Разговорчики

Я не миссионер. Это констатация, но заодно и позиция.

Мне просто доводится общаться с протестантами. Вот я и общаюсь, и мы разговариваем. Отсюда — разговорчики.

В неизбежном огрублении типичное отношение православных к протестантам очень незатейливо: люди злокозненные и Писание так уж хорошо знают, что к ним лучше не подступаться[1]. Возможно, при этом подсознательно делается вывод, что если очень хорошо знать Писание, то там можно найти какие-то мощные антиправославные доводы и аргументы.

В таком же огрублении отношение протестантов к православным рисуется так: люди злокозненные и Писания совсем не знают. И вот, при таких исходных позициях попробуй пообщайся.

К счастью, общение происходит у меня дома, а известно, что дома и стены помогают. Стены не стены, но для начала всегда очень помогает Библия у изголовья — с явными признаками длительного употребления и со множеством закладок. А то, что рядом с ней лежит толстенький молитвослов, на ее фоне воспринимается гостями очень серьезно, и к аргументам и доводам, почерпнутым из него, относятся со вниманием, хотя такая вещь в их учение никак не входит, а напротив, оным учением отвергается.

Понятно, что протестантское благочестие самым тесным образом связано с Писанием; цитаты из него употребляются на каждом шагу. Но очень скоро обнаруживается, что меня цитатами не удивить, что я всегда могу «подхватить пас» и тоже что-то процитировать в ответ, а вот если не согласна с толкованием, то так об этом и говорю; общение приобретает характер заинтересованности.

Спрашивается, зачем мне все это нужно? Я не искала специально этих знакомств, они образовались на уровне разных мелких и крупных домашне-ремонтно-цветочно-компьютерных дел. Но уж раз образовались, то, стало быть, Господь привел. И постепенно до меня дошло, зачем привел.

Идея обращать моих знакомых протестантов в Православие мне изначально как-то не была близка: и сил не хватает, и темперамент не тот. Но вот разговаривать с ними о Православии мне показалось делом достойным. Я охотно поверю, что существуют протестанты со злыми мыслями; впрочем, верю и в то, что таковыми могут быть и православные. Но вот передо мной хорошие, честные люди, не просто о Православии ничего не знающие, кроме того, что можно увидеть на улице, в музее и по телевизору (красиво, но непонятно), но и предубежденные (в основном насчет Писания, ну и насчет нравов тоже), и — что греха таить — несколько запуганные. Это хорошо нам говорить, что Россия — страна православная, и большинство из нас говорит это без задних мыслей. Но не все... А они слушают в основном именно этих «не-всех». А тут еще как воскликнет добрый молодец, что-де мол русские генетически предрасположены к Православию, так они и вовсе закручинятся — как-никак, преступники против генофонда.

А со мной им понятно. И можно спрашивать.

— А у вас в церкви Писание-то хоть читают?

— Уж чего-чего, а Писание еще как читают!

Рассказываю, как. И про всенощную, и про литургию, и про паремии. И показываю в «Альфе и Омеге» проповеди на Евангельские чтения. Впечатление колоссальное. С тех пор читает журнал и заодно — владыку Антония. А вначале от слова владыка вздрагивала. И очень спокойно восприняла объяснение, почему мы говорим отцы — с экскурсами в историю столь почитаемой протестантами древней Церкви. Как-то спросила, зачем молиться святым, когда Бог есть. Я довольно просто рассказала, что мы не столько молимся святым, сколько молим святых об их заступничестве за нас у Престола Божия. И, вникая в обстоятельства их земной жизни, понимаем, какие из наших проблем кому из них ближе. А то, что просишь помощи у тех, кто мудрее, опытнее, во всех отношениях совершеннее тебя, вполне понятно. И вот, после кончины Святейшего Патриарха Алексия, звонит и говорит:

— У нас сегодня вместо проповеди пресвитер говорил похвальное слово Патриарху, и я хочу выразить Вам свои соболезнования. Но утешайтесь тем, что он ведь не бросил свою Церковь; наоборот, он сейчас у Бога молится за нее.

Вот вам и «не признают молитвенного общения со святыми», как скажет нам каждый специалист по сектам. Но поистине камень преткновения (о него же и Православие исторически претыкалось, а католицизм до сих пор претыкается) — это учение о месте Божией Матери в Домостроительстве спасения. Правда, любимый тезис — «в Писании не сказано» — разбивается относительно просто, хотя нельзя сказать, что быстро, потому что нужно напомнить все места в Писании, где о Деве Марии очень даже выразительно сказано. Но опровергнутый тезис еще далеко не означает согласия; впрочем, об этом ниже.

«О нравах» оказалось не так страшно; помогли общие соображения: свидетельствовать нужно честно. Поэтому говорю:

— Разумеется, среди православных есть такие, кто пьет, ругается, плохой семьянин и даже не вполне честен. Правда, их не так много, как вообще в окружающей среде, и заведомо не так много, как принято об этом говорить. Конечно, Вы мне скажете, что у баптистов такого не бывает, и я соглашусь. Но вот почему не бывает? Потому, что как только баптист пойдет этим опасным путем, его тотчас изгонят из общины и сомкнут ряды. А вот наша Церковь в этом отношении склонна действовать так же, как действует Господь, который долготерпит и не стирает грешника с лица земли, а ожидает его покаяния. Мы свое христианство очень серьезно воспринимаем как подражание Христу — по апостолу Павлу (см.: 1 Кор. 4, 16).

Это принимается в целом благожелательно. После такого общего введения уже легче говорить, что не следует требовать от священников того, чего у людей вообще не бывает, а именно полной безгрешности. В конце концов, мы не им молимся, а о них, и ценим их труды, и понимаем, сколь нелегок их крест.

Есть еще любимая тема: пятидесятники воспринимают себя не только как особо избранных, но и как передовой отряд, призванный вести за собой человечество. Даже не упоминая о том, сколько таких передовых отрядов в многострадальной всеобщей истории повергали человечество на грань уничтожения (а вытягивал всегда Господь), отвечаю спокойно, что нам это не подходит просто потому, что мы не видим себя ни стальным легионом, ни даже железной когортой, а придерживаемся убеждения в том, что Церковь — это община кающихся, что держимся мы только верой в благодатное всемогущество Господа и в Его беспредельное милосердие, способное избавлять от греха тех, кто этого всей душой желает и православно представляет себе синергию спасения (ничего-ничего, слова можно и нужно растолковывать). Реакция примечательная: «Да, покаяние — это очень хорошо, это очень важно и очень нужно». Вот и договорились.

Но вообще о молитве говорить трудно. Приходится проявлять твердость, но при этом ни в коем случае не произносить слова тотального порицания («у вас все неправильно»). Потому что от слов порицания никому еще лучше не делалось. Да и слова «правильно» применительно к себе лучше избегать. Вообще-то, они взыскуют даров Духа в значительно степени из-за неуверенности, как доказательство своей правоты, и так и рассказывают, что-де мол молился о том-то, и было то-то — это ведь действие Духа, да? Отвечаю, что на это трудно дать однозначный ответ, а у нас этой проблемы нет: дары Духа мы получаем в церковных Таинствах. Впечатляет.

В разговорах о написанных молитвах помогают соображения о святых, изложенные выше. Да, мы читаем молитвы, составленные не нами. Но никто не запрещает нам молиться и своими словами — помимо правила. А молитвы, вошедшие в правило,— это творения людей, чрезвычайно духовно опытных, нам они даны, чтоб вникали и по мере сил тянулись вслед.

Что же касается обилия у них молитвенных прошений, то приходится, несмотря на нежелание упрекать, говорить о том, что мы больше доверяем Богу, не «дергаем» Его, а просим, чтобы даровал нам то, что считает полезным для нашего спасения, потому что Ему это видней. Просим не только об обстоятельствах своей жизни, но и о том, чтобы менял, очищая, нашу душевную сущность, чтобы были мы способны к богообщению. Конкретные молитвы о конкретных делах и обстоятельствах опять-таки никто не запрещает, но в основном получается так, что перед лицом Божиим приходит понимание меры и масштаба, и вроде бы сама собой молитва кончается словами да будет воля Твоя. А на Страстной седмице как-то вообще о себе молиться неуместно: Господь идет ради нас на страшные муки, и лучшее, что мы можем делать,— это молитвенно следовать за Ним, ужасаясь тому, что Ему пришлось за нас претерпеть, сокрушаясь о своем недостоинстве и тем более благодаря Его за наше спасение.

А недавно пришлось мне замахнуться на «святое» пятидесятников: на теологию процветания. Разговор, естественно, о кризисе, и я говорю, что это — суд Господень, что люди безмерным стяжательством раскачали экономику, забывая о едином на потребу. На что мне говорится, что-де мол как же так, когда мы все время молимся об избытке материальных средств. И напрасно, говорю, потому что Бог ничего подобного не обещает и не дает. Далее совсем интересно:

— А как же в Писании сказано, что дает с избытком?

— Да это же жизнь дает, а не деньги (см.: Ин. 10, 10)!

— А что такое жизнь с избытком?

— А это благодатное очищение души и возрастание в Духе в этой жизни ради пребывания с Господом в жизни вечной.

Конечно, в Ветхом Завете говорится о материальном процветании (избытке), о чем уже многократно писалось, но в Новом оно упоминается один раз: все клали от избытка своего (Мк. 12, 44), то есть как раз говорится о том, что от избытка следует избавляться ради добрых дел.

Не в силах удержаться, я добавляю два простых аргумента: по человечеству и от Писания:

— Вот Вы молитесь, молитесь — а где же Ваш избыток? Нет его, и не будет: семья большая, крупных заработков не ожидается. Играть нельзя; на наследство, что ли, рассчитывать? Его у Вас не будет по причине отсутствия богатой родни. А посмотрите на земную жизнь Христа: у Него не только избытка не было, но подчас и самого необходимого, и крыши над головой не было... Зато вспомните, что даже когда Вы остались без работы, семья не голодала. Все необходимое у Вас есть; не лучше ли довольствоваться этим и благодарить Господа?

И говорит мне мой собеседник:

— Вы все мои представления перевернули. Я теперь думать буду.

И хотя наверняка это «думание» будет включать консультации у озабоченного специалиста и тем самым особых видимых результатов не даст — это уже дело Божие.

А вот еще эпизод. Поскольку я даю читать «Альфу и Омегу», получилось так, что шурин одного из моих собеседников, пресвитер общины, тоже стал читать, заинтересовался и захотел подписаться. Ну, я его и «подписала» в редакции: родичи приходят и берут. Засим следует весть: пресвитер хочет читать святых отцов, в особенности — святителя Григория Нисского и Каппадокийцев. Посылаю томик святителя Григория. В ответ наряду с благодарностью — новая просьба, высказанная в самостоятельном звонке (очень стесняется): где можно купить как можно больше святоотеческих творений? Особенно умиляет то, что как свидетельство серьезности намерений выражается готовность пойти за ними куда угодно, «даже в церковь могу зайти». Не в силах устоять перед такой дерзновенностью, рекомендую монастырскую книжную лавку. Через какое-то время следует благодарность даже в зримом воплощении: мне подарена фигурка кота (я их собираю). Кстати нужно сказать, что приятные бытовые подарки на церковные праздники мне делаются регулярно, а однажды даже на именины было воскликнуто по телефону «Многая лета».

И еще один эпизод, очень меня взволновавший. Приходит гостья с трехлетним мальчиком, который живет у нее на пансионе (мать много работает и пока что не хочет отдавать его в детский сад). Мелкий, но очень жизнерадостный ребенок все активно рассматривает и видит икону Христа, довольно большую и висящую почти особняком на высоте примерно двух с половиной метров. Шепотом спрашивает свою воспитательницу: «Это Иисус?». Она честно подтверждает — и малыш карабкается на кресло, чтобы быть поближе, и становится на цыпочки, и тянется, и тянет просиявшее личико. А мы с ней сидим потупившись: она понятно почему, а я потому, что горько вспоминаю пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне (Мф. 19, 14),— а вот ведь не только без святых икон детки живут, но и вообще их не крестят... И тут же приходит утешение: так пришел же! Устроил Господь! И даже если забудет, этого у него уже не отнять. И может быть, что и все мое «интерконфессиональное» общение — для того, чтобы маленький мальчик увидел Лик Христов.

В общем, зачем это мне, понятно. А вот им-то зачем? Почему слушают-то? Наверное, потому, что хотят узнать о том, что неосознанно волнует. Мне рассказывали, как в Европе два крупных протестантских религиозно-общественных деятеля узнали о том, что самый значительный протестантский богослов нашего времени Ярослав Пеликан принял Православие. Помолчали, и один из них задумчиво сказал: «А как ты думаешь, может, и нам пора домой?».

Из этого вовсе не следует, что все протестанты поголовно только и мечтают о том, чтобы принять Православие,— хотя бы потому, что они очень разные, и общины у них разные, а каждая община называет себя церковью и отличается соответственным чувством независимости. Не вытекает отсюда и необходимости срочно принимать решения о «всемерном повышении» и т. д. А просто полезно нам вдумываться в то, что вера имеет ступень уверенности, которая помогает видеть истину и красоту Православия в полноте — и не нервничать по пустякам. А любить Бога и ближнего означает в том числе и свидетельствовать перед оным ближним о своей вере с открытостью и доброжелательством.

___________________________

[1] Много-много лет назад одна активная пятидесятница пыталась меня обратить. Приводила тексты «от Писания». Каждый раз я ей объясняла, в чем недостаток ее толкования, и приводила другие тексты. На этом разговор кончался до следующей встречи, перед которой она явно получала консультацию специалиста, но результат оказывался прежним. Наконец произошла капитуляция: «Ты знаешь, мне наш пресвитер сказал: "Ой, она такая хитрая, ты с ней лучше не разговаривай"». То есть к знанию протестантами Писания можно относиться хладнокровно, главное — чтобы мы сами его знали.

http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=6651&Itemid=4