- Что есть книга для России? Какова ее роль в нашем отечестве?
- Смотря о какой России мы говорим. В России до-императорского периода практически для всего государства книга была источником веры. Русское Православие зиждилось на книге, прежде всего на книге переводной, которая вбирала в себя то, что духовно опытные люди написали о самом духовном опыте и о перспективах человека, который ищет пути в Царство Небесное. Практически до XVII века мы можем говорить о том, что книга - абсолютный, непререкаемый источник веры. Если что-то было написано в книге, то являлось правдой и не подлежало сомнению. Вплоть до того, что книжная справа послужила поводом для инакомыслия, поводом для отрицания господствующей богословской теории, поводом для того, чтобы остаться при старых книгах, потому что на этих книгах "отцы наши спасались, и мы спасаться будем".
С XVIII века в Россию проникли ренессансные и просветительские идеи, и книга стала источником знаний. То есть из нее черпалась новая информация, из нее шли новые прогрессивные идеи, которые наши писатели и читатели считали более интересными, чем те идеи, которые излагались в духовных книгах вплоть до XVII века включительно. Позже, в XIX веке, книга становится источником морали, потому что за период, когда книга была источником знаний, куда-то делась мораль. И началась своеобразная морализаторская струя в нашей истории книги. Появляются люди, которые пытаются восстановить в обществе те основы морали, которые некогда были заложены христианством, но потом были заслонены веком Просвещения, который дал знания, но почему-то моралью сильно не занимался, не ставил перед собой такой цели. И, в принципе, вплоть до Л.Н. Толстого, эта морализаторская струя составляла основу русской литературы и формировала вкус читателя. Нет ни одного писателя, начиная с А.С. Пушкина, который бы не занимался моралью и задачу свою не видел бы в том, чтобы эту мораль привнести в общество.
В XX веке морализаторская и информационная тенденции объединились, и возник феномен советской литературы, которая, с одной стороны, несла некие прогрессивные естественно-научные знания, а также знания, которые считались необходимыми для каждого советского человека в области исторического и диалектического материализма; а с другой - привносила морализаторскую струю, которая была призвана формировать нового человека, а также оживлять в обществе, которое строит коммунизм, предпочитает железное плотяному и т.д., и т.д., понимание человека, который живет некой обыденной жизнью и должен руководствоваться определенными принципами. Это - наши писатели-деревенщики. Все остальное вращалось в промежутке между этими основными струями.
Потом возникла книга конца 90-х годов - ужас и кошмар. С одной стороны, для человека, который был воспитан в традициях старой полиграфии, эти книги было неприятно даже взять в руки - ведь полиграфическая культура начала возрождаться только сейчас. Прошло 15 лет революционных реформ, прежде чем мы вспомнили о том, что книги надо печать таким образом, чтобы их было приятно взять в руки. Чтобы они не разваливались и не рассыпались, чтобы шрифт читался. То есть стали размышлять о книгах с чисто эстетических и практических позиций.
В этот период (конец 90-х годов) общество решило, что всякие запреты исчерпали себя, и на рынок повалила откровенная халтура. Оценивать качество этой литературы очень сложно, можно просто обратить внимание на стихи любой популярной песни, которая звучала (и звучит) по радио. В лучшем случае, там очень хромает рифма. Ну а если попытаться понять, что в ней сказано, эти попытки просто вызовут улыбку и смех. Так же и качество литературы - оно резко понизилось.
Божьей волей талант возникает или уходит. Но такого всплеска талантливой литературы, которую дал XIX-начало XX века, почему-то не получается. Вроде и цензуры нет, и все дозволено - а почитать нечего. Знамением нового периода стало активное переиздание старой литературы. 15 лет безвременья (во всех без исключения областях нашей жизни) начинает преодолеваться в области книгопечатания, возвращается хорошая литература. Вроде бы начали появляться хорошие переводы, не халтурные, когда переводчик "нового качества" не думал о языке оригинала, о стиле, об аллюзиях оригинала, а просто гнал подстрочник, который читать на самом деле было невозможно. А сейчас переводческая культура возрождается. Когда мы знакомимся с новой западной литературой, мы видим более интересные переводы, чем те, которые были в 90-х-начале 2000-х годов. То есть книга вновь пытается найти свое место.
Конечно, это очень сложно, поскольку у нее есть соперник - интернет. Но книга имеет неоспоримое преимущество: это устойчивый авторский текст, на который можно ссылаться. А ссылаться на интернет практически невозможно. Если я что-то прочитал в интернете, я могу об этом говорить в обыденных обстоятельствах. Но сегодня эта статья там висит, а завтра ее сняли или портал закрылся - и все. Мы потеряли эту статью навсегда, и восстановить ее нельзя. А книга - зафиксированная информация, за которую автор и издатель полностью отвечают.
Теперь мы возвращаемся из виртуального периода в некий реальный период, когда за информацию возникает ответственность. И тот, кто пишет, должен подходить к себе с нормальными, а не с облегченными требованиями, которые диктовались временем отсутствия всякой цензуры, в том числе и внутренней. Если я пишу, я не должен врать, потому что меня на этом поймают, потому что это вранье опубликовано, зафиксировано, и от него никуда не убежишь.
- Какую роль книга сыграла в Вашей жизни?
- Получилось так, что я всю свою жизнь, с детства, провел в библиотеке. В моей комнате всегда были книжки, и всегда была аллергия на книжную пыль, когда входил в свою комнату. А теперь у меня вся квартира заполнена книгами, так что из маленькой библиотеки возникла большая.
Все время книга была рядом со мной. Она вошла в мою жизнь естественным путем и не выделяется из этой жизни. Книга - ее непременная принадлежность.
- Есть ли отдельные книги, авторы, которые особым образом повлияли на Вас, изменили Вашу жизнь?
- Наверно, таких книг было много, потому что каждая книга приносит в себе новый оборот событий и явлений, и если тебе это кажется адекватным отражением окружающий среды, то ты должен это отражение жизни принять и, может быть, свой внутренний мир в связи с этой информацией перестроить.
Первая книга, которая рассказала о том, что есть не только советская школа, не только исторический и диалектический материализм, не только история партии и проч. - это Евангелие, случайно попавшее мне в руки еще в школе. Тогда церковных книжек не существовало в природе. Церковь жила отдельно, а мы жили каждый сам по себе; и вот каким-то образом в доме появился Новый Завет. Тогда у меня возникла мысль, что есть целый пласт жизни, который находится вне нашей обыденной жизни, вне нашего сознания.
- Сколько вам тогда было лет?
- Это была школа, средняя школа, даже не старшая. Где-то так.
Причем книжка была хорошая, с крупным шрифтом и не на церковнославянском языке, а на русском, в Синодальном переводе, вполне доступная для восприятия ребенка - читать ее было легко. Вначале Евангелие читалось, естественно, как сказка, за которой что-то стоит. Ребенком и история воспринимается как сказка. Скажем, история 5-6 класса, Древний мир и Средние века, это больше сказка для ребенка такого возраста. Потом, когда мы поступаем в университет и занимаемся историей, тогда мы понимаем, что это реальные события, за которыми стоят раскопки и есть источники, что все это реальная жизнь, которая когда-то была.
Потом, когда я учился на историческом факультете университета, под тем, что я прочитал в Евангелии, появились реальные фактические основания. Вообще, Московский университет и исторический факультет был очагом, где можно было можно мыслить не только в рамках краткого курса истории ВКП(б) (Всесоюзной коммунистической партии большевиков - корр.) об общественных науках. Нас учили смотреть на вещи немного шире. Именно там знания, полученные в детском возрасте, обрели под собой какую-то определенную научную основу.
Итак, Евангелие было первой книгой, изменившей мою жизнь.
А большое значение с точки зрения становления меня как церковного человека (не прицерковного, ни около церковного, а собственно церковного) для меня имели публикации владыки Антония (Блума) (митрополит Сурожский - корр.), ныне покойного. Они удивляли, прежде всего, свободой обращения с предметами веры: этот человек ни на цыпочках к ним подходил и не кончиками пальчиков трогал, а жил в их среде. И для него в них не было ничего необычного, так как они были частью его жизни. Он и говорил о них так, как мы говорим об обычных предметах. Это было неожиданно.
Вплоть до конца 90-х годов, вся наша церковная литература была перепечаткой литературы для крестьян конца XIX-начала XX века. А поскольку крестьянин в то время считался человеком умственно не вполне полноценным, который более научно поданную информацию в принципе понять не может, ему в руки и давали соответствующие книжечки. (Мы-то знаем, что крестьяне - не такие дураки, какими их считали. А считала их такими, кстати, и советская власть, хотя тот из властей, кто бывал в этой среде, знал, что народ гораздо более умен, чем о нем принято думать. Но почему-то наша проповедь и наша литература была именно такая: обращение к людям не очень полноценным.)
А здесь (в проповедях владыки Антония) беседа велась на равных. Ее понимал человек и со средним образованием, и с неполным высшим образованием, и с высшим образованием, и с учеными степенями. И понимал адекватно. Это был необыкновенный язык проповеди! Язык, который мы редко слышим в церкви.
Потом, когда издалась его книжка "Труды" (достаточно объемная), я прочитал ее за 3 ночи - от нее невозможно было оторваться!
Итак, первая книга показала, куда нужно идти, а вторая - как это нужно делать. Так что с точки зрения формирования личности я бы выделил эти две книги.
Помимо этих двух книг был, естественно, А.С. Пушкин, была литература Серебряного века. Никогда не любил Лермонтова, грешен, и не могу понять, в чем заключается его необычайная гениальность, о которой нам всегда говорили. По-моему, на фоне Пушкина и поэтов пушкинской поры, его творчество весьма заурядно, и вся трагедия лишнего человека происходила только от безделья. Человек не знал, чем себя занять, и писал какие-то странные романы и поэмы. Но любое дело, которое предпринимается от безделья, не имеет качества...
Был Ф.М. Достоевский. Особенно сильное впечатление произвели "Братья Карамазовы", которых тогда в школе не читали. Хотя произведение написано легко, свободно, и вся проблематика, которая там поднимается, есть и в "Преступлении и наказании". И я не думаю, что дети 9 класса не могут это прочитать...
- Может это и к лучшему, так как все, входящее в школьную программу, воспринимается как нечто нудное, навязанное.
- Может быть и так. Но с точки зрения информации "Братья Карамазовы" гораздо богаче того же самого "Преступления и наказания"...
Также были поэты-современники М.И. Цветаевой и она сама; А.А. Ахматова... Почему-то мимо меня прошла советская поэзия, видимо, в виду ее натужности и постоянного эксперимента. Я преисполнен всякого уважения к столпам нашей поэзии: А. Вознесенскому, Р. Рождественскому и Е. Евтушенко. Но не могу это читать. Это совсем не та поэзия, которая "легла на душу", когда воспитывался мой литературный вкус: проблема натянута, а форма очень слаба.
Потом был определенный период безвременья в современной литературе, который продолжается и до сих пор. Возможно ли сейчас назвать кого-то явлением? Виктора Пелевина? Если бы до Пелевина не было бы всей русской литературы трех веков, возможно, он бы представлял из себя явление. Нельзя начинать жизнь с нуля, потому что до тебя жило общество, которое что-то для тебя оставило. И самое неприятное, что отношение к языку не строгое. Язык - явление, которым надо жить, которым надо владеть и которое нельзя ломать. Конечно, язык развивается, но нельзя площадную речь считать нормой, как это делает Институт русского языка (РАН). С этой точки зрения новая литература облегчена. Слишком облегчена. Ведь когда я пишу, я должен не только выразить свою мысль так, чтобы кто-то понял. Я должен выразить ее так, чтобы она была правильно записана. Это та база, на которой шло формирование русской литературы. При этом, если Цветаева до сих пор поэт (поэтессой ее назвать нельзя, она все-таки мужского дара человек), а Ахматова - больше чем поэтесса, она - общественный деятель, то многие писатели и поэты уже теряют для меня это качество.
Я не удержался и написал небольшое эссе об отношении наших поэтов к религиозной проблематике. Я, не углубляясь, бегло пробежался по поэзии Серебряного века и выяснил, что христианкой в тех условиях была только А.А. Ахматова. У всех остальных другом был сатана. Некоторые об этом писали прямо. И в какой-то период своей жизни, видимо, финальный, около Христа оказался О.Э. Мандельштам. В этом плане удивителен тот факт, что все поэты Серебряного века считали себя последователями Пушкина. Никто кроме Ахматовой и Мандельштама не последовал за Пушкиным, так как Пушкин был человеком глубоко религиозным. Другие поэты Серебряного века - последователи Лермонтова, лишнего человека, который не у Бога и нигде. И демон - самый прекрасный герой для его поэтического описания.
Вот что получилось в нашей литературе: Пушкин - потом провал - потом Ахматова...
- Возвращусь к вопросам, затронутым Вами ранее. Как вы оцениваете состояние современной литературы, состояние современного книжного рынка? Какие есть плюсы, минусы? Это касается не только светской литературы, но и православной литературы.
- Огромный плюс заключается в том, что исчезла нужда искать книги. На рынке можно найти все, что нужно. В любом хорошем книжном магазине мы уже находим хороший ассортимент, интернет дает ассортимент еще бо льший. Причем, зачастую, по более приемлемым ценам. Здесь наше издательское дело удовлетворило спрос полностью и во всех аспектах. Я не могу за последнее время назвать книжку, которую бы я не мог найти.
И если перейти к нашему сегменту, к литературе православной, положительная черта остается - печатаются и продаются книги на любой вкус. Но есть один момент. Да, хорошо, мы отменили светскую цензуру, это было нужно. Хотя я, например, делал первые свои публикации в рамках советской цензуры ("Экономическая история Лаоса"), работая в идеологической сфере, так как был историком и экономистом, и продолжаю, кстати, ими оставаться. И уж у нас цензурное давление должно было быть сильнейшим. Но единственное моя связь с цензурой заключалась в том, что я съездил в Главлит (Главное управление по делам литературы и издательств - корр.) и получил от них печать. Все.
Наверное, там кто-то что-то читал, изучал. Но когда моя книжка вышла, ко мне подходили люди, специалисты по теме, и спрашивали: "Как Вам удалось издать такую книжку? Вы понимаете, что ваша книжка - ДСП (для служебного пользования - корр.), она не открытая". Да, действительно, у меня диссертация была ДСП, и на ее базе я писал монографию. И хотя я ее немного угладил, все, что могло быть в ней открыто - все осталось. И ее опубликовали. Кто-то даже пошутил: "Убери слово "Лаос" и поставь "СССР" - и все будет то же самое".
Более того, моя вторая книжка вышла в 1992 году при фактически оставшейся цензуре. И эта книжка по экономической истории России 1910-20-х годов с критикой марксизма-ленинизма проходила Главлит, и прошла.
Так что этот миф о цензуре 70-80-х годов, которая закрывала, не давала печатать - всего лишь миф людей, которые либо не хотели, либо не имели внутренней возможности преодолеть этот момент.
А для того сектора, о котором мы говорим, подобного рода цензура просто необходима по двум причинам.
1. С одной стороны, мы имеем дело не с материальной проблематикой. Церковь - это явление двусоставное. Оно материально только некоторой своей частью. А там, где речь идет о духовном, нужен глаз человека, имеющего определенный духовный опыт, чтобы мое, предположим, творение соотнести с реальным духовным миром, духовным опытом и понять, насколько оно соответствуют тем основным положениям, которые излагаются в святоотеческой литературе.
Помните, как возникали книжки духовного свойства? Они ходили в рукописях, дневниках, а лишь потом материализовывались. К тому времени их читало уже много человек. Если рукопись не "проходила", она забывалась и терялась. Если она имела ценность, если она соответствовала духовному опыту Церкви, то доживала до публикации. То есть была своего рода цензура - цензура всего церковного народа. И вот это мы можем как раз потерять, тем более что мир нас затягивает вместе с собой.
Вот, в 1993 году нам дали закон, который разрушает Церковь изнутри. Канонически Церковь формируется сверху вниз, и исторически она формировалась сверху вниз. Пришел апостол, основал Церковь. А что нам говорит закон? Три прихода объединились и создали церковь... Канонически это абсолютно неверно, этот закон есть калька с протестантского законодательства Америки... Он был продиктован, его списали уже сформулированным. Отсюда все наши беды: три прихода объединились - создали суздальский раскол... В результате получается децентрализованная религиозная организация... Сейчас мы соберемся - и другую "патриархию" образуем...
Это совершенно недопустимо, и данный закон, на мой взгляд, подлежит изменению. Но нас вогнали в эти рамки. Более того, в некоторых случаях и гражданский устав Русской Православной Церкви вынужден был следовать этому законодательству по той простой причине, что если бы он не следовал ему абсолютно, он не был бы никогда зарегистрирован, поскольку все внутренние документы организаций обязаны соответствовать действующему федеральному законодательству. Таким образом, нас втащили в децентрализованную структуру.
Был Издательский Отдел, который мог взять на себя ответственность за содержание издаваемой литературы. Но в результате церковное издательское дело разъехалось по епархиям. Причин здесь две: одна - давление светского государства, другая - недостаток централизованных финансовых ресурсов. С одной стороны, это очень хорошо, так как в каждой епархии происходят какие-то события, которые надо отражать. Есть какое-то центральное издание, например "Журнал Московской Патриархии", а есть то, что должно оперативно реагировать на текущую ситуацию. Но если мы говорим о книжной продукции, далеко не каждая епархия обладает соответствующим количеством академически образованных священников, которые могут квалифицированно излагать проблемы, связанные с Церковью, с ее материальной и с ее духовной стороной.
В результате этого мы иногда получаем литературу, прочтя которую хочется улыбнуться и посмеяться, а иногда хочется удивиться: почему человек считает себя православным, когда он четко принадлежит, например, к аполлинариевой ереси...
В епархиальной издательской деятельности остается один светлый момент, к сожалению, не обязательный, - благословение правящего архиерея. Но честно слово, я не поверю, что правящий архиерей читает все, что он благословляет. Потому что времени на это у него просто нет.
Для того, чтобы под эгидой Русской Православной Церкви не распространялось литература, иногда содержащая учения, к Православию никакого отношения не имеющие, нужен определенный порядок. В православную литературу входит масса протестантских включений, причем входит подспудно и не всегда осознанно для авторов тех или иных книжек. Есть определенные католические наслоения, и чем южнее по России, тем их больше появляется.
Да и благословение архиерея для издателя - не указ, он может его испросить, а может и не испрашивать, а просто издать на свой страх и риск - все равно никто не контролирует. Наверное, в каждой епархии должен быть издательский план, и помимо этого издательского плана - публикуйте, пожалуйста, но под светскими выходными данными. Не пиши, что ты протоиерей Иванов. Просто напиши: Иванов С.П. А если ты подписываешься как протоиерей, то будь добр, отправляйся в епархию и включай свою книжку в епархиальную статистику.
Видимо, Издательскому Совету на централизованном уровне надо придать такие полномочия, ведь Совет, механизм, аппарат есть, но он не имеет полномочий. Он не наделен никаким правом отвечать за содержание того, что выходит под громким именем Русской Православной Церкви. А можно начитаться всякого.
В настоящий момент существует потребность не столько в цензуре, сколько в упорядочивании издательской деятельности в рамках РПЦ. Все-таки она уже назрела. Период вольности прошел, и надо бы нам вспомнить, что канонически мы еще единая организация, что у нас есть определенные канонические требования, и мы этим канонам должны соответствовать. Что у нас есть архиереи, что у нас есть структура, утвержденная епархиально, и если ты клирик этой епархии, то будь любезен исполнять все канонические определения относительно себя.
- Помимо этой проблемы, есть ли еще проблемы в отрасли православного книгоиздания?
- Это - главная проблема. Вообще же сейчас стали появляться хорошие издательства с хорошей полиграф-возможностью. То есть можно напечатать не только хорошую, но и красивую, богато иллюстрированную книжку.
Существует множество произведений, которые требуют изданий и переизданий, например, святоотеческая литература. Но мы издаем все это, в худшем случае, фактически репринтом, со всеми теми опечатками, которые были сделаны в XIX веке. В лучшем случае мы перебираем, но вносим туда те же опечатки (потому что научная редактура не осуществляется). А ведь это не просто произведения, это научный источник информации, и к нему надо применять некие научные нормы критики текста, так как не всегда и не везде мы встречаем адекватный перевод. Но ведь у нас знание греческого и латинского языка с XIX века не умерло, у нас есть, скажем, латинисты и специалисты по греческому, которые могут адекватно проверить перевод.
Это проблема, о которой надо задуматься, издавая творения св. отцов. Ведь есть Духовная Академия, есть Университеты (ЛГУ и МГУ) с классическими кафедрами и хорошими специалистами. Не так дорого стоит редактура, но зато будет издано то, что соответствует оригиналу, а не то, что думал об оригинале переводчик XIX века. Это - важнейшая проблема с точки зрения издания источников.
Было бы также неплохо, чтобы наши издатели всколыхнули ситуацию с русским переводом Писания. Потому что, если мы берем Синодальный перевод, скажем, Нового Завета, то кое-где и кое-что там переведено с какого-то другого языка, но не с греческого. У священноначалия на это времени нет по понятным причинам, потому что надо собирать епархии, создавать епархии, и перевод этот в принципе устраивает. Но далеко не везде он адекватен.
Когда человек видит, что славянский текст, который является подстрочником с греческого, во многих случаях кардинально не соответствует русскому переводу, начинает задумываться и правильно делает. Но, к сожалению, не все греческий знают, чтобы эти размышления довести до конца. Это тоже важная проблема, в результате которой возникает проблема цитирования текстов Священного Писания.
Мы можем добавить сюда множество частных проблем, которые упираются в одно: необходим единый методический центр, который бы организовывал издательское дело. Мы не говорим о том, что всякая книга должна отправляться в Москву на цензурирование, но в каждой епархии должен быть создан специальный аппарат, который бы адекватно оценивал содержание нового произведения, если оно издается по благословению того или иного владыки, чтобы у нас из епархий не приходили творения, не соответствующие нашему догматическому учению.
- Как Вам кажется: возможно ли в некоторых вопросах, в том числе в издании православной литературы, взаимодействие или помощь со стороны государства?
- Я не думаю, что здесь государство может что-то предложить. Если у меня болит палец, мне нужен йод, и нитроглицерин мне предлагать не стоит.
Государство может помочь только одним: государственными ресурсами, например, в вопросах реставрации, реконструкции. Может быть, в некоторых вопросах, связанных с образованием, или там, где Церковь выполняет функции, которые должно было бы выполнить государство: социальное призрение, сироты, больные, инвалиды. Почему бы государству не помочь? Но государство просто свалило эту заботу с плеч: Церковь несет, и слава Тебе, Господи. А почему бы не подумать, что надо поделиться? Ведь ноша-то твоя, и тебе за это налоги платят. Естественно, подконтрольно, с системой ревизий, и т.д. Ведь налоговые деньги-то с целевым назначением надо отдавать, а не только на содержание госаппарата.
А издательская деятельность - эта сфера, где государство в принципе некомпетентно, так как оно полностью сбросило с себя издательскую деятельность: осталась лишь "Российская газета" и послания президента. Здесь скорее нужно взаимодействие Церкви и светского общества. Прежде всего, там, где нет специалистов. Например, нет латинистов в епархии, нет специалистов по греческому языку. Нет хороших литредакторов. Многого еще в Церкви нет, что со временем появится. А пока этого нет, можно заключить какие-то договоры с ВУЗами, расположенными на территории епархии.
И это взаимодействие даже не обязательно на платной основе делать, потому что для многих людей из профессорско-преподавательского состава возможность сделать куда-либо, например, предисловие очень важна. Для человека это уже публикация, которая нужна ему хотя бы в отчетных целях для подтверждения его научной квалификации. Можно найти и какие-то гонорарные средства, тем более они не так велики в научной среде. У нас, в Москве, есть масса ВУЗов, которые бы могли выполнять такую задачу: Московский университет, Свято-Тихоновский университет; есть определенные силы в бывшем Ленпеде (Педагогический университет). Есть какие-то центры, на которые можно опереться, а не работать только в рамках Издательского Совета. В Петербурге, в любом крупном университетском центре, тоже можно все это найти. Так что здесь взаимодействие должно быть не с государством, а с обществом.
Государство может помочь с нормативной точки зрения - но здесь нас никто не ограничивает! Скажем, государство могло бы издать закон, который бы помог нам делать то-то и то-то; но в данной сфере мы не ограничены ничем, и государственное вмешательство на законодательном уровне тоже не является насущной потребностью, так как нам не мешают. Ни Министерство образования, ни Министерство культуры не обладают потенциалом, чтобы в этой сфере оказать квалифицированную помощь. А вот подведомственные организации, те же самые музеи, могут помочь. Например, в плане подбора иллюстраций. Мы же полностью питаемся интернетом, а можно было бы сделать цифровые фотографии с оригиналов. И здесь хотелось бы, чтобы Минкультуры стимулировало свои музейные учреждения делиться тем, что раньше принадлежало Церкви. Например, иконописные коллекции не Третьяковской галерее принадлежат, ведь так? А сделать хорошие новые цифровые фотографии и издать их для всеобщего потребления - это было бы замечательно. Так что взаимодействие должно идти именно по такой линии.
- Сейчас активно развиваются новые технологии. Современное общество склонно оставлять книгу в стороне и больше внимания уделять телевизору, компьютеру. И все чаще и чаще не берет в руки книгу, а читает ее электронную версию или слушает книгу в аудио-формате. Как вам кажется, не вытеснят ли со временем новые технологии бумажную книгу?
- Книга нужна в материальной форме тогда, когда она имеет доказательную ценность. Если Пелевина будут слушать в формате МП3, никто ничего от этого не потеряет и не приобретет. Если же научная литература перейдет на этот формат, то наука умрет как таковая. Поэтому есть определенные сегменты, которые без книги обойтись не могут. С другой стороны, появление формата МП3 и практически вечных электронных носителей - очень славно, поскольку сейчас общество слепых рыдает: новых записей нет, старые ветшают. И люди лишаются книжной информации, имея в ней огромную потребность. А по-другому, кроме как через МП3, они скоро и не смогут приобщиться к книгам.
Если в метро люди будут слушать МП3 - может, оно и к лучшему, не будут портить себе глаза. В машине, правда, можно так заслушаться, что это приведет к ДТП.
Но есть определенные сферы, которые всегда будут нуждаться в материальном, бумажном носителе. Юриспруденция, государственная сфера, наука и культура - вот эти сферы без книги не останутся. Может быть, потребуется какое-то технологическое изменение, потому что не исключено, что прибыльность издательского дела в этих случаях понизится. Может быть, книга будет не превалирующим элементом в структуре издательского дома, а дополнительным элементом. Но все равно она будет. Ну и плюс самое главное для нас, людей церковных, - мы без книги жить не можем по одной причине: что там из Василия Великого сделал Интернет - я не знаю.; память у меня, чтобы удержать всего Василия Великого, несоответствующая. В любом случае, если мне надо сослаться на Василия Великого в проповеди или опереться на его мысль, я просто пойду и в книжке посмотрю, что же он действительно написал. Потому что здесь, можно сказать, вопрос догматический. А догматика не может решаться на зыбком основании - это дом на камне, а не дом на песке, который упадет, как в Евангелии сказано, и падение его будет великое.
- Тем не менее, культура чтения падает и интерес к чтению в современном обществе, особенно среди молодого поколения, минимален. Можно ли, на Ваш взгляд, каким-то образом любовь к чтению привить и с чего нужно начинать?
- Если ребенку дома не читают сказки, он читать никогда не будет. Если ребенок привык, что вся информация идет с видеоносителей, он на них и остановится - ведь это проще, это доступнее. Мы должны иметь в виду, что все это - адаптированные источники, которые не содержат всей полноты информации. Кто-то до тебя прочитал, а потом из того, что заметил сам или захотел заметить, сделал видеоряд.
Если ребенку будут читать сказки, когда он еще лежит в колыбельке и молчит, вот тогда он увидит, что есть такой носитель - книга. Что там есть картинки, а помимо картинок там еще есть буковки, которые нужно знать, а из этих буковок складываются слова. Он будет это делать и поймет, что это интересно, книжка будет познавательна для него, не менее познавательна, чем телевизор; вот тогда ребеночек будет на этой книжке расти. Сначала совсем простенькая книжечка - по три буковки на страничку. Потом сложнее и сложнее...
Мы с вами этот момент упустили, а не культура сама по себе падает. Мы потеряли культуру чтения. Мы, общество, сами ее снизили. Вот о чем мы должны говорить. И школа здесь не сделает ничего. Все, что дает школа, воспринимается как даваемое из-под палки. Заставить читать педагог не может - у него 30 человек в классе. Вот здесь и получается, что ребенок использует какое-нибудь МП3, причем какое-нибудь сегментированное, общего содержания, адаптацию. Ведь дети, школьники, студенты - народ ушлый. Всегда найдут лазейку, чтобы не работать. И здесь надо воспитывать не детей, а надо массированно давить на родителей. Пусть даже ребенку сказки не читают, но если он видит, что мама иногда берет в руки книжку, он все равно полезет посмотреть, зачем это маме нужно.
Здесь нам всем надо объединяться: и обществу, и школе, и государству, и Церкви, и объяснить родителям, что они должны дать человеку возможность полного выбора: получать адаптированное знание или знание реальное. Знание Писания из аннотации не почерпнешь. Нет, можно многое почерпнуть, поймать общую канву. Но в ересь пойдешь вместе с тем, кто адаптировал, если там есть еретическая мысль.
Но если мы хотим оставаться православными, мы должны культуру книги давать и нашей пастве. Мы должны в воскресной школе детям книжку показывать, и для этого должна быть не просто воскресная школа по воле батюшки. Детишкам надо давать методику. Поэтому должен быть епархиальный центр, общецерковный методический центр. В Москве, конечно, можно найти больше методистов, чем на местах. Но ведь у нас в каждой епархии есть педвуз, где тоже можно найти методистов. А у батюшек у всех практически нет педагогического образования, и что он там преподает этому ребеночку - один Бог ведает. А поскольку мы, христиане, люди книжной культуры - вот где мы должны детишкам книгу показать, и не просто показать, но и рассказать, и объяснить, что именно отсюда, из книги, наше знание идет. И правильное оно у нас потому, что мы соблюдаем, что в книге написано... А не просто потому, что мы считаем, что оно правильное. Мы - православные, потому что соответствуем этому учению. Так что это всеобщая задача, и нам надо в нее включаться, иначе мы окажемся в ситуации культуры МП3. А для Церкви эта ситуация может быть губительна. Я не хочу сказать, что исчезнет христианство. Общая канва событий будет, о Христе люди будут знать. Но исчезнет Церковь. Тело Его в этом мире исчезнет, потому что развалится структура, которая удерживается именно книжным знанием. Протестанты же тоже христиане, но Церкви у них нет. И мы можем оказаться в такой же ситуации.
- Ваши пожелания посетителям Интернет-портала "Православная книга России".
- В нашем обществе, я считаю, желать можно только одного: здоровья - прежде всего, духовного, потому что если человек в теперешней ситуации не сохранит этого здоровья, то, что на него идет со всех сторон, его просто раздавит. Та сказка, которую наши реформаторы формировали в начале 90-х годов, теперь обернулась другой своей стороной - реальной былью. А быль-то оказалась совсем невеселой, а в некоторых случаях даже страшной. Они иногда проговаривались о том, какова эта быль. Есть сейчас такой общественный деятель, который занимается бизнесом. Он спокойно говорил о том, что гибель 30 млн. человек для него не имеет значения в случае, если речь идет о переводе целого общества на рельсы демократии... Он ныне здравствует и, я думаю, помнит эти свои слова.
Примерно по этому сценарию мы развивались все 90-е годы. Наше население стремительно сокращалось. Это была реальная гибель 30 млн. человек, потому что они не получали адекватную материальную помощь, медицинскую помощь и т.д., и т.п. Общество наше в итоге сформировалось как общество глубоко духовно нездоровое. А отсюда и все его материальные проблемы. Мы потеряли духовный стержень, а отсюда и все разговоры о необходимости национальной идеи, которые периодически возникают в наших верхах. Это все замечательно, но национальную идею выдумать нельзя, она должна сама возникнуть. Но возникнуть она может только тогда, когда ее ищут.
А духовное здоровье и есть не просто поиск, а нахождение того пути, по которому ты хочешь развиваться. И пути, который не мешает жизни других людей. Если это связано с гибелью 30 млн. людей, вряд ли мы должны называть его этим громким словом. Это что-то другое. Раньше это называлось геноцид.
Так что духовное здоровье - это главное. Оно дает возможность называть вещи своими именами, оно дает возможность вести себя адекватно, оно дает возможность оказать любую помощь ближнему своему. И если мы будем обладать этим духовным здоровьем, тогда оздоровиться и наше общество. Если мы потеряем это духовное здоровье, то каково бы ни было наше материальное благосостояние, как бы оно ни вырастало, мы все равно закончим не очень хорошо с точки зрения психологической: например, различными нервными расстройствами.
От нашего духовного здоровья зависит и здоровье нашей страны, и наше собственное физическое здоровье. Если мы все это найдем, тогда мы будем счастливыми людьми.
Церковь, со своей стороны, всегда показывает путь к этому духовному здоровью. Мы не можем загонять на рельсы этого духовного здоровья, но, по крайней мере, мы показываем, где можно получить информацию о том, что является одним из важнейших составляющих этого духовного здоровья, и как ее можно получить...
И я хочу, чтобы все посетители портала были духовно здоровы, чтобы они имели всеобъемлющую информацию, не искаженную чужой адаптацией и чужими пересказами информацию о событиях и явлениях, то есть информацию печатную и информацию книжную, и, обладая такой информацией, могли бы сделать свой выбор: куда им идти - в сторону победы над всеми нестроениями или, наоборот, в ту сторону, куда нас часто зовет мир, - в глубину этих нестроений, в ситуацию духовной и физической неустроенности и глубокого кризиса...
Справка: Игумен Филипп (Симонов) родился в 1958 году. В 1980 году окончил с отличием Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова, а в 2000 году - Белгородскую духовную семинарию. В 1992 году принял монашеский постриг и был рукоположен в священный сан. Доктор экономических наук (1994 г.), заслуженный экономист Российской Федерации (2004 г.). Автор и соавтор более 100 научных работ и 15 монографических исследований.
Начальник инспекции контроля расходов федерального бюджета на науку и образование Счетной палаты Российской Федерации, заместитель председателя Миссионерского отдела Московского Патриархата, профессор Финансовой академии при Правительстве Российской Федерации и Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.
http://www.pravkniga.ru/interview/40/
- Смотря о какой России мы говорим. В России до-императорского периода практически для всего государства книга была источником веры. Русское Православие зиждилось на книге, прежде всего на книге переводной, которая вбирала в себя то, что духовно опытные люди написали о самом духовном опыте и о перспективах человека, который ищет пути в Царство Небесное. Практически до XVII века мы можем говорить о том, что книга - абсолютный, непререкаемый источник веры. Если что-то было написано в книге, то являлось правдой и не подлежало сомнению. Вплоть до того, что книжная справа послужила поводом для инакомыслия, поводом для отрицания господствующей богословской теории, поводом для того, чтобы остаться при старых книгах, потому что на этих книгах "отцы наши спасались, и мы спасаться будем".С XVIII века в Россию проникли ренессансные и просветительские идеи, и книга стала источником знаний. То есть из нее черпалась новая информация, из нее шли новые прогрессивные идеи, которые наши писатели и читатели считали более интересными, чем те идеи, которые излагались в духовных книгах вплоть до XVII века включительно. Позже, в XIX веке, книга становится источником морали, потому что за период, когда книга была источником знаний, куда-то делась мораль. И началась своеобразная морализаторская струя в нашей истории книги. Появляются люди, которые пытаются восстановить в обществе те основы морали, которые некогда были заложены христианством, но потом были заслонены веком Просвещения, который дал знания, но почему-то моралью сильно не занимался, не ставил перед собой такой цели. И, в принципе, вплоть до Л.Н. Толстого, эта морализаторская струя составляла основу русской литературы и формировала вкус читателя. Нет ни одного писателя, начиная с А.С. Пушкина, который бы не занимался моралью и задачу свою не видел бы в том, чтобы эту мораль привнести в общество.
В XX веке морализаторская и информационная тенденции объединились, и возник феномен советской литературы, которая, с одной стороны, несла некие прогрессивные естественно-научные знания, а также знания, которые считались необходимыми для каждого советского человека в области исторического и диалектического материализма; а с другой - привносила морализаторскую струю, которая была призвана формировать нового человека, а также оживлять в обществе, которое строит коммунизм, предпочитает железное плотяному и т.д., и т.д., понимание человека, который живет некой обыденной жизнью и должен руководствоваться определенными принципами. Это - наши писатели-деревенщики. Все остальное вращалось в промежутке между этими основными струями.
Потом возникла книга конца 90-х годов - ужас и кошмар. С одной стороны, для человека, который был воспитан в традициях старой полиграфии, эти книги было неприятно даже взять в руки - ведь полиграфическая культура начала возрождаться только сейчас. Прошло 15 лет революционных реформ, прежде чем мы вспомнили о том, что книги надо печать таким образом, чтобы их было приятно взять в руки. Чтобы они не разваливались и не рассыпались, чтобы шрифт читался. То есть стали размышлять о книгах с чисто эстетических и практических позиций.
В этот период (конец 90-х годов) общество решило, что всякие запреты исчерпали себя, и на рынок повалила откровенная халтура. Оценивать качество этой литературы очень сложно, можно просто обратить внимание на стихи любой популярной песни, которая звучала (и звучит) по радио. В лучшем случае, там очень хромает рифма. Ну а если попытаться понять, что в ней сказано, эти попытки просто вызовут улыбку и смех. Так же и качество литературы - оно резко понизилось.
Божьей волей талант возникает или уходит. Но такого всплеска талантливой литературы, которую дал XIX-начало XX века, почему-то не получается. Вроде и цензуры нет, и все дозволено - а почитать нечего. Знамением нового периода стало активное переиздание старой литературы. 15 лет безвременья (во всех без исключения областях нашей жизни) начинает преодолеваться в области книгопечатания, возвращается хорошая литература. Вроде бы начали появляться хорошие переводы, не халтурные, когда переводчик "нового качества" не думал о языке оригинала, о стиле, об аллюзиях оригинала, а просто гнал подстрочник, который читать на самом деле было невозможно. А сейчас переводческая культура возрождается. Когда мы знакомимся с новой западной литературой, мы видим более интересные переводы, чем те, которые были в 90-х-начале 2000-х годов. То есть книга вновь пытается найти свое место.
Конечно, это очень сложно, поскольку у нее есть соперник - интернет. Но книга имеет неоспоримое преимущество: это устойчивый авторский текст, на который можно ссылаться. А ссылаться на интернет практически невозможно. Если я что-то прочитал в интернете, я могу об этом говорить в обыденных обстоятельствах. Но сегодня эта статья там висит, а завтра ее сняли или портал закрылся - и все. Мы потеряли эту статью навсегда, и восстановить ее нельзя. А книга - зафиксированная информация, за которую автор и издатель полностью отвечают.
Теперь мы возвращаемся из виртуального периода в некий реальный период, когда за информацию возникает ответственность. И тот, кто пишет, должен подходить к себе с нормальными, а не с облегченными требованиями, которые диктовались временем отсутствия всякой цензуры, в том числе и внутренней. Если я пишу, я не должен врать, потому что меня на этом поймают, потому что это вранье опубликовано, зафиксировано, и от него никуда не убежишь.
- Какую роль книга сыграла в Вашей жизни?
- Получилось так, что я всю свою жизнь, с детства, провел в библиотеке. В моей комнате всегда были книжки, и всегда была аллергия на книжную пыль, когда входил в свою комнату. А теперь у меня вся квартира заполнена книгами, так что из маленькой библиотеки возникла большая.
Все время книга была рядом со мной. Она вошла в мою жизнь естественным путем и не выделяется из этой жизни. Книга - ее непременная принадлежность.
- Есть ли отдельные книги, авторы, которые особым образом повлияли на Вас, изменили Вашу жизнь?
- Наверно, таких книг было много, потому что каждая книга приносит в себе новый оборот событий и явлений, и если тебе это кажется адекватным отражением окружающий среды, то ты должен это отражение жизни принять и, может быть, свой внутренний мир в связи с этой информацией перестроить.
Первая книга, которая рассказала о том, что есть не только советская школа, не только исторический и диалектический материализм, не только история партии и проч. - это Евангелие, случайно попавшее мне в руки еще в школе. Тогда церковных книжек не существовало в природе. Церковь жила отдельно, а мы жили каждый сам по себе; и вот каким-то образом в доме появился Новый Завет. Тогда у меня возникла мысль, что есть целый пласт жизни, который находится вне нашей обыденной жизни, вне нашего сознания.
- Сколько вам тогда было лет?
- Это была школа, средняя школа, даже не старшая. Где-то так.
Причем книжка была хорошая, с крупным шрифтом и не на церковнославянском языке, а на русском, в Синодальном переводе, вполне доступная для восприятия ребенка - читать ее было легко. Вначале Евангелие читалось, естественно, как сказка, за которой что-то стоит. Ребенком и история воспринимается как сказка. Скажем, история 5-6 класса, Древний мир и Средние века, это больше сказка для ребенка такого возраста. Потом, когда мы поступаем в университет и занимаемся историей, тогда мы понимаем, что это реальные события, за которыми стоят раскопки и есть источники, что все это реальная жизнь, которая когда-то была.
Потом, когда я учился на историческом факультете университета, под тем, что я прочитал в Евангелии, появились реальные фактические основания. Вообще, Московский университет и исторический факультет был очагом, где можно было можно мыслить не только в рамках краткого курса истории ВКП(б) (Всесоюзной коммунистической партии большевиков - корр.) об общественных науках. Нас учили смотреть на вещи немного шире. Именно там знания, полученные в детском возрасте, обрели под собой какую-то определенную научную основу.
Итак, Евангелие было первой книгой, изменившей мою жизнь.
А большое значение с точки зрения становления меня как церковного человека (не прицерковного, ни около церковного, а собственно церковного) для меня имели публикации владыки Антония (Блума) (митрополит Сурожский - корр.), ныне покойного. Они удивляли, прежде всего, свободой обращения с предметами веры: этот человек ни на цыпочках к ним подходил и не кончиками пальчиков трогал, а жил в их среде. И для него в них не было ничего необычного, так как они были частью его жизни. Он и говорил о них так, как мы говорим об обычных предметах. Это было неожиданно.
Вплоть до конца 90-х годов, вся наша церковная литература была перепечаткой литературы для крестьян конца XIX-начала XX века. А поскольку крестьянин в то время считался человеком умственно не вполне полноценным, который более научно поданную информацию в принципе понять не может, ему в руки и давали соответствующие книжечки. (Мы-то знаем, что крестьяне - не такие дураки, какими их считали. А считала их такими, кстати, и советская власть, хотя тот из властей, кто бывал в этой среде, знал, что народ гораздо более умен, чем о нем принято думать. Но почему-то наша проповедь и наша литература была именно такая: обращение к людям не очень полноценным.)
А здесь (в проповедях владыки Антония) беседа велась на равных. Ее понимал человек и со средним образованием, и с неполным высшим образованием, и с высшим образованием, и с учеными степенями. И понимал адекватно. Это был необыкновенный язык проповеди! Язык, который мы редко слышим в церкви.
Потом, когда издалась его книжка "Труды" (достаточно объемная), я прочитал ее за 3 ночи - от нее невозможно было оторваться!
Итак, первая книга показала, куда нужно идти, а вторая - как это нужно делать. Так что с точки зрения формирования личности я бы выделил эти две книги.
Помимо этих двух книг был, естественно, А.С. Пушкин, была литература Серебряного века. Никогда не любил Лермонтова, грешен, и не могу понять, в чем заключается его необычайная гениальность, о которой нам всегда говорили. По-моему, на фоне Пушкина и поэтов пушкинской поры, его творчество весьма заурядно, и вся трагедия лишнего человека происходила только от безделья. Человек не знал, чем себя занять, и писал какие-то странные романы и поэмы. Но любое дело, которое предпринимается от безделья, не имеет качества...
Был Ф.М. Достоевский. Особенно сильное впечатление произвели "Братья Карамазовы", которых тогда в школе не читали. Хотя произведение написано легко, свободно, и вся проблематика, которая там поднимается, есть и в "Преступлении и наказании". И я не думаю, что дети 9 класса не могут это прочитать...
- Может это и к лучшему, так как все, входящее в школьную программу, воспринимается как нечто нудное, навязанное.
- Может быть и так. Но с точки зрения информации "Братья Карамазовы" гораздо богаче того же самого "Преступления и наказания"...
Также были поэты-современники М.И. Цветаевой и она сама; А.А. Ахматова... Почему-то мимо меня прошла советская поэзия, видимо, в виду ее натужности и постоянного эксперимента. Я преисполнен всякого уважения к столпам нашей поэзии: А. Вознесенскому, Р. Рождественскому и Е. Евтушенко. Но не могу это читать. Это совсем не та поэзия, которая "легла на душу", когда воспитывался мой литературный вкус: проблема натянута, а форма очень слаба.
Потом был определенный период безвременья в современной литературе, который продолжается и до сих пор. Возможно ли сейчас назвать кого-то явлением? Виктора Пелевина? Если бы до Пелевина не было бы всей русской литературы трех веков, возможно, он бы представлял из себя явление. Нельзя начинать жизнь с нуля, потому что до тебя жило общество, которое что-то для тебя оставило. И самое неприятное, что отношение к языку не строгое. Язык - явление, которым надо жить, которым надо владеть и которое нельзя ломать. Конечно, язык развивается, но нельзя площадную речь считать нормой, как это делает Институт русского языка (РАН). С этой точки зрения новая литература облегчена. Слишком облегчена. Ведь когда я пишу, я должен не только выразить свою мысль так, чтобы кто-то понял. Я должен выразить ее так, чтобы она была правильно записана. Это та база, на которой шло формирование русской литературы. При этом, если Цветаева до сих пор поэт (поэтессой ее назвать нельзя, она все-таки мужского дара человек), а Ахматова - больше чем поэтесса, она - общественный деятель, то многие писатели и поэты уже теряют для меня это качество.
Я не удержался и написал небольшое эссе об отношении наших поэтов к религиозной проблематике. Я, не углубляясь, бегло пробежался по поэзии Серебряного века и выяснил, что христианкой в тех условиях была только А.А. Ахматова. У всех остальных другом был сатана. Некоторые об этом писали прямо. И в какой-то период своей жизни, видимо, финальный, около Христа оказался О.Э. Мандельштам. В этом плане удивителен тот факт, что все поэты Серебряного века считали себя последователями Пушкина. Никто кроме Ахматовой и Мандельштама не последовал за Пушкиным, так как Пушкин был человеком глубоко религиозным. Другие поэты Серебряного века - последователи Лермонтова, лишнего человека, который не у Бога и нигде. И демон - самый прекрасный герой для его поэтического описания.
Вот что получилось в нашей литературе: Пушкин - потом провал - потом Ахматова...
- Возвращусь к вопросам, затронутым Вами ранее. Как вы оцениваете состояние современной литературы, состояние современного книжного рынка? Какие есть плюсы, минусы? Это касается не только светской литературы, но и православной литературы.
- Огромный плюс заключается в том, что исчезла нужда искать книги. На рынке можно найти все, что нужно. В любом хорошем книжном магазине мы уже находим хороший ассортимент, интернет дает ассортимент еще бо льший. Причем, зачастую, по более приемлемым ценам. Здесь наше издательское дело удовлетворило спрос полностью и во всех аспектах. Я не могу за последнее время назвать книжку, которую бы я не мог найти.
И если перейти к нашему сегменту, к литературе православной, положительная черта остается - печатаются и продаются книги на любой вкус. Но есть один момент. Да, хорошо, мы отменили светскую цензуру, это было нужно. Хотя я, например, делал первые свои публикации в рамках советской цензуры ("Экономическая история Лаоса"), работая в идеологической сфере, так как был историком и экономистом, и продолжаю, кстати, ими оставаться. И уж у нас цензурное давление должно было быть сильнейшим. Но единственное моя связь с цензурой заключалась в том, что я съездил в Главлит (Главное управление по делам литературы и издательств - корр.) и получил от них печать. Все.
Наверное, там кто-то что-то читал, изучал. Но когда моя книжка вышла, ко мне подходили люди, специалисты по теме, и спрашивали: "Как Вам удалось издать такую книжку? Вы понимаете, что ваша книжка - ДСП (для служебного пользования - корр.), она не открытая". Да, действительно, у меня диссертация была ДСП, и на ее базе я писал монографию. И хотя я ее немного угладил, все, что могло быть в ней открыто - все осталось. И ее опубликовали. Кто-то даже пошутил: "Убери слово "Лаос" и поставь "СССР" - и все будет то же самое".
Более того, моя вторая книжка вышла в 1992 году при фактически оставшейся цензуре. И эта книжка по экономической истории России 1910-20-х годов с критикой марксизма-ленинизма проходила Главлит, и прошла.
Так что этот миф о цензуре 70-80-х годов, которая закрывала, не давала печатать - всего лишь миф людей, которые либо не хотели, либо не имели внутренней возможности преодолеть этот момент.
А для того сектора, о котором мы говорим, подобного рода цензура просто необходима по двум причинам.
1. С одной стороны, мы имеем дело не с материальной проблематикой. Церковь - это явление двусоставное. Оно материально только некоторой своей частью. А там, где речь идет о духовном, нужен глаз человека, имеющего определенный духовный опыт, чтобы мое, предположим, творение соотнести с реальным духовным миром, духовным опытом и понять, насколько оно соответствуют тем основным положениям, которые излагаются в святоотеческой литературе.
Помните, как возникали книжки духовного свойства? Они ходили в рукописях, дневниках, а лишь потом материализовывались. К тому времени их читало уже много человек. Если рукопись не "проходила", она забывалась и терялась. Если она имела ценность, если она соответствовала духовному опыту Церкви, то доживала до публикации. То есть была своего рода цензура - цензура всего церковного народа. И вот это мы можем как раз потерять, тем более что мир нас затягивает вместе с собой.
Вот, в 1993 году нам дали закон, который разрушает Церковь изнутри. Канонически Церковь формируется сверху вниз, и исторически она формировалась сверху вниз. Пришел апостол, основал Церковь. А что нам говорит закон? Три прихода объединились и создали церковь... Канонически это абсолютно неверно, этот закон есть калька с протестантского законодательства Америки... Он был продиктован, его списали уже сформулированным. Отсюда все наши беды: три прихода объединились - создали суздальский раскол... В результате получается децентрализованная религиозная организация... Сейчас мы соберемся - и другую "патриархию" образуем...
Это совершенно недопустимо, и данный закон, на мой взгляд, подлежит изменению. Но нас вогнали в эти рамки. Более того, в некоторых случаях и гражданский устав Русской Православной Церкви вынужден был следовать этому законодательству по той простой причине, что если бы он не следовал ему абсолютно, он не был бы никогда зарегистрирован, поскольку все внутренние документы организаций обязаны соответствовать действующему федеральному законодательству. Таким образом, нас втащили в децентрализованную структуру.
Был Издательский Отдел, который мог взять на себя ответственность за содержание издаваемой литературы. Но в результате церковное издательское дело разъехалось по епархиям. Причин здесь две: одна - давление светского государства, другая - недостаток централизованных финансовых ресурсов. С одной стороны, это очень хорошо, так как в каждой епархии происходят какие-то события, которые надо отражать. Есть какое-то центральное издание, например "Журнал Московской Патриархии", а есть то, что должно оперативно реагировать на текущую ситуацию. Но если мы говорим о книжной продукции, далеко не каждая епархия обладает соответствующим количеством академически образованных священников, которые могут квалифицированно излагать проблемы, связанные с Церковью, с ее материальной и с ее духовной стороной.
В результате этого мы иногда получаем литературу, прочтя которую хочется улыбнуться и посмеяться, а иногда хочется удивиться: почему человек считает себя православным, когда он четко принадлежит, например, к аполлинариевой ереси...
В епархиальной издательской деятельности остается один светлый момент, к сожалению, не обязательный, - благословение правящего архиерея. Но честно слово, я не поверю, что правящий архиерей читает все, что он благословляет. Потому что времени на это у него просто нет.
Для того, чтобы под эгидой Русской Православной Церкви не распространялось литература, иногда содержащая учения, к Православию никакого отношения не имеющие, нужен определенный порядок. В православную литературу входит масса протестантских включений, причем входит подспудно и не всегда осознанно для авторов тех или иных книжек. Есть определенные католические наслоения, и чем южнее по России, тем их больше появляется.
Да и благословение архиерея для издателя - не указ, он может его испросить, а может и не испрашивать, а просто издать на свой страх и риск - все равно никто не контролирует. Наверное, в каждой епархии должен быть издательский план, и помимо этого издательского плана - публикуйте, пожалуйста, но под светскими выходными данными. Не пиши, что ты протоиерей Иванов. Просто напиши: Иванов С.П. А если ты подписываешься как протоиерей, то будь добр, отправляйся в епархию и включай свою книжку в епархиальную статистику.
Видимо, Издательскому Совету на централизованном уровне надо придать такие полномочия, ведь Совет, механизм, аппарат есть, но он не имеет полномочий. Он не наделен никаким правом отвечать за содержание того, что выходит под громким именем Русской Православной Церкви. А можно начитаться всякого.
В настоящий момент существует потребность не столько в цензуре, сколько в упорядочивании издательской деятельности в рамках РПЦ. Все-таки она уже назрела. Период вольности прошел, и надо бы нам вспомнить, что канонически мы еще единая организация, что у нас есть определенные канонические требования, и мы этим канонам должны соответствовать. Что у нас есть архиереи, что у нас есть структура, утвержденная епархиально, и если ты клирик этой епархии, то будь любезен исполнять все канонические определения относительно себя.
- Помимо этой проблемы, есть ли еще проблемы в отрасли православного книгоиздания?
- Это - главная проблема. Вообще же сейчас стали появляться хорошие издательства с хорошей полиграф-возможностью. То есть можно напечатать не только хорошую, но и красивую, богато иллюстрированную книжку.
Существует множество произведений, которые требуют изданий и переизданий, например, святоотеческая литература. Но мы издаем все это, в худшем случае, фактически репринтом, со всеми теми опечатками, которые были сделаны в XIX веке. В лучшем случае мы перебираем, но вносим туда те же опечатки (потому что научная редактура не осуществляется). А ведь это не просто произведения, это научный источник информации, и к нему надо применять некие научные нормы критики текста, так как не всегда и не везде мы встречаем адекватный перевод. Но ведь у нас знание греческого и латинского языка с XIX века не умерло, у нас есть, скажем, латинисты и специалисты по греческому, которые могут адекватно проверить перевод.
Это проблема, о которой надо задуматься, издавая творения св. отцов. Ведь есть Духовная Академия, есть Университеты (ЛГУ и МГУ) с классическими кафедрами и хорошими специалистами. Не так дорого стоит редактура, но зато будет издано то, что соответствует оригиналу, а не то, что думал об оригинале переводчик XIX века. Это - важнейшая проблема с точки зрения издания источников.
Было бы также неплохо, чтобы наши издатели всколыхнули ситуацию с русским переводом Писания. Потому что, если мы берем Синодальный перевод, скажем, Нового Завета, то кое-где и кое-что там переведено с какого-то другого языка, но не с греческого. У священноначалия на это времени нет по понятным причинам, потому что надо собирать епархии, создавать епархии, и перевод этот в принципе устраивает. Но далеко не везде он адекватен.
Когда человек видит, что славянский текст, который является подстрочником с греческого, во многих случаях кардинально не соответствует русскому переводу, начинает задумываться и правильно делает. Но, к сожалению, не все греческий знают, чтобы эти размышления довести до конца. Это тоже важная проблема, в результате которой возникает проблема цитирования текстов Священного Писания.
Мы можем добавить сюда множество частных проблем, которые упираются в одно: необходим единый методический центр, который бы организовывал издательское дело. Мы не говорим о том, что всякая книга должна отправляться в Москву на цензурирование, но в каждой епархии должен быть создан специальный аппарат, который бы адекватно оценивал содержание нового произведения, если оно издается по благословению того или иного владыки, чтобы у нас из епархий не приходили творения, не соответствующие нашему догматическому учению.
- Как Вам кажется: возможно ли в некоторых вопросах, в том числе в издании православной литературы, взаимодействие или помощь со стороны государства?
- Я не думаю, что здесь государство может что-то предложить. Если у меня болит палец, мне нужен йод, и нитроглицерин мне предлагать не стоит.
Государство может помочь только одним: государственными ресурсами, например, в вопросах реставрации, реконструкции. Может быть, в некоторых вопросах, связанных с образованием, или там, где Церковь выполняет функции, которые должно было бы выполнить государство: социальное призрение, сироты, больные, инвалиды. Почему бы государству не помочь? Но государство просто свалило эту заботу с плеч: Церковь несет, и слава Тебе, Господи. А почему бы не подумать, что надо поделиться? Ведь ноша-то твоя, и тебе за это налоги платят. Естественно, подконтрольно, с системой ревизий, и т.д. Ведь налоговые деньги-то с целевым назначением надо отдавать, а не только на содержание госаппарата.
А издательская деятельность - эта сфера, где государство в принципе некомпетентно, так как оно полностью сбросило с себя издательскую деятельность: осталась лишь "Российская газета" и послания президента. Здесь скорее нужно взаимодействие Церкви и светского общества. Прежде всего, там, где нет специалистов. Например, нет латинистов в епархии, нет специалистов по греческому языку. Нет хороших литредакторов. Многого еще в Церкви нет, что со временем появится. А пока этого нет, можно заключить какие-то договоры с ВУЗами, расположенными на территории епархии.
И это взаимодействие даже не обязательно на платной основе делать, потому что для многих людей из профессорско-преподавательского состава возможность сделать куда-либо, например, предисловие очень важна. Для человека это уже публикация, которая нужна ему хотя бы в отчетных целях для подтверждения его научной квалификации. Можно найти и какие-то гонорарные средства, тем более они не так велики в научной среде. У нас, в Москве, есть масса ВУЗов, которые бы могли выполнять такую задачу: Московский университет, Свято-Тихоновский университет; есть определенные силы в бывшем Ленпеде (Педагогический университет). Есть какие-то центры, на которые можно опереться, а не работать только в рамках Издательского Совета. В Петербурге, в любом крупном университетском центре, тоже можно все это найти. Так что здесь взаимодействие должно быть не с государством, а с обществом.
Государство может помочь с нормативной точки зрения - но здесь нас никто не ограничивает! Скажем, государство могло бы издать закон, который бы помог нам делать то-то и то-то; но в данной сфере мы не ограничены ничем, и государственное вмешательство на законодательном уровне тоже не является насущной потребностью, так как нам не мешают. Ни Министерство образования, ни Министерство культуры не обладают потенциалом, чтобы в этой сфере оказать квалифицированную помощь. А вот подведомственные организации, те же самые музеи, могут помочь. Например, в плане подбора иллюстраций. Мы же полностью питаемся интернетом, а можно было бы сделать цифровые фотографии с оригиналов. И здесь хотелось бы, чтобы Минкультуры стимулировало свои музейные учреждения делиться тем, что раньше принадлежало Церкви. Например, иконописные коллекции не Третьяковской галерее принадлежат, ведь так? А сделать хорошие новые цифровые фотографии и издать их для всеобщего потребления - это было бы замечательно. Так что взаимодействие должно идти именно по такой линии.
- Сейчас активно развиваются новые технологии. Современное общество склонно оставлять книгу в стороне и больше внимания уделять телевизору, компьютеру. И все чаще и чаще не берет в руки книгу, а читает ее электронную версию или слушает книгу в аудио-формате. Как вам кажется, не вытеснят ли со временем новые технологии бумажную книгу?
- Книга нужна в материальной форме тогда, когда она имеет доказательную ценность. Если Пелевина будут слушать в формате МП3, никто ничего от этого не потеряет и не приобретет. Если же научная литература перейдет на этот формат, то наука умрет как таковая. Поэтому есть определенные сегменты, которые без книги обойтись не могут. С другой стороны, появление формата МП3 и практически вечных электронных носителей - очень славно, поскольку сейчас общество слепых рыдает: новых записей нет, старые ветшают. И люди лишаются книжной информации, имея в ней огромную потребность. А по-другому, кроме как через МП3, они скоро и не смогут приобщиться к книгам.
Если в метро люди будут слушать МП3 - может, оно и к лучшему, не будут портить себе глаза. В машине, правда, можно так заслушаться, что это приведет к ДТП.
Но есть определенные сферы, которые всегда будут нуждаться в материальном, бумажном носителе. Юриспруденция, государственная сфера, наука и культура - вот эти сферы без книги не останутся. Может быть, потребуется какое-то технологическое изменение, потому что не исключено, что прибыльность издательского дела в этих случаях понизится. Может быть, книга будет не превалирующим элементом в структуре издательского дома, а дополнительным элементом. Но все равно она будет. Ну и плюс самое главное для нас, людей церковных, - мы без книги жить не можем по одной причине: что там из Василия Великого сделал Интернет - я не знаю.; память у меня, чтобы удержать всего Василия Великого, несоответствующая. В любом случае, если мне надо сослаться на Василия Великого в проповеди или опереться на его мысль, я просто пойду и в книжке посмотрю, что же он действительно написал. Потому что здесь, можно сказать, вопрос догматический. А догматика не может решаться на зыбком основании - это дом на камне, а не дом на песке, который упадет, как в Евангелии сказано, и падение его будет великое.
- Тем не менее, культура чтения падает и интерес к чтению в современном обществе, особенно среди молодого поколения, минимален. Можно ли, на Ваш взгляд, каким-то образом любовь к чтению привить и с чего нужно начинать?
- Если ребенку дома не читают сказки, он читать никогда не будет. Если ребенок привык, что вся информация идет с видеоносителей, он на них и остановится - ведь это проще, это доступнее. Мы должны иметь в виду, что все это - адаптированные источники, которые не содержат всей полноты информации. Кто-то до тебя прочитал, а потом из того, что заметил сам или захотел заметить, сделал видеоряд.
Если ребенку будут читать сказки, когда он еще лежит в колыбельке и молчит, вот тогда он увидит, что есть такой носитель - книга. Что там есть картинки, а помимо картинок там еще есть буковки, которые нужно знать, а из этих буковок складываются слова. Он будет это делать и поймет, что это интересно, книжка будет познавательна для него, не менее познавательна, чем телевизор; вот тогда ребеночек будет на этой книжке расти. Сначала совсем простенькая книжечка - по три буковки на страничку. Потом сложнее и сложнее...
Мы с вами этот момент упустили, а не культура сама по себе падает. Мы потеряли культуру чтения. Мы, общество, сами ее снизили. Вот о чем мы должны говорить. И школа здесь не сделает ничего. Все, что дает школа, воспринимается как даваемое из-под палки. Заставить читать педагог не может - у него 30 человек в классе. Вот здесь и получается, что ребенок использует какое-нибудь МП3, причем какое-нибудь сегментированное, общего содержания, адаптацию. Ведь дети, школьники, студенты - народ ушлый. Всегда найдут лазейку, чтобы не работать. И здесь надо воспитывать не детей, а надо массированно давить на родителей. Пусть даже ребенку сказки не читают, но если он видит, что мама иногда берет в руки книжку, он все равно полезет посмотреть, зачем это маме нужно.
Здесь нам всем надо объединяться: и обществу, и школе, и государству, и Церкви, и объяснить родителям, что они должны дать человеку возможность полного выбора: получать адаптированное знание или знание реальное. Знание Писания из аннотации не почерпнешь. Нет, можно многое почерпнуть, поймать общую канву. Но в ересь пойдешь вместе с тем, кто адаптировал, если там есть еретическая мысль.
Но если мы хотим оставаться православными, мы должны культуру книги давать и нашей пастве. Мы должны в воскресной школе детям книжку показывать, и для этого должна быть не просто воскресная школа по воле батюшки. Детишкам надо давать методику. Поэтому должен быть епархиальный центр, общецерковный методический центр. В Москве, конечно, можно найти больше методистов, чем на местах. Но ведь у нас в каждой епархии есть педвуз, где тоже можно найти методистов. А у батюшек у всех практически нет педагогического образования, и что он там преподает этому ребеночку - один Бог ведает. А поскольку мы, христиане, люди книжной культуры - вот где мы должны детишкам книгу показать, и не просто показать, но и рассказать, и объяснить, что именно отсюда, из книги, наше знание идет. И правильное оно у нас потому, что мы соблюдаем, что в книге написано... А не просто потому, что мы считаем, что оно правильное. Мы - православные, потому что соответствуем этому учению. Так что это всеобщая задача, и нам надо в нее включаться, иначе мы окажемся в ситуации культуры МП3. А для Церкви эта ситуация может быть губительна. Я не хочу сказать, что исчезнет христианство. Общая канва событий будет, о Христе люди будут знать. Но исчезнет Церковь. Тело Его в этом мире исчезнет, потому что развалится структура, которая удерживается именно книжным знанием. Протестанты же тоже христиане, но Церкви у них нет. И мы можем оказаться в такой же ситуации.
- Ваши пожелания посетителям Интернет-портала "Православная книга России".
- В нашем обществе, я считаю, желать можно только одного: здоровья - прежде всего, духовного, потому что если человек в теперешней ситуации не сохранит этого здоровья, то, что на него идет со всех сторон, его просто раздавит. Та сказка, которую наши реформаторы формировали в начале 90-х годов, теперь обернулась другой своей стороной - реальной былью. А быль-то оказалась совсем невеселой, а в некоторых случаях даже страшной. Они иногда проговаривались о том, какова эта быль. Есть сейчас такой общественный деятель, который занимается бизнесом. Он спокойно говорил о том, что гибель 30 млн. человек для него не имеет значения в случае, если речь идет о переводе целого общества на рельсы демократии... Он ныне здравствует и, я думаю, помнит эти свои слова.
Примерно по этому сценарию мы развивались все 90-е годы. Наше население стремительно сокращалось. Это была реальная гибель 30 млн. человек, потому что они не получали адекватную материальную помощь, медицинскую помощь и т.д., и т.п. Общество наше в итоге сформировалось как общество глубоко духовно нездоровое. А отсюда и все его материальные проблемы. Мы потеряли духовный стержень, а отсюда и все разговоры о необходимости национальной идеи, которые периодически возникают в наших верхах. Это все замечательно, но национальную идею выдумать нельзя, она должна сама возникнуть. Но возникнуть она может только тогда, когда ее ищут.
А духовное здоровье и есть не просто поиск, а нахождение того пути, по которому ты хочешь развиваться. И пути, который не мешает жизни других людей. Если это связано с гибелью 30 млн. людей, вряд ли мы должны называть его этим громким словом. Это что-то другое. Раньше это называлось геноцид.
Так что духовное здоровье - это главное. Оно дает возможность называть вещи своими именами, оно дает возможность вести себя адекватно, оно дает возможность оказать любую помощь ближнему своему. И если мы будем обладать этим духовным здоровьем, тогда оздоровиться и наше общество. Если мы потеряем это духовное здоровье, то каково бы ни было наше материальное благосостояние, как бы оно ни вырастало, мы все равно закончим не очень хорошо с точки зрения психологической: например, различными нервными расстройствами.
От нашего духовного здоровья зависит и здоровье нашей страны, и наше собственное физическое здоровье. Если мы все это найдем, тогда мы будем счастливыми людьми.
Церковь, со своей стороны, всегда показывает путь к этому духовному здоровью. Мы не можем загонять на рельсы этого духовного здоровья, но, по крайней мере, мы показываем, где можно получить информацию о том, что является одним из важнейших составляющих этого духовного здоровья, и как ее можно получить...
И я хочу, чтобы все посетители портала были духовно здоровы, чтобы они имели всеобъемлющую информацию, не искаженную чужой адаптацией и чужими пересказами информацию о событиях и явлениях, то есть информацию печатную и информацию книжную, и, обладая такой информацией, могли бы сделать свой выбор: куда им идти - в сторону победы над всеми нестроениями или, наоборот, в ту сторону, куда нас часто зовет мир, - в глубину этих нестроений, в ситуацию духовной и физической неустроенности и глубокого кризиса...
Справка: Игумен Филипп (Симонов) родился в 1958 году. В 1980 году окончил с отличием Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова, а в 2000 году - Белгородскую духовную семинарию. В 1992 году принял монашеский постриг и был рукоположен в священный сан. Доктор экономических наук (1994 г.), заслуженный экономист Российской Федерации (2004 г.). Автор и соавтор более 100 научных работ и 15 монографических исследований.
Начальник инспекции контроля расходов федерального бюджета на науку и образование Счетной палаты Российской Федерации, заместитель председателя Миссионерского отдела Московского Патриархата, профессор Финансовой академии при Правительстве Российской Федерации и Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.
http://www.pravkniga.ru/interview/40/
