауманском районе (здесь был центр революционного восстания в 1905 г.; ныне здесь помещается Патриарший центр и живет митрополит Сергий) организация безбожников была буквально выброшена из помещения, занятого районным комитетом партии, с одобрения его самого» (Безбожник, у станка, 1931 г., № 5). Профсоюзы «демонстративно объявляют свое равнодушие к безбожной работе» (Безбожник, 1931 г., № 29). На каждой почти странице «Безбожника» можно прочитать жалобы, что многие квалифицированные работники по антирелигиозной пропаганде «спят», другие, приехав после съезда безбожников в центр, ничего потом не делают на местах и т. п.

«Поп с иконами совсем не редкое явление в домах коммунистов, а они в этом обвиняют своих жен: это их-де затея» (в Области Чувашей). В Помосте член партии помогает «матушке» (жене священника), а «мать его прислуживает в храме; в ее комнате все стены украшены иконами, пред ка­ждой из них день и ночь горят маленькие лампадки» (Безбожник, у станка, 1931 г., №8).

В Михалеве священник-обновленец говорил в проповеди: «...коммунисты верят в Бога, хотя и не показывают этого» (Антирелигиозник, 1931 г., № 5).

«В феврале месяце 1931г., - пишет Безбожник (№38), - мы узнали о следующем факте. Активный член комсомола попал под влияние некоего монаха, "святого отца Платона"; он стал его учеником и теперь носит венец из колючей проволоки, говоря, что он подражает Христу». Известие об этом по­явилось во многих советских газетах: например, Комсомольская Правда при этом везде сообщает, как капли крови текли по его лбу. Это было в Чистопольском уезде Татарской республики. Там же наблюдались и другие факты.

«Один комсомолец принял крещение; двое других стали евангелистами; секретарь одной комсомольской ячейки помогает в ремонте храма; другие принимают участие в религиозных похоронах партийца; в других местах - на­ходили иконы у коммунистов» (Безбожник, 1931 г., №21).

«Молодые комсомольцы носят на теле кресты» (№ 26), «венчаются в храмах», (№ 51) и т.п. «Даже некоторые (взрослые) коммунисты продолжают сохранять ста­рые религиозные обычаи: принимают попа, исполняют религиозные обряды (Безбожник, у станка, 1931 г., № 9). В Дубове, в центральной России, существует чудотворный колодец, который привлекает тысячи верующих. Впрочем, это не единственный случай; подобных ему немало отмечается в советской печати. Довольно и этого. Паломничество к колодцу организовано диаконом, бывшим коммунистом (Безбожник, у станка, 1930 г., №19).

Такова общая картина положения религиозного дела в России. Конечно, не должно думать, чтобы сплошь всё население страны нашей было охвачено религиозным энтузиазмом или стояло на той высоте, как тот сосланный в Соловки архипастырь; но нельзя и наоборот в печальном унынии предполагать, что христианство осталось лишь в подобных ему единицах. Мы имеем данные, которые показывают, что и в массах народных идет религиозный процесс на повышение; а иногда он достигает уже такой высоты, о которой мы давно не слыхали. Я здесь отмечу несколько таких знаменательных фактов широкого характера.

I. 0БЩАЯ ИСПОВЕДЬ

В прежнее время мы знали об общей исповеди разве лишь при многотысячном скоплении народа у о. Иоанна в Кронштадте. И редко-редко где-либо в другихъ местах (у о. Николая Смирнова в Москве в храме Воскресения на Кадашах, в воинских частях пред сражениями и т.п.). А теперь вот что читаем в журналах Московской Патриархии, от 30 октября 1929 г.:

«СЛУШАЛИ: Доклад Преосвященных (не одного, а нескольких) об общей исповеди, и по бывших суждениях

ПОСТАНОВИЛИ: Обратить внимание епархиальных преосвященных на часто повторяющиеся случаи злоупотребления общею исповедью и т.д. И потому предложить: I. допускать общую исповедь только в исключительных случаях, и каждый раз с нарочитого разрешения Епарх. Преосвященного или викарного - по принадлежности...»

Далее дается целый ряд подробных указаний о подготовке и способе совер­шения общей исповеди. А затем Высшая Церковная Власть, воспользовавшись таким поводом, дает распоряжения и вообще по поводу обычного чина испове­ди:

«II. обратить внимание Епархиальных Преосвященных вообще на должное совершение духовенством таинства исповеди (частной), требуя, чтобы приступаю­щие к исповеди проходили гoвениe, чтоб исповедь не была торопливой, избегая совершения ее во время литургии, как это иногда практикуется, к вели­кому искушению верующих, даже во время чтения Апостола, Евангелия, перед самым причащением и пр.

В случаях же, когда в приходе бывает много говеющих - располагать их приступать к говению в течение всего года; в Великом же посте - не откладывать исповеди до последней недели, не сосредоточивая говельщиков на одной (напр. первой или последней) неделе Поста.

При множестве говеющих может быть допускаема общая исповедь, как введение к частной и т. д.»

Из того постановления и самого повода несомненно видно, что в России, и притом не в одном месте, а у многих Преосвященных возбудился та­кой вопрос, очевидно, ввиду множества говеющих, так что один свя­щенник не может справиться со своим делом в обычном порядке частной исповеди каждого в отдельности.

 

2. ЕЖЕДНЕВНОЕ ПРИЧАЩЕНИЕ

Еще болee неожиданным и знаменательным, в смысле роста религиозного воодушевления и углубления духовной жизни, явлением может служить дру­гой, поднятый пред Патриархией вопрос - о Причащении Святых Таин.

Группа христиан подняла вопрос об ежедневном совершении Литургии и в Великий Пост; при этом была приложена «Апология (защита) ежедневного и повсюдного приобщения Св. Таин как заповеди Христа Спасителя» (177 стр.).

Митрополит Cepгий предложил Патриаршему Синоду свое заключение:

«Всячески нужно приветствовать мысль Апологии о желательности возмож­но широкого распространения среди православных благочестивого обычая чаще приступать ко Св. Причастию. Православный пастырь, конечно, должен бороться с механическим, небрежным и невнимательным приступанием ко Св. Таинству и так приступающих должен удерживать от Причастия. Но в такой же мере пастырь должен бороться и против излишней и нездоровой мнительности, "боязливости" своих прихожан, которая иногда заходит уже слишком далеко и нередко отгоняет их от Причастия на много лет. Пусть напоминание Катехизиса о причастии по крайней мере раз в год будет для всякого православного лишь едва позволительным минимумом, предназначенным для людей, совсем почти отвыкших от Церкви. Общим же правилом пусть считается возможно частое причащение». Конкретно митрополит Сергий рекомендует «самое большее, чтобы современные православные христиане, не­смотря на свои мирские занятия, приступали к Св. Причащению возможно часто, но и это лишь для более усовершившихся из них не чаще, чем в ка­ждый воскресный день или в праздники».

С этим мнением Заместителя согласился и Патриарший Синод.

Такое стремление к частому причащению - явление совершенно небывалое в прежнее время; и вне всякого сомнения, оно свидетельствует об особенном повышении веры и духовной жизни, каковое нужно уже умерять благоразумными мерами.

За границей мне не раз приходилось встречаться с лицами, приезжавшими из России, которые сами свидетельствовали о себе (и других), что они на родине привыкли причащаться раз в две недели, раз в три и т.п., и по­тому просили допускать их к такой же практике и здесь. И я, видя их ду­ховную настроенность и смирение, с радостью шел им навстречу.

Но особенно меня поразил один священник, бежавший из России в 1930 г. Много интеллигентных и богословски образованных людей собрались послу­шать рассказы его о жизни Церкви в России. Между прочим, ему задан был вопрос: какими способами она борется там против неверия, безбожия, богоборчества, когда у нее нет ни органов печати, если нельзя распространять религиозных книг, между тем как противная сторона пользуется всеми способами свободного слова. Нам, как интеллигентам, прежде всего мыслился словесный, умовой способ защиты христианства. И вдруг, к моему изумлению, батюшка прежде всего указывает совершенно на другой путь:

«У нас, - сказал он, - наши архипастыри настойчиво указывают главным образом на необходимость сколь возможно частого совершения Божественной Литypгии и Святого Причащения: будет Литургия, спасется и Церковь; не станет ее - конец всему. Поэтому у нас Литургия (речь шла о Петрограде) совер­шается в храмах каждый день, или даже два раза в день - ранняя и поздняя. Благодаря этому и при пятидневке (вместо обычной недели) всякий рабочий может попасть или на всенощную, или на одну из литургий».

Ответ самый мудрый и глубокий, и в то же время самый простой, и я, по­раженный этой простотою, потом думал: как же я сам-то не мог додумать­ся до этого? А вот в России все стало так очевидным само собою: Сам Дух Святый указывает спасительнейшие пути спасения, и притом стоящие со­вершенно уже вне всякой политики, всем всегда доступные, а главное - са­мые действенные.

В связи с этим вопросом отмечу и другую небывалую новость: служение двух Литургий на одном престоле. Об этом прежде даже не приходилось и слышать. Один епископ возбудил вопрос об этом, очевидно опять ввиду скопления богомольцев. Патриархия разъяснила, что совершение на одном престоле двух Литургий, согласно установившейся практике Церкви, не разрешается. В случае же нужды, устрояется переносный престол, поста­вляемый где-либо на удобном месте в том же храме - на солее (пред закры­тыми Царскими вратами) или даже в самом алтаре (смотря по удобству) - и на нем совершается вторая Литургия.

Наконец, отмечу и третье нововведение. Один Преосвященный обратился в Патриархию с просьбой дать указание по следующему поводу: «За отсутствием своего священника религиозные нужды обслуживаются соседним священником, который иногда находится на расстоянии 15, 20 и более верст. Во вре­мя Великого Поста это обслуживание осложняется большим наплывом говеющих, и священник, обслуживающий их, затрудняется всех их исповедовать в пят­ницу, а в субботу причастить Св. Таин».

Патриарший Синод постановил, что в таких случаях священник «может, с разрешения местного Преосвященного совершить для указанной цели Литургию Иоанна Златоустого и во вторник и четверг седмиц Великого поста, исключая первой».

Правда, в этом случае идет речь о приходах, где нет священников; но тем более отрадно, что даже и там, где нет духовного руководителя, народ сам стремится удовлетворить религиозную жажду.

Все это говорит нам, что вера в России не только жива, но и возгора­ется в большей степени, чем даже прежде.

И с этой точки зрения можно теперь понять несколько загадочные, но и не­обыкновенно утешительные слова митрополита Cepгия, написанные мне в Париж в ответ на наше поздравление его со днем Ангела (28 июня в день свв. Сергия и Германа Валаамских Чуд.):

«Дорогой Владыка. Сердечно благодарю Вас и Ваших ближайших сотрудников по Парижу за поздравление, за молитвы и благожелания... Дай Бог и Вам всем в мире и единомыслии, друг друга тяготы носяще, преуспевать на Вашем очень нелегком церковном поприще, трудиться над нивой, чрезвычайно много обещающей в будущем, но в настоящем требующей великого самоотвержения и труда... Молитвенно желаю (и Патриаршей Церкви в Ницце) не смущаться своею малочисленностью, но воз­растать в благодати Божией и внутренне, и внешне».

Эти слова «чрезвычайно много обещающей» пали мне на сердце сразу, когда я получил письмо. Я при этом припомнил его же слова, сказанные всего лишь тому назад три года, когда его спросили о состоянии религии в русском народе, он ответил корреспондентам приблизительно так: «мы еще не теряем надежды» на возвращение его к Церкви... Так он говорил недавно. А теперь пи­шет такие ободряющие слова, что нас (а конечно, он это говорит из своего опыта по Poccии) ожидает много, и не просто даже много, а чрезвычай­но много прекрасного в будущем. А потому можно в настоящем понести и великое самоотвержение и труд, и понести радостно.

А один из наблюдателей религиозного возрождения Церкви еще в 1920 г. написал в книге «Русская Церковная смута» следующее:

«Церковная жизнь к 1920 году восстановилась полностью, а может быть, да­же превзошла старую, дореволюционную. Вне всякого сомнения, что внутренний рост церковного самосознания верующего русского общества достиг такой вы­соты, равной которой не было за последние два столетия русской церковной жизни» (Профессор Стратонов, Берлин, 1931 г.) Еще многое можно бы рассказать в этом отделе о внутренней жизни в Церкви; в заключение упомяну о чине священного мироварения. Как и прежде, так и теперь святое миро приготовляется при усердных молитвах, архиерейскими богослужениями в течение трех дней варилось благо­вонное миро, а на четвертый день оно было торжественно освящено за Боже­ственной Литургией митрополитом Сергием при сослужении еще восьми архиереев. Не будет излишним упомянуть еще и об одной незначительной вещи, но характерной для Церкви и русской, и заграничной. Как известно, здесь в Америке, а отчасти и в Европе духовные лица не носят открыто присвоенных им специальных одежд - так сильно влияние миpa. Не так в России.

Вот что пишет в своей книге «Неделя в Патриархии» очевидец митрополит Елевферий про встречу его в Москве членом Синода аpxиeпископом Алексием:

«Смотрю, и с немалым удивлением, не скрывшимся от Владыки, вижу, что против двери вагона стоит в меховой, с бобровым воротником, рясе, в клобуке и с архиерейским посохом в руках А. Алексий. Сели в такси.

- А Вы, Владыка, видимо, удивились, видя меня в рясе, в клобуке и с посохом. Вы, вероятно, думали, что мы, архиереи, здесь ходим с бритыми бо­родами, стрижеными волосами и, конечно, без клобуков и посохов, в светских костюмах, - обратился ко мне А. Алексий.

- Да, почти что так.

- Как видите, мы все сохранили у себя и всюду являемся в прежнем виде.

- Ну, слава Богу, Это очень хорошо, - ответил я.

Но не одни лишь apxиepeи, а и священники ходят в рясах, как и прежде. Я видел это и на фотографиях и слышал от бежавшего из России священника: обычные длинные волосы, прежняя шляпа, старенькая, поношенная ряса; и никто этому не дивится, как делу привычному.

Но что при этом ново, так это не прежнее самосознание священников. В Париже я слышал от одного человека, который побывал в Poccии в 1932 г., следующее: "Когда Вы теперь встречаете в городе священника, не думайте увидеть в нем забитого, загнанного, робкого человека. Это уже прошло. Теперь Вы сталкиваетесь с новым типом: с великими скорбями отвоевав право на существование, они теперь ходят с приподнятой головой и твердым (он сказал - "гордым") взором. И не думайте, чтобы Вы могли его легко смутить какими-либо возражениями, нападками на веру: у него на все это есть уже выработанные ответы».

Подобный отзыв мы услышим еще раз, но только уже из уст самих безбожников и из официального источника.

Так жизнь закалила там людей. А отчасти этому способствует и самый способ подбора кандидатов в пастыри. Прежде их поставляла Духовная шко­ла; теперь ее нет. Но мы знаем, что наша прежняя школа носила узкий классовый характер: она была дешевым путем для образования детей духовенства, и потому было очень трудно воспитывать учащихся в строго-религиозном духе. Теперь школ этих нет: Промыслу Божию не угодно было сохранить их; и нет еще Его воли открыть их и доселе.

- Откуда же наполняется у Вас клир, - спросили корреспонденты митрополита Сергия.

- Мы, - ответил он, - теперь подбираем священнослужителей по признаку не образовательного, а индивидуального ценза.

То есть: найдется в приходе духовно настроенный человек, достаточно образованный и знающий свое церковное дело; его и ставят. Поэтому теперь в рядах духовенства можно найти и бывшего губернатора или офицера, или доктора и т. п. А в селе иногда встретите и простого, но богобоязненного священ­ника из самых простых крестьян. И подчас они хранят веру и Церковь и сами стоят на гораздо большей высоте, чем прежние наши семинаристы и да­же иные «академики». Впрочем, для хиротонии в apxиepeи и доселе еще не исчерпан запас прежних кандидатов Духовных Академий. Это ясно видно из хроники «Журналов Московской Патриархии». Например, во епископа Яранского рукопо­ложен архимандрит Ефрем (Ефремов), окончивший Казанскую Духовную Академию; во епископа г. Петропавловска поставлен прот. Василий Евстратов, кончивший Московскую Академию, с пострижением в монашество с именем Артемон; во епископа Кинешемского рукоположен архим. Александр (Торопов), кандидат Московской Академии (Журнал Московской Патриархии, № 9-12 за 1932 г.).

Однако митрополит Сергий возбудил пред советской властью вопрос и о разрешении иметь Высшие Богословские Курсы, прося правительство хотя бы уравнять в этом отношении Патриаршую Церковь с обновленцами, которые давно получили разрешениe иметь Духовную Академию, и, кажется, даже не одну (в Петрогра­де и Москве); но все в воле Духа Святаго; может быть, еще и не полезно по­ка возвращаться к старой системе школьных подготовок пастырей: далеко не всегда выходили оттуда достойные служители. Ведь и живоцерковники, и обно­вленцы, а вообще и другие раздорники Церкви вышли из семинарий и академий. Я лично думаю и доселе, что наступил момент радикально пересмотреть вопрос о кандидатах на пастырство: по-моему, и сейчас нужно подбирать достойных христан, а не квалифицированных «богословов», а среди послед­них нужно делать строгий выбор по тому же самому признаку личного нравственного совершенства и религиозному горению... А я достаточно знаю наши семинарии и академии, так как не только сам там учился, но и учил и в Духовной Академии, и в Богословском Институтe, и в трех семинариях... На этом кончу характеристику внутренней жизни Церкви в Poccии.

III. ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ЦЕPКВИ

Человеку, живущему за границей, не сразу и не легко можно понять: чем и почему занимается Церковь в Pоccии. Отсюда всем кажется, что не только главным, первым, но и единственным вопросом, коим должно интересоваться сейчас христианину в стране советов, является беспрестанная мысль и напряженная забота о том, чтобы так или иначе содействовать свержению и уничтожению советской, антирелигиозной власти. Отсюда трудно понять, каким образом можно относиться к ней не только лояльно, но и просто терпимо. И в душах многих беженцев прежде таилась мысль, что, может быть, наконец Церковь скажет свое слово призыва к восстанию, и все будет сме­тено с лица Святой Руси. Одно время почти открыто говорили и хотели, что­бы сам Патриарх встал во главе народа и начал править Русью просто как Великий Государь. Да и до сих пор еще многие думают, что Церковь взяла линию лояльности только по неизбежности, мирясь с фактом невозможности другого пути; и это еще так или иначе считается допустимым и временно приемлемым, хотя и не возвышенным, не достойным такого высокого учреждения, как Христова Церковь.

Но когда мы обращаемся к действительной работе ее, то мы сразу замечаем совершенно иное направление мыслей, другой характер деятельности, чем у людей за границей: там Церковь отошла от политики в свою собственную область и здесь спокойно и планомерно занялась только религиозной ра­ботой. И если бы можно было посмотреть на нее откуда-либо сверху, то наше­му взору она бы представилась островом среди бурного моря или тихим озером среди шумящего леса. Одно время, в первые дни патриаршества Святейшего Тихона, она бросилась было и сама в мятежное море; но очень скоро Господь вывел ее в тишину, на свою дорогу.

И первый, кто повернул в эту пристань церковный корабль, был сам Святейший Патриарх Тихон, избранник Божий. Еще в 1919 году он особым посланием предписал Церкви, чтобы она отошла от всякой политики и занялась пропове­дью о Христе. Странным для многих показалась такая перемена в Патриархе, и желая хоть как-либо оправдать его, или точнее - несколько извинить, объяснили ее заботою о Церкви, а другие не усомнились обвинить его просто в человеческой трусости, страхе за свою жизнь; иные же тайно обвиняли его прямо в измене. В Москве был даже один такой случай, описанный со слов очевидцев. «Скончался один почтенный батюшка; и отдать ему последний (прощальный) долг явился и самъ Патриарх Тихон», только что пред этим освобожденный из темницы. При виде его «оппозиционно настроенная группа демонстративно удалилась с погребения» (проф. Стратонов.-Р.Ц.Смута, стр.172), но Патриарха это не смутило, и он продолжал до самой своей смерти держаться взятого им направления. И пред смертью, когда людям остается бояться не земных господ, а Царя Небесного, он еще сильнее подтвердил свой прежний завет:

«Пора понять верующим христианскую точку зрения, что судьбы народов от Господа устрояются, и принять все происшедшее, как выражение воли Божией. Не погрешая против нашей веры и Церкви, не переделывая что-либо в них, словом, не допуская никаких компромиссов или уступок в области веры, в гражданском отношении мы должны быть искренними по отношению к советской власти».

Такой же точки зрения держались и другиe святители, преемники его власти. Заместитель Святейшего Пaтpиapxa на время его ареста митрополит Ярославский Агафангел в своем послании от 5/18 июня 1922 г. пишет к пастырям:

«Честные пресвитеры и все во Христе служители алтаря и Церкви. Вы близко стоите к народной жизни. Вам должно быть дорого ее преуспеяние в духе Православной веры. Умножьте свою священную ревность. Когда верующие увидят в вас благодатное горение духа, они никуда не уйдут от своих святых ал­тарей».

А к пасомым: «Братья и сестры о Господе... Храните единство святой веры в союзе братского мира... Наипаче же увеличьте молитвенный подвиг, огра­ждая себя от наветов духа злобы, врага нашего спасения».

А по отношению к власти заповедует следующее:

«Повинуйтесь с доброю совестью, просвещенною Христовым светом, государ­ственной власти, несите в духе мира и любви свои гражданские обязанности, памятуя завет Христов: "Воздадите кесарева кесареви и Божия Богови"».

Скончался в 1925 г. Патриарх Тихон; его права и обязанности, по завеща­нию Почившего, закрепленному 58 архиереями, прибывшими на погребение Святейшего, воспринял Патриарший Местоблюститель митрополит Крутицкий Петр. В своем первом послании Церкви от 28 июля 1925 г. он, подобно предшественникам, пишет:

«Богомудрые Архипастыри, честные пастыри и все возлюбленные православ­ные христиане. В столь тяжелое, переживаемое ныне, время церковной жизни, уповая на Божественное, пекущееся о нас промышление, будем пребывать в союзе мира и любви между собою, будем все едино (Иоан. 17,22-23), помогая друг другу охранять нашу православную веру; являя везде и всюду примеры доброй жизни, любви, кротости, смирения и повиновения существующей гражданской власти, в согласии с заповедями Божиими (Марк.12,17; Римл.13,1; Деян.4,18-19), дабы последняя видела это, и Дух Божий возглаголал бы через нее благая о Церкви Святой (1 Петра.2,12-14). Будем усердно молить милостивого Бога, да незыблему сохранит Он в православии нашу Русскую Церковь. "Утверди, Господи, Церковь, Юже стяжал еси честною Твоею кровию"».

После них и теперешний Заместитель, митрополит Сергий, не иначе мог пи­сать, как и они. «Теперь, когда наша Патриархия, исполняя волю почившего Патриарха, ре­шительно и бесспорно становится на путь лояльности», нужно «приносить в Церковь только веру и работать с нами только во имя веры». А относительно власти он писал в том же послании, или декларации, так:

«Забывали люди, что случайностей для христианина нет и что в совершаю­щемся у нас, как везде и всегда, действует та же Десница Божия, неу­клонно ведущая каждый народ к предназначенной ему цели». «Недаром ведь Апостол внушает нам, что "тихо и безмятежно жить" по своему благочестию (т.е. вере) мы можем лишь повинуясь законной власти (l Тим.2,2)».

Из всех этих приведенных выдержек становится совершенно бесспорным и очевидным, что взятая линия поведения в отношении к власти явля­ется не частным лишь мнением одного какого-либо робкого святителя, а общим принципом Церкви. Несомненно, что и те 58 архипастырей, которые при­сутствовали при вскрытии Завещания Патриарха и вступлении в управление митрополита Петра обсуждали между собою и этот практический вопрос жизни; и потому на послание Патриаршего местоблюстителя от 28 июля 1925 года можно смотреть как на соборное послание всех этих святителей.

Итак, ясно, что Церковь с 1919 г. отстранилась от политической деятельности. С этим можно не соглашаться, но никак нельзя отрицать.

И в России всегда существовала оппозиционная группа против такого направления. Мы это видели еще в факте демонстрации с Патриархом Тихоном. Впоследствии она была возглавляема митрополитом Иосифом (б.Ростовским, а потом краткое время Петроградским), почему получила даже имя «иосифлянского» раскола (давно уже теперь изжитого). Но и этот противник митрополита Сергия и Патриapшегo Синода по вопросу об отношении к власти писал то же самое, что и другие:

 «Смиренно повинуясь гражданской власти, не находящей пока возможным допустить меня недостойного до молитвенного общения с верной мне паствой...» - так пишет митрополит Иосиф, не согласный с Патриархией в ее церковной так­тике.

Также и Ярославские apxиepeи, отколовшиеся одно время от митрополита Сергия, писали:

«Чадам Церкви, и прежде всего епископам, вы вменили в обязанность лояльное отношение к советской власти; приветствуем это требование и свидетельствуем, что мы всегда были и будем лояльными и послушными гражданами».

О том же самом писали и из Соловецкого изгнания епископы и клирики: «Церковь не касается перераспределения богатств или их обобществления, так как всегда признавала это правом государства, за действия которого она не ответственна. Церковь не касается и политической организации власти, ибо лояльна в отношении правительства всех стран, в границах коих имеет своих членов. Она уживается со всеми формами госу­дарственного устройства (1927 года)».

Так резко расходится мнение эмиграции и Церкви в России. Конечно, очень легко предубежденному человеку заподазривать всю иepapxию (за исключением 10-12 отколовшихся на краткое время епископов) в страхе и компромиссности. Но серьезному наблюдателю такого единодушного голоса всей Церкви приходится задуматься самым внимательным образом о том, в чем же заключается причина этого согласного свидетельства всех.

Многие думают, что Церковь вступила на путь приспособления, и ради этого делает уступки политике во вред религии. С зтим согласиться невозможно. И прежде всего с моральной точки зрения немыслимо допустить, чтобы все, без единого исключения, главы Церкви были до такой степени беспринципны, или проще - бессовестны, и слабы духовно, что никто из них не нашел в себе мужества стать на правый путь и сказать истину. Между тем, и за границей, а еще более в самой России к памяти Патpиapxa Тихона относятся с глубоким почитанием, как к угоднику Божию, исповеднику Церкви. И теперешний Заместитель, митрополит Сергий, открыто заявляет в своем послании 1928 г.:

«Чтобы совместная наша деятельность имела успех, необходимо между нами взаимное доверие, а его именно всячески стараются подорвать некоторые, кто злонамеренно, кто по недомыслию, не желая понять, что они работают на разрушение Церкви. И вот нам, временным управителям церковного корабля, хо­чется сказать вам (т.е. смущающимся): да не смущается сердце ваше. Будьте уверены, что мы действуем в ясном сознании всей ответственности нашей пред Богом и Церковью». «Мы более, чем кто-либо другой, должны быть стражами и блюстителями чисто­ты нашей святой веры, правил и преданий церковных. Уже и в первом сво­ем послании (1927 г.) мы ясно и определенно выразили нашу волю быть православными, и от этого своего решения мы ни на йотy не отступили и, Богу поспешествующу, не отступим и впредь. ...мы уверены, что все это со временем будет ясно и всем вам, "смущаю­щий же вас - грех понесет, кто бы он ни был" (Галат.5,10). Итак, братие возлюбленные, "будьте тверды и непоколебимы" (1 Кор.15,58), "огребаясь от всех, творящих разделения" (Рим.16,17)».

Вот слова, дышущие совершенной искренностью. Непредубежденному читателю больше не требуется других доказательств их истинности: она самоочевидна. А неверного и Сам Бог приневолить не может к принятию истины.

То же нужно думать и о других святителях, стоящих на ответственном посту во главе Церкви.

А относительно митрополита Сергия даже противники его не могут указать ниче­го, порочащего его личность. В Париже мне довелось познакомиться с огром­ными материалами оппозиции против него; там собрано было все, что можно бы сказать. И, однако, никто не бросил ему упрека в нечестности, в не­искренности, в корыстности или даже в робости. И только не соглашались с его принципиальной линией, взятой по отношению к власти. Оппозиция стоит на точке зрения катакомбной Церкви, а митрополит Сергий, вслед за Патриархом Тихоном, стремится к устроению ее и при современных условиях жизни.

Итак, поверим честности и искренности наших архипастырей, возглавляющих Церковь. А кто не поверит им, тот еще прежде этого должен не ве­рить самому себе, так как мы обычно смотрим на все из окна собственной души: верящий в себя верит и в верность других, а неверный и других подозревает, ибо он не может по своему дурному опыту допустить доброе и в других.

Потому постараемся понять хорошие побуждения и Патриарха Тихона, и всех его преемников. И они совсем уже не так мудрены. Простому все - просто.

А). Допустим самое легкое и естественное объяснение: в Рoccии тяжелое время, по словам митрополита Петра, что и понятно в революционную переходную эпоху. Служителям Церкви грозят постоянные опасности арестов, ссылок и даже расстрелов. А мы своей заграничной деятельностью, допустим, вызываем власть на новые притеснения их. Неужели даже из-за одного этого - правда, и человеческого - сочувствия и сострадания к нашим ближним не следует прекратить эту деятельность, помолчать, устраниться от политики, послушаться умоляющих оттуда воплей: «Поймите же, наконец, что вы вредите нам»; «Хотя бы пожалейте нас». Ведь если бы мы были на их месте там, несомненно, мы могли бы расс­читывать на такую жалость и хотели бы ее. Почему же сами не только не жалеем их, а еще и поносим, и критикуем, и на весь мир хулим и своих отцов святителей, и всю Церковь? Мы говорим о ней, как о Матери, и в то же время нещадно бьем свою Матерь... Нет, плохо (если только не сказать: совсем не) любим мы Мать свою, ведь я уверен, что если бы родная наша, настоящая мать попросила бы помолчать о чем-нибудь, мы не усомнились бы немедленно оказать ей доброе повиновение. А здесь? Здесь мы начинаем еще больше кричать, как бы желая делать все на зло ей.

Да, придется дать Богу страшный ответ за одно это: «суд без милости ­не оказавшему милости» (Иак.2,13).

Б). Но несомненно, даже не этот «человеческий» мотив побуждает Мать-Церковь просить нас воздерживаться от политики, а ее саму заставил вступить на путь лояльности по отношению к антирелигиозной власти.

Главная причина этого - религиозная, церковная. Особенно ясно и определенно высказал это митрополит Сергий в своем последнем послании к Патpиapxy Варнаве Сербскому:

«Чтобы положить конец этой (заграничной) деятельности (карловацкаго центра), принимавшей ярко политическую окраску и приносившей неисчислимый вред нашей Русской Церкви, покойный Святейший Патриарх... упразднил Карловацкое Управление».

Но то же самое говорил в свое время и Патриарх Тихон:

«С глубокою скорбью мы должны отметить, что некоторые архипастыри и пастыри... занялись за границей деятельностью, вредной для нашей Церкви».

Вот основной исходный принцип деятельности Патриархии: польза Церкви. И если что-либо предпринимается там, то лишь для того, что­бы или создать условия, полезные Церкви, или же устранить обстоятельства, наносящие ей неисчислимый вред.

Поэтому совершенно напрасно бросают митрополиту Сергию обвинение, будто он с Патриаршим Синодом налагает кары за политические убеждения и действия. Нет, это неверно: они судят обо всем, в частности и о политических выступлениях, не по самим себе, а с точки зрения вреда или пользы для Церкви, а также с канонической точки зрения дисциплины, повиновения или, наоборот, самочиния.

Этот церковный мотив и определяет всю деятельность Пaтpиapхии: ему, в частности, подчинены все другие интересы, и в первую очередь - политический. А никак не наоборот. И это вполне понятно. Для всякаго искреннего и глубоко верующего человека вера есть не только главное, но и все; и потому он с легкостью и сознательно готов ради нее жертвовать решительно всем остальным, как бы оно ни было ценно: национальные инте­ресы, экономические выгоды, культурные ценности, политические формы устрой­ства, - все это должно быть приносимо в жертву ради веры, Церкви, спасения души, вообще - ради духовных ценностей.

Да верующему и не трудно делать все это, так как он живет больше дру­гим миpoм, а с высоты его к ценностям этого мира относится спокойно. Верующий, хотя бы и ничего не имел, он обладает всем; он выше мира.

И если это понять, тогда понятна будет и линия поведения Церкви в России; а кто не уразумел данного основного принципа, тому крайне трудно усвоить и психологию, и действия Матери-Церкви.

Итак, наши святые отцы не Церковью жертвуют в пользу политики, а политику приносят в жертву Церкви, ее интересам и ее законам (канонам). Но помимо этого основного принципа есть и другие, вспомогательные.

[здесь текст доклада обрывается]

http://www.bogoslov.ru/text/1691670.html