ДО ВЕЛИКОЙ Отечественной войны имя Константина Рокоссовского, несмотря на его уже тогда высокие звания, командные посты, блестящие аттестации, было, что называется, не на слуху. "Красная звезда" впервые напечатала его портрет в ряду многих других 11 июня 1940 года в связи с присвоением только что учрежденного звания генерал-майор. Тем же постановлением Совнаркома ровеснику Рокоссовского и в недалеком прошлом его подчиненному Георгию Жукову было присвоено звание генерал армии. Две и пять звезд на петлицах - различие, согласитесь, существенное.
Между тем "Красная звезда", внимательным читателем которой Рокоссовский был всегда, к тому времени сыграла-таки определенную роль в его судьбе.
5 июня 1937 года на имя наркома обороны СССР Маршала Советского Союза К.Е. Ворошилова пришло из Забайкалья письмо, зарегистрированное секретариатом под номером 19 а. В нем говорилось, что К.К. Рокоссовского, командующего в Пскове 5-м кавкорпусом, стоило бы проверить по линии НКВД, поскольку он "подозревается в связях с контрреволюционными элементами и его социальное прошлое требует серьезного расследования". К тому же, напоминали, Рокоссовский - поляк. Письму дали ход. Следователю оказалось легче сломать ребра, выбить зубы кавалеру трех орденов Красного Знамени, чем определиться, а в чем, собственно, его удобнее всего обвинить. В конечном итоге из обвинительного заключения следовало, что еще в 1916 году, во время службы Рокоссовского в 5-м драгунском Каргопольском полку, его завербовал в шпионы близкий друг, такой же, как он, унтер-офицер, а по совместительству польский агент Адольф Юшкевич, бежавший позднее в Польшу. На судебном заседании Рокоссовский заявил, что в действительности "агент" Юшкевич, геройски сражаясь в рядах Красной Армии, погиб в 1920 году на Перекопе. И сослался на "Красную звезду", которая рассказывала о его подвиге. Заседание военной коллегии отложили, нужный номер газеты нашли...
Однако освободили К. Рокоссовского из "Крестов" и вернули на должность командира 5-го кавкорпуса, с которой он не по своей воле простился, лишь в марте 1940 года. Судьба будущего маршала не оборвалась в мрачных застенках только благодаря позиции С.К. Тимошенко и Г.К. Жукова, которые с высоты своих новых постов ручались за оклеветанного боевого товарища головой.
В личном деле Рокоссовского о тридцати месяцах, проведенных за решеткой, сказано одним предложением: "Находился под следствием, освобожден с прекращением дела".
...МЫ СЕГОДНЯ не можем однозначно сказать, где именно Рокоссовский родился - то ли в Великих Луках, то ли в польской столице. Сомнения посеял сам Константин Константинович: в одну из анкет собственноручно вписал русский городок (его же назвал в автобиографии от 27 декабря 1945 г.), в другую - Варшаву. Отец будущего полководца Ксаверий Войцех, ставший жертвой несчастного случая в 1902 году, работал железнодорожным машинистом и в момент рождения сына вполне мог вместе с русской женой находиться в Великих Луках. Но и свидетельств, что Константы (так по-польски) появился на свет в Варшаве, тоже немало. Ну а то, что именно там прошло его детство, что в варшавском пригороде Прага он трудился на чулочной фабрике, а затем в каменоломне, - факт непреложный. Нет сомнений и в том, что дядя юного Константина Александр Рокоссовски не только обучил племянника верховой езде, но и повернул лицом к России, которую в отличие от многих соседей и знакомых уважал. Повернул навстречу очень не простому, но великому будущему, которое вне России, вне Советского Союза таким никогда бы не сложилось.
В царскую кавалерию восемнадцатилетний Константин Рокоссовский поступил в августе 1914 года добровольно, в годы Первой мировой войны дважды был ранен и трижды награжден Георгиевским крестом. В Гражданскую он с той же храбростью и отвагой сражался в кавалерийских частях Красной Армии, был замечен и быстро продвигался по командной лестнице. В 1923 году удивительно подтянутый, привлекательный и галантный краском Рокоссовский обручился с Юлией Петровной Барминой и прожил со своей избранницей, разделяя с ней коварные удары и светлые подарки судьбы, весь век. И к дочерям - Аде и Надежде - относился с сердечной нежностью.
Великую Отечественную войну генерал-майор К. Рокоссовский встретил в должности командира 9-го мехкорпуса, состоящего из трех дивизий - одной моторизованной и двух танковых. Этот корпус, дислоцированный в Киевском особом военном округе, к началу войны был укомплектован и оснащен не лучше других. Танков - стареньких Т-26, БТ-5 и немногочисленных БТ-7 - было втрое меньше, чем полагалось по штату. А пехота, числясь моторизованной, не располагала ни положенными ей автомобилями, ни конским составом.
Вскрыв на рассвете 22 июня особо секретный оперативный пакет, К. Рокоссовский понял: его ждут суровые испытания. Директива определяла задачи полнокровному механизированному корпусу, обеспеченному всем, чего требует война, - боевой техникой, транспортом, боеприпасами, горючим, личным составом, проверенным полигонами, обученным всем премудростям тактики. Каких-то усеченных вариантов, посильных корпусу в период его формирования, довооружения, боевого слаживания, документ не предусматривал. Слишком уж самонадеянно в верхах полагали, что войны в сорок первом удастся избежать, что "красный" пакет раньше сорок второго вскрывать не придется...
И тем не менее в драматические дни неудачных контрударов, не всегда организованного отступления, таких потерь в технике и людях, о которых на довоенных маневрах никто и заикнуться не смел, генерал Рокоссовский обратил на себя внимание. В сорок первом командиров и командующих награждали редко. А К.К. Рокоссовский за июньские и июльские бои в составе Юго-Западного фронта удостоился ордена Красного Знамени, четвертого за службу. В середине июля его отозвали в Москву и поручили командование подвижной группой войск, создаваемой под Смоленском, в районе Ярцева. Создаваемой - громко сказано. Под Ярцевом Рокоссовский никаких следов формируемой группы не нашел. Все, что ныне в исторических трудах называется "группой генерала Рокоссовского", Константин Константинович собирал с миру по нитке. Из попавшихся на глаза командиров сформировал штаб, в котором каждый, по его признанию, был "и швецом, и жнецом". Начал решительно подчинять себе все соединения и части, утратившие связь с вышестоящими командирами. Пусть и до предела поредевшие. Выставил кордоны для перехвата отступающих мелких групп и отдельных бойцов. Пестрая по составу ярцевская группа так вцепилась в землю, что о ней заговорила столица. Именно тогда
К. Рокоссовский, что тоже говорит о его характере, складе души, откликнулся на просьбу "Красной звезды" и нашел-таки время, чтобы рассказать о боях на ярцевском рубеже в статье, которая была напечатана 17 сентября 1941 года.
В СРАЖЕНИЯХ на ближних подступах к Москве генерал-лейтенант К. Рокоссовский командовал уже 16-й армией. Эта армия сдерживала натиск врага в центре Западного фронта, на Волоколамском, самом важном для обороны направлении. О ней уже тогда рождались легенды. 16-ю армию олицетворяли И. Панфилов,
Л. Доватор, А. Белобородов, М. Катуков... Командарму каким-то чудом у стен столицы удалось сформировать штаб, который он позднее с гордостью называл "могучей кучкой" и с которым не расставался, повышая его ранг, ни под Сталинградом, ни на Курской дуге, ни при освобождении Белоруссии. С этим штабом он шел к Берлину и только там простился, передав великолепный аппарат управления Г. Жукову.
Под Москвой К. Рокоссовскому впервые пришлось решать оперативные задачи под непосредственным руководством генерала армии Г. Жукова. Эти выдающиеся военачальники знали себе цену. Константин Константинович не раз высокими словами говорил о военном таланте, профессионализме Жукова. "Более обстоятельного, работоспособного, трудолюбивого и по большому счету одаренного человека, - в свою очередь говорил о Рокоссовском Жуков, - мне трудно припомнить". И все же у этих стратегов были разные представления о волевом начале в управлении войсками. Наши симпатии часто оказываются на стороне Рокоссовского, командующего с удивительным тактом, обезоруживающей улыбкой, мягким укором, сочетающимся с требовательностью, от которой было так трудно уклониться. Но экстремальные ситуации сорок первого да и сорок второго естественным образом и заслуженно возвышали людей с иным характером. Приказ стоять насмерть подчас оказывался последней и единственной возможностью избежать катастрофы.
Недавно на страницах "Красной звезды" шла речь об эпизоде, имевшем место под Истрой. К. Рокоссовский через голову командующего фронтом добился в Генштабе разрешения отвести соединения 16-й армии за водохранилище и организовать оборону на более выгодном рубеже.
Г. Жуков жестким приказом отход запретил. Было время, когда этот его приказ расценивали как проявление недопустимого своеволия, властного эгоизма, нежелания вникать в особенности обстановки. Тем более что войскам 16-й армии все равно пришлось отступать, но уже с потерями. Сама жизнь понудила аналитиков с достаточным оперативным кругозором вернуться к осмыслению той ситуации. Вывод их таков: правым был все-таки Жуков. Решение Рокоссовского об отводе войск правильно с точки зрения штаба армии. Но даже плановый отход мог осложнить ситуацию для соседних армий. Меньшие потери армии Рокоссовского на новом рубеже могли обернуться их пропорциональным возрастанием в 5-й армии Л. Говорова, фланг которой опасно обнажался. Командарм Рокоссовский, образно говоря, рассматривал и оценивал тогда обстановку как бы с подножия горы, а комфронтом Жуков - с вершины, потому видел дальше и больше.
Кстати, и у самого Константина Константиновича бывали - и не раз - моменты, когда он при всем желании не мог пойти навстречу настоятельным и вполне обоснованным просьбам подчиненных. Скажем, так и не предоставил двух-трех дней, крайне необходимых М. Катукову на восстановление боеспособности бригады. По форме посоветовал, а в действительности приказал произвести переформирование, не выводя бригады из боя, восстанавливая покалеченные танки, пополняя экипажи практически на передовой.
Впрочем, особое мнение К.К. Рокоссовский имел не только по поводу волевого начала в управлении войсками. Он не разделял общепринятого вывода о роли представителей Ставки Верховного Главнокомандования и Государственного Комитета Обороны на фронтах. Считал, что они могли с тем же, а может, и с большим успехом влиять на подготовку, материальное обеспечение операций, ход боевых действий из Москвы, из главного центра управления. Командующие же фронтами вполне заслуживали доверия и большей самостоятельности.
Прав ли тут Константин Константинович? В отношении лично себя, наверное, прав. В его штабах представители Ставки ВГК и ГКО обычно не задерживались: видели, что дело поставлено правильно.
ПОД СТАЛИНГРАДОМ К. Рокоссовский командовал Донским фронтом. Ему было суждено по частям крушить лучшую германскую полевую армию, охваченную двойным кольцом, брать в плен генерал-фельдмаршала Ф. Паулюса.
Генерал армии Рокоссовский блестяще проявил себя в сражениях на Курской дуге. Упреждающий огневой контрудар по изготовившимся к атаке гитлеровским войскам - его изобретение. И его персональная ответственность за половинный расход снарядов еще до боя.
А в классической, пожалуй, самой впечатляющей по мастерству операции "Багратион" на земле Белоруссии за Рокоссовским была первая скрипка. Трудно, видимо, найти россиянина, который не знал бы, с каким мужеством Константин Константинович отстаивал перед Сталиным целесообразность двух ударов при прорыве обороны противника. Как бы талантливо ни обыгрывался этот эпизод на экране, всей напряженности и суровости момента все равно не передать.
Брать Берлин Маршалу Советского Союза К.К. Рокоссовскому не довелось. Пережил он это, как и многое другое, достойно. Управление войсками 2-го Белорусского фронта, действовавшими на севере Германии, тоже требовало высокого искусства.
ЕЩЕ ПОД Москвой, до нашего первого успешного контрнаступления, корреспондент "Красной звезды" политрук
П. Трояновский после беседы с генерал-лейтенантом Рокоссовским попросил его оставить автограф на карте Подмосковья, с помощью которой журналист замысловатым путем добирался до штаба армии. Командарм, улыбнувшись, попросил принести из оперативного отдела карту Германии и на ней размашисто начертал: "...Воюя под Москвой, надо думать о Берлине. Обязательно будем в Берлине!
К. Рокоссовский. Подмосковье. 29 октября 1941 года".
Всю войну Трояновский не расставался с главной реликвией своей полевой сумки. И был крайне огорчен, что в поверженной германской столице не мог предъявить ее маршалу Рокоссовскому. На карте появилась надпись, сделанная другим военачальником: "Удостоверяю, что мы в Берлине. Генерал-полковник
М. Малинин, бывший начальник штаба 16-й армии, которой командовал Рокоссовский. 26 апреля 1945 года. Берлин".
Как складывалась послевоенная служба Маршала Советского Союза и маршала Польши К.К. Рокоссовского, читателям конечно же известно. Давно нет Константина Константиновича среди нас, но в памяти наследников он по-прежнему жив, постоянно учит нас своим примером, негласно взывает к постоянной бдительности, ответственности за безопасность Отечества.
И с кем бы мы ни заговорили о великом полководце, непременно услышим о его высокой внешней и внутренней культуре, обаятельности, уважении к людям, справедливости.
В Сухиничах за несколько часов до тяжелого ранения Рокоссовского с ним общался краснозвездовец Илья Эренбург. Впечатления от встречи в мемуарах "Люди, годы, жизнь" писатель выразил такими словами: "Кажется, он был самым учтивым генералом из всех, которых я когда-либо встречал". Не изменили Константина Константиновича и большие маршальские звезды на погонах.
В дни юбилея, отдавая дань памяти полководцу, невольно думаешь: народ наш, наша армия ценят в военачальнике его вежливость, такт, душевную расположенность к солдату, командиру рангом пониже не меньше, чем стратегическое дарование. Наши мысли о маршале Рокоссовском пронизаны теплотой, которую всегда излучал он сам.
http://www.redstar.ru/2006/12/21_12/1_02.html
Между тем "Красная звезда", внимательным читателем которой Рокоссовский был всегда, к тому времени сыграла-таки определенную роль в его судьбе.
5 июня 1937 года на имя наркома обороны СССР Маршала Советского Союза К.Е. Ворошилова пришло из Забайкалья письмо, зарегистрированное секретариатом под номером 19 а. В нем говорилось, что К.К. Рокоссовского, командующего в Пскове 5-м кавкорпусом, стоило бы проверить по линии НКВД, поскольку он "подозревается в связях с контрреволюционными элементами и его социальное прошлое требует серьезного расследования". К тому же, напоминали, Рокоссовский - поляк. Письму дали ход. Следователю оказалось легче сломать ребра, выбить зубы кавалеру трех орденов Красного Знамени, чем определиться, а в чем, собственно, его удобнее всего обвинить. В конечном итоге из обвинительного заключения следовало, что еще в 1916 году, во время службы Рокоссовского в 5-м драгунском Каргопольском полку, его завербовал в шпионы близкий друг, такой же, как он, унтер-офицер, а по совместительству польский агент Адольф Юшкевич, бежавший позднее в Польшу. На судебном заседании Рокоссовский заявил, что в действительности "агент" Юшкевич, геройски сражаясь в рядах Красной Армии, погиб в 1920 году на Перекопе. И сослался на "Красную звезду", которая рассказывала о его подвиге. Заседание военной коллегии отложили, нужный номер газеты нашли...
Однако освободили К. Рокоссовского из "Крестов" и вернули на должность командира 5-го кавкорпуса, с которой он не по своей воле простился, лишь в марте 1940 года. Судьба будущего маршала не оборвалась в мрачных застенках только благодаря позиции С.К. Тимошенко и Г.К. Жукова, которые с высоты своих новых постов ручались за оклеветанного боевого товарища головой.
В личном деле Рокоссовского о тридцати месяцах, проведенных за решеткой, сказано одним предложением: "Находился под следствием, освобожден с прекращением дела".
...МЫ СЕГОДНЯ не можем однозначно сказать, где именно Рокоссовский родился - то ли в Великих Луках, то ли в польской столице. Сомнения посеял сам Константин Константинович: в одну из анкет собственноручно вписал русский городок (его же назвал в автобиографии от 27 декабря 1945 г.), в другую - Варшаву. Отец будущего полководца Ксаверий Войцех, ставший жертвой несчастного случая в 1902 году, работал железнодорожным машинистом и в момент рождения сына вполне мог вместе с русской женой находиться в Великих Луках. Но и свидетельств, что Константы (так по-польски) появился на свет в Варшаве, тоже немало. Ну а то, что именно там прошло его детство, что в варшавском пригороде Прага он трудился на чулочной фабрике, а затем в каменоломне, - факт непреложный. Нет сомнений и в том, что дядя юного Константина Александр Рокоссовски не только обучил племянника верховой езде, но и повернул лицом к России, которую в отличие от многих соседей и знакомых уважал. Повернул навстречу очень не простому, но великому будущему, которое вне России, вне Советского Союза таким никогда бы не сложилось.
В царскую кавалерию восемнадцатилетний Константин Рокоссовский поступил в августе 1914 года добровольно, в годы Первой мировой войны дважды был ранен и трижды награжден Георгиевским крестом. В Гражданскую он с той же храбростью и отвагой сражался в кавалерийских частях Красной Армии, был замечен и быстро продвигался по командной лестнице. В 1923 году удивительно подтянутый, привлекательный и галантный краском Рокоссовский обручился с Юлией Петровной Барминой и прожил со своей избранницей, разделяя с ней коварные удары и светлые подарки судьбы, весь век. И к дочерям - Аде и Надежде - относился с сердечной нежностью.
Великую Отечественную войну генерал-майор К. Рокоссовский встретил в должности командира 9-го мехкорпуса, состоящего из трех дивизий - одной моторизованной и двух танковых. Этот корпус, дислоцированный в Киевском особом военном округе, к началу войны был укомплектован и оснащен не лучше других. Танков - стареньких Т-26, БТ-5 и немногочисленных БТ-7 - было втрое меньше, чем полагалось по штату. А пехота, числясь моторизованной, не располагала ни положенными ей автомобилями, ни конским составом.
Вскрыв на рассвете 22 июня особо секретный оперативный пакет, К. Рокоссовский понял: его ждут суровые испытания. Директива определяла задачи полнокровному механизированному корпусу, обеспеченному всем, чего требует война, - боевой техникой, транспортом, боеприпасами, горючим, личным составом, проверенным полигонами, обученным всем премудростям тактики. Каких-то усеченных вариантов, посильных корпусу в период его формирования, довооружения, боевого слаживания, документ не предусматривал. Слишком уж самонадеянно в верхах полагали, что войны в сорок первом удастся избежать, что "красный" пакет раньше сорок второго вскрывать не придется...
И тем не менее в драматические дни неудачных контрударов, не всегда организованного отступления, таких потерь в технике и людях, о которых на довоенных маневрах никто и заикнуться не смел, генерал Рокоссовский обратил на себя внимание. В сорок первом командиров и командующих награждали редко. А К.К. Рокоссовский за июньские и июльские бои в составе Юго-Западного фронта удостоился ордена Красного Знамени, четвертого за службу. В середине июля его отозвали в Москву и поручили командование подвижной группой войск, создаваемой под Смоленском, в районе Ярцева. Создаваемой - громко сказано. Под Ярцевом Рокоссовский никаких следов формируемой группы не нашел. Все, что ныне в исторических трудах называется "группой генерала Рокоссовского", Константин Константинович собирал с миру по нитке. Из попавшихся на глаза командиров сформировал штаб, в котором каждый, по его признанию, был "и швецом, и жнецом". Начал решительно подчинять себе все соединения и части, утратившие связь с вышестоящими командирами. Пусть и до предела поредевшие. Выставил кордоны для перехвата отступающих мелких групп и отдельных бойцов. Пестрая по составу ярцевская группа так вцепилась в землю, что о ней заговорила столица. Именно тогда
К. Рокоссовский, что тоже говорит о его характере, складе души, откликнулся на просьбу "Красной звезды" и нашел-таки время, чтобы рассказать о боях на ярцевском рубеже в статье, которая была напечатана 17 сентября 1941 года.
В СРАЖЕНИЯХ на ближних подступах к Москве генерал-лейтенант К. Рокоссовский командовал уже 16-й армией. Эта армия сдерживала натиск врага в центре Западного фронта, на Волоколамском, самом важном для обороны направлении. О ней уже тогда рождались легенды. 16-ю армию олицетворяли И. Панфилов,
Л. Доватор, А. Белобородов, М. Катуков... Командарму каким-то чудом у стен столицы удалось сформировать штаб, который он позднее с гордостью называл "могучей кучкой" и с которым не расставался, повышая его ранг, ни под Сталинградом, ни на Курской дуге, ни при освобождении Белоруссии. С этим штабом он шел к Берлину и только там простился, передав великолепный аппарат управления Г. Жукову.
Под Москвой К. Рокоссовскому впервые пришлось решать оперативные задачи под непосредственным руководством генерала армии Г. Жукова. Эти выдающиеся военачальники знали себе цену. Константин Константинович не раз высокими словами говорил о военном таланте, профессионализме Жукова. "Более обстоятельного, работоспособного, трудолюбивого и по большому счету одаренного человека, - в свою очередь говорил о Рокоссовском Жуков, - мне трудно припомнить". И все же у этих стратегов были разные представления о волевом начале в управлении войсками. Наши симпатии часто оказываются на стороне Рокоссовского, командующего с удивительным тактом, обезоруживающей улыбкой, мягким укором, сочетающимся с требовательностью, от которой было так трудно уклониться. Но экстремальные ситуации сорок первого да и сорок второго естественным образом и заслуженно возвышали людей с иным характером. Приказ стоять насмерть подчас оказывался последней и единственной возможностью избежать катастрофы.
Недавно на страницах "Красной звезды" шла речь об эпизоде, имевшем место под Истрой. К. Рокоссовский через голову командующего фронтом добился в Генштабе разрешения отвести соединения 16-й армии за водохранилище и организовать оборону на более выгодном рубеже.
Г. Жуков жестким приказом отход запретил. Было время, когда этот его приказ расценивали как проявление недопустимого своеволия, властного эгоизма, нежелания вникать в особенности обстановки. Тем более что войскам 16-й армии все равно пришлось отступать, но уже с потерями. Сама жизнь понудила аналитиков с достаточным оперативным кругозором вернуться к осмыслению той ситуации. Вывод их таков: правым был все-таки Жуков. Решение Рокоссовского об отводе войск правильно с точки зрения штаба армии. Но даже плановый отход мог осложнить ситуацию для соседних армий. Меньшие потери армии Рокоссовского на новом рубеже могли обернуться их пропорциональным возрастанием в 5-й армии Л. Говорова, фланг которой опасно обнажался. Командарм Рокоссовский, образно говоря, рассматривал и оценивал тогда обстановку как бы с подножия горы, а комфронтом Жуков - с вершины, потому видел дальше и больше.
Кстати, и у самого Константина Константиновича бывали - и не раз - моменты, когда он при всем желании не мог пойти навстречу настоятельным и вполне обоснованным просьбам подчиненных. Скажем, так и не предоставил двух-трех дней, крайне необходимых М. Катукову на восстановление боеспособности бригады. По форме посоветовал, а в действительности приказал произвести переформирование, не выводя бригады из боя, восстанавливая покалеченные танки, пополняя экипажи практически на передовой.
Впрочем, особое мнение К.К. Рокоссовский имел не только по поводу волевого начала в управлении войсками. Он не разделял общепринятого вывода о роли представителей Ставки Верховного Главнокомандования и Государственного Комитета Обороны на фронтах. Считал, что они могли с тем же, а может, и с большим успехом влиять на подготовку, материальное обеспечение операций, ход боевых действий из Москвы, из главного центра управления. Командующие же фронтами вполне заслуживали доверия и большей самостоятельности.
Прав ли тут Константин Константинович? В отношении лично себя, наверное, прав. В его штабах представители Ставки ВГК и ГКО обычно не задерживались: видели, что дело поставлено правильно.
ПОД СТАЛИНГРАДОМ К. Рокоссовский командовал Донским фронтом. Ему было суждено по частям крушить лучшую германскую полевую армию, охваченную двойным кольцом, брать в плен генерал-фельдмаршала Ф. Паулюса.
Генерал армии Рокоссовский блестяще проявил себя в сражениях на Курской дуге. Упреждающий огневой контрудар по изготовившимся к атаке гитлеровским войскам - его изобретение. И его персональная ответственность за половинный расход снарядов еще до боя.
А в классической, пожалуй, самой впечатляющей по мастерству операции "Багратион" на земле Белоруссии за Рокоссовским была первая скрипка. Трудно, видимо, найти россиянина, который не знал бы, с каким мужеством Константин Константинович отстаивал перед Сталиным целесообразность двух ударов при прорыве обороны противника. Как бы талантливо ни обыгрывался этот эпизод на экране, всей напряженности и суровости момента все равно не передать.
Брать Берлин Маршалу Советского Союза К.К. Рокоссовскому не довелось. Пережил он это, как и многое другое, достойно. Управление войсками 2-го Белорусского фронта, действовавшими на севере Германии, тоже требовало высокого искусства.
ЕЩЕ ПОД Москвой, до нашего первого успешного контрнаступления, корреспондент "Красной звезды" политрук
П. Трояновский после беседы с генерал-лейтенантом Рокоссовским попросил его оставить автограф на карте Подмосковья, с помощью которой журналист замысловатым путем добирался до штаба армии. Командарм, улыбнувшись, попросил принести из оперативного отдела карту Германии и на ней размашисто начертал: "...Воюя под Москвой, надо думать о Берлине. Обязательно будем в Берлине!
К. Рокоссовский. Подмосковье. 29 октября 1941 года".
Всю войну Трояновский не расставался с главной реликвией своей полевой сумки. И был крайне огорчен, что в поверженной германской столице не мог предъявить ее маршалу Рокоссовскому. На карте появилась надпись, сделанная другим военачальником: "Удостоверяю, что мы в Берлине. Генерал-полковник
М. Малинин, бывший начальник штаба 16-й армии, которой командовал Рокоссовский. 26 апреля 1945 года. Берлин".
Как складывалась послевоенная служба Маршала Советского Союза и маршала Польши К.К. Рокоссовского, читателям конечно же известно. Давно нет Константина Константиновича среди нас, но в памяти наследников он по-прежнему жив, постоянно учит нас своим примером, негласно взывает к постоянной бдительности, ответственности за безопасность Отечества.
И с кем бы мы ни заговорили о великом полководце, непременно услышим о его высокой внешней и внутренней культуре, обаятельности, уважении к людям, справедливости.
В Сухиничах за несколько часов до тяжелого ранения Рокоссовского с ним общался краснозвездовец Илья Эренбург. Впечатления от встречи в мемуарах "Люди, годы, жизнь" писатель выразил такими словами: "Кажется, он был самым учтивым генералом из всех, которых я когда-либо встречал". Не изменили Константина Константиновича и большие маршальские звезды на погонах.
В дни юбилея, отдавая дань памяти полководцу, невольно думаешь: народ наш, наша армия ценят в военачальнике его вежливость, такт, душевную расположенность к солдату, командиру рангом пониже не меньше, чем стратегическое дарование. Наши мысли о маршале Рокоссовском пронизаны теплотой, которую всегда излучал он сам.
http://www.redstar.ru/2006/12/21_12/1_02.html
